Банкир понимал это лучше многих другихнаверное, еще с тех пор, когда был не банкиром, а обыкновенным режиссером, театральным деятелем. Жизненный опыт неизбежен, также, как и вытекающий из него консерватизм, и появление его закономерно. Но консерватизм заземляет, опускает вниз и, по законам физики и оптики, заслоняет новые горизонтычто, впрочем, тоже неизбежно.
Но нет правил без исключений, нет яда без противоядия, и Банкир, как ему самому, во всяком случае, показалось, нашел способ борьбы с собственным консерватизмом: переносить частные и, особеннообщие закономерности из одной сферы, порой самой неожиданной, в другую. И, надо сказать, не без успеха
Напримеркарты. Обыкновенная пикетная, или малая колода для классического преферанса, четыре масти, тридцать две карты.
Картинки, циферки, символы, но, если вдуматьсяочень показательная микромодель мира. Строгая иерархия в цветах, в мастях, в их старшинстве: трефи старше пик, но младше бубей и червей. Четыре мастикак четыре стороны света. Строгая арифметическая последовательность (хоть в большой колоде, хоть в обычной, на тридцать шесть карт, хоть в пикетной): семь, восемь, девять, но после десяти карты имеют уже не скучную нумерацию, а собственные имена: валет, король, дама, туз
Есть еще, правда, и непредсказуемый джокер, но не во всех играх.
Каждая карта рубашкой вверхзагадка, как и человек: пока не раскрыл, неясно, что из себя представляет. Может блефовать, прикидываясь козырным тузом, а на самомто делерядовая семерка или восьмерка. Перевернисразу видишь и его суть, и цену, и то, как можно использовать с пользой для себя и с ущербом для партнера.
Наверное, именно потому и не любят карты почти все церкви, все религии мира, называя колоду «библией дьявола»; слишком очевидные аналогиивместе все карты или все люди, когда собраны в колоду, или в общество, могут служить исходным материалом для какой угодно игры: от пролетарского «дурачка» до аристократического преферанса, от зэковских «очка» или «храпа» до старомодного пасьянса или классического цыганского гадания.
Банкир любит игры, построенной не столько на глупом везении, сколько на умении просчитывать несколько ходов впередпрежде всего за партнера. Правда, и колоду можно подтасовать, сделать крапленой, но он, Банкир, никогда не играет в подобные игры. Преферансигра для джентльменов, и тут, в Великобритании, в Лондоне, чувствуешь это как нигде
Если взять на вооружение принцип того же классического преферанса, принцип ценностности карт в их строгой иерархии, закономерности числовых, парных и непарных сочетаний и предугадывания последовательности ходов партнеракак раз и получится то самое противоядие против собственного, неизбежного к сожалению, консерватизма
* * *
Банкир очень, подчеркнуто улыбчив, со всемис партнерами, с журналистами, с конкурентами; всегда, даже когда у него не все в порядке. Высокий еврейский лоб, элегантные очкикапельки, рельефные морщины, идущие к уголкам рта, постоянно в напряженииулыбка!
Точно английский джентльмен с рекламы подтяжек или лезвий для бритья.
А вот улыбатьсято особо и нечемувести с Родины одна другой печальней
* * *
Играли, как правило, втроем: он, Банкир то есть, его секретарь (в котором Банкир небезосновательно подозревал агента тех самых структур, изза которых он и вынужден был перебраться в Англиювременно, как он сам рассчитывал; мостыто не сожжены, и слава Богу!) и еще одиниз торгпредствалицо вроде бы нейтральное.
Классический преферанс«сочинка», столь любимый в московских театральных кругах шестидесятыхсемидесятых: вист полуответственный, мизер перебивается девятью пик, шесть пикобычная игра, не «Сталинград», пуля большаядо пятидесяти
Пуля была отложена почти с начала годане было времени собраться втроем, то он, Банкир по горло занят, то у Торгпреда какието свои дела, то секретарь непонятно куда отлучается.
Пуля была отложена при приблизительном равенстве набранных очков.
Торгпред тасовал карты, а Банкир, просматривая записи, вздыхал: времени для желанного выигрыша оставалось не так уже и многопо крайней мере, куда меньше, чем он рассчитывал в прошлом году
* * *
все началось именно в прошлом году.
В начале зимы на офис фирмы совершен налет: охрана, которую он, Банкир, в свое время за немалые деньги купил и которой так гордился, бывшие кагэбисты, были буквально сметены нападавшими.
Конечно, ничего не взяли, конечно, перестрелок и обычного в русских разборках моря крови не былонападалито не для того, чтобы разграбить, а чтобы простопопугать
Был шум, был эффект, был огромный резонанс, и в столице, да и не только в столице, впервые заговорили о нешуточном противостоянии «Банкир плюс Градоначальник» против
Разумеется, можно было бы возбудить уголовное дело, можно было бы примерно, образцовопоказательно покарать, чтобы впредь неповадно было, тем более, что верхушка московских МВД, ФСК и Прокуратурысвои люди (тогда еще были своими), если бы не одно обстоятельство: предводитель, главарь нападавших имел звание и должность не люберецкого или калининградского рэкетира, ни Аль Капонэ или Диллинджера, был одним из начальников службы охраны самого главного человека страны, имел должность и звание Главного Телохранителя и, судя по всему, этот налет был если и не санкционирован то, во всяком случае, осуществлен с молчаливого согласия Президента.
Конечно, тут, в Англии, за такое бы могли привлечь к закону кого угодно, от рядовой семерки до козырного туза, от благоухающего сизой свежевыбритостью улыбающегося джентльмена из рекламы «Gilleteslalom» и до принцессы Дианы.
И возник бы, как из табакерки, старый неподкупный судья Джонпочти сказочный, декоративный, скорей литературный, чем реальный персонаж; в седом, обсыпанном пудрой парике, в черной, прогрызенной канцелярскими мышами мантии, суровый, как лорд крови, лишающий беспутного сына наследства, и неприступный, как Тауэр, и вкатили бы налетчикам по первое число: будь это хоть все шотландцы из охраны Ее Величества.
НоРоссия.
Другое дело.
Два лезвия, два вида рэкета, частный и государственный.
Первый бреет чисто, второйеще чище.
Именно после тех событий Банкир и переселился в Лондон (может быть, в следующий раз сам Президент на танке с нагайкой приедетвсе возможно!), переселился и безбедно существовал тут, изредка по делам наезжая в столицу России, печально вздыхая при размышлениях о превратностях судьбы и непредсказуемости каждой сдачи карточной колоды
Все неприятности, казавшиеся даже в Москве для многих неожиданными, однако, объяснялись не просто, а очень просто: Банкир был в большой дружбе с Градоначальникомпопулярным в столичных кругах.
Морж, способный запросто окунуться студеной зимой в ледяную прорубь, хороший крепкий парень, эдакий работяга с рабочих окраин, вроде лондонского кокни, в пролетарской кепочке, он вполне мог рассчитывать на победу на ближайших президентских выборахпри растущей популярности.
Любят его в столице
Начинал вместе с теперешним Президентом (когда тот был еще не президентом, а первым секретарем горкома КПСС города Москвы), в скромном звании зампреда. Тогда будущий моржовый Градоначальник помог ему, критикуемому со всех сторонсвоевременно, оперативно обеспечил столицу продовольствием, и с тех пор, в самых сложных ситуациях был рядом с ним.
Однако, к неудовольствию бывшего первого секретаря МГК и, что немаловажноего ближайшего окружения (Главного Телохранителя, например), уже в минувшем году рейтинг Градоначальника был почти в два раза выше рейтинга самого Президента, хозяина страны, и это весьма насторожило, кстати говоря, не только окружение, но и правительство, и Премьера, и даже Думу: печатный орган российского парламента принялся регулярно, из номера в номер поливать Градоначальника заказной грязью.
Сперва Градоначальник никак не реагировал на подобные выходки, отмахивалсямало ли у него дел, вон, церковь Христа Спасителя надо заново отстраивать, отличный, кстати говоря, козырь в возможной будущей предвыборной гонке, но потом, когда поливать грязью его начали куда чаще, грязней и регулярней, чем даже можно было бы ожидать от заказных журналистов, разнервничался необычайно и обратился непосредственно к самому Премьеру (его недавний помощник и руководит регулярно обливающим думским органом на правах генерального директора).
Конечно, Премьер имел свои резоны не любить Градоначальника.
Год назад между ними была развязана настоящая бюрократическая война: правительство желало увеличить таможенные пошлины на продовольствие, а Градоначальник этому упорно противился (по его доводам, это бы поставило крупные города, не только столицу, на грань голода и карточной системы).
Прочитав послание оскорбленного в лучших чувствах Градоначальника, Премьер, как водится, никак не отреагировал, не ответил ему, положил жалобу под сукно, отмахнулся, как от назойливой мухи, и тогда обиженному ничего иного не осталось, как лично выйти на Президентана правах старого, еще со времен МГК друга.
Тот, выслушав бывшего зампреда, по слухам, сказал, что мол, надо бы порвать коекакие связи, которые его, мол, Градоначальника то есть, порочат, и тогда все будет хорошо.
О каких именно связях говорил Президент (по подсказке Главного Телохранителя, разумеется), можно было и не гадать: его, Банкира он имел в виду, именно его.
Кстати, и причин для такой ненависти со стороны и исполнительной, и законодательной власти было множество.
Градоначальник оказался между двух огней: с одной стороны, он испытывал непонятный сантимент к бывшему первому секретарю горкома, ставшему первым секретарем страны, с которым перепито и перепето за столькие совместные годы было немало, а с другойникак не хотелось терять отношений с Банкиром («меня толкают на предательство», заявил он журналистам).
На это желание сохранить стабильно хорошие отношения с Банкиром и его финансовой группой, в свою очередь, были более чем веские причины: на предстоящих выборах у Градоначальника действительно были бы неплохие шансы, и к выдвижению кандидатуры его подталкивал именно Банкир.
Для последнего было бы очень хорошо иметь в качестве руководителя страны целиком и полностью своего человека. Градоначальник, видимо, тоже был бы не против стать руководителем (тем более, что был уверен: у бывшего первого секретаря московского горкома шансов после расстрела Белого Дома и Чечниникаких), но для предвыборной гонки у него явно не хватало денег, а деньги он мог рассчитывать получить только от Банкира.
Короче, получился такой вот замкнутый круг. И теперьтот злополучный налет погромщиков во главе с Главным Телохранителем; Банкиру тем самым налетом недвусмысленно дали понять, что главные неприятности у него еще впереди
* * *
Первая сдача карт обескуражила: восемь, девять, десять, валет пик, то же самоев трефях, и две девятки: червовая и бубновая.
Пас, произнес Банкир.
Секретарь тут же заказал игру в семи червей.
Подумав, Торгпред решил вистовать, и карты Банкира перешли к нему
Наверное, карты недостаточно хорошо перетасованы, виновато сказал Торгпред, который и сдавал карты в последний раз.
Карты кажутся плохо перемешанными до тех пор, пока к человеку, который так утверждает, не приходит хорошая карта, тут же с печальной улыбкой парировал Банкир. Сдавайте
* * *
Когда Промышленник проиграл Банкиру первое, и во многом решающее сражениеза счета аэрокомпании, он, наверное, затаил злобу.
А напрасно.
В июне прошлого года на Промышленника было совершено, как сообщалось в криминальных сводках, «дерзкое покушение», его «мерседес» пытались взорвать.
Можно было ожидать чего угодно, последствия могли быть непредсказуемы, и Банкир, чтобы окончательно не портить отношений, великодушно протянул руку помощи: его охранники в ночь после покушения эвакуировали Промышленника вместе с семьей из Москвы, перебросив, как Штирлиц Плейшнера, в нейтральную Швейцарию (концернто егороссийскошвейцарский, и вообще, там, среди альпийских барашков, часовщиков и мастеровсыроделов както спокойней).
Примирившийся врагвраг вдвойне, как говорят тут, в Англии, и вскоре в кругах, близких к Промышленнику, начали усиленно муссироваться слухи о причастности к тому неудавшемуся покушению людей Банкира. Сам Промышленник, кстати говоря, не подтверждал и не опровергал эти слухи, и это очень удивило и оскорбило Банкираоскорбило и покоробило в лучших чувствах.
Вообще, отношения между ними в последнее время чемто напоминали отношения двух политических столпов викторианской БританииГладстона и Дизраэли: всегда говорить друг другу любезности (в глаза), а за спиной делать мелкие и крупные гадости.
Но ведь гадости первым начал делать Промышленник; так, во всяком случае, считал Банкир
* * *
Набрав заказанные семь в червях, Секретарь удовлетворенно произнес:
Есть анекдот такой: судят человека, заядлого преферансиста, за предумышленное убийство.
Торгпред оживился:
Нука
Судья спрашиваетмол, расскажите, как было дело, а подсудимый ему: «Играли мы в преф, свидетель заказал семерную игру в червях. Я несу трефовуюи покойник трефовую, я пиковуюи покойник пиковую», а судья на это: «Так по морде его, за такое безобразие надо было, канделябром по морде!» «Так я и поступил», говорит подсудимый Ну, он обернулся к Банкиру, теперь ваша очередь сдавать
* * *
Градоначальник «наступил на грабли» и во второй разпосле той войны вокруг продовольственных пошлин. Правительство, лоббируемое мощным автомобильным концерном Промышленника, вдруг, как показалось непосвященным, «ни с того ни с сего» решило защитить законные интересы «российских производителей», резко подняв таможенные пошлины на всю импортную автотехнику до пяти экю за один кубик двигателя. Это означало бы, что Промышленник получал бы полную и безраздельную монополию на свою продукцию и, как следствие, мог бы свободно и безнаказанно манипулировать ценами.
Здравый смысл и технический опыт населения России подсказывали, что семилетний «мерседес» или пятилетнее «вольво» во всяком случае лучше абсолютно нового «фиата», произведенного на берегах Волги и Камы; смысл и опыт населения имел неожиданные, не слишком радостные для Промышленника последствия.
После падения «железного занавеса» в Россию хлынуло море разливанное подержанной и не очень подержанной немецкой, американской, японской, корейской, шведской и французской автотехники, и этоеще раз! никак не могло радовать Промышленника; потребителиавтолюбители почемуто начисто забыв и о национальной гордости великороссов, и традиционном российском патриотизме, предпочиталито новому русскому «фиату» (многие модели которого являли собой чуть модернезированный прообраз, лучший автомобиль европейскго салона 1969 года), предпочитали как раз семилетние «мерседесы» и пятилетние «вольво» (не говоря уже о десятилетних «опелях» и пятнадцатилетних «фольксвагенах»).
В крупных, средних и малых городах образовались настоящие цеха «перегонщиков»; тоже народных умельцев вроде жостовских или палехских но, в отличие от последних, промышлявших не примитивным кустарным промыслом вроде росписи шкатулок или тазов, а доставкой под заказ автолюбителей любых машинхоть непосредственно от ворот заводов в Штутгарте, Турине или Йокогаммы, хоть непосредственно от ворот любой автомобильной свалки, в любой точке Европы.
В результате концерн нес убытки, притом настолько значительные, что это грозило остановкой конвейеров заводагиганта. А ведь в свое время концерн этот давал от 16 до 25 % валового национального продукта государства
Были прекрасные задумки, была замечательная идея создать перспективную «десятую» модель (морально соответствующую средним западным стандартам приблизительно конца восьмидесятых годов), были созданы новые коммерческие структуры, была идея построить совершенно новый завод, под который и были выпущены варранты, своеобразные складские расписки, гарантийные обязательства на автомобили, былаи это, пожалуй, самое главное! проведена мощная рекламная кампания на Останкино, и тогда еще никто, кроме некоторых журналистов, не говорил о монополии.
Но как раз в это самое время вновь так некстати для Промышленника выступил Градоначальник («мордой на грабли»), и в своей излюбленной безапелляционной манере заявил, что повышение пошлин на растаможивание западной, северной, южной и восточной автотехникинесуразная глупость, потому что эти меры, мол, будут содействовать только повышению цен на автомобили и никак не способствовать совершенствованию отечественного машиностроения; Промышленник становился полным монополистом, а монополизм, как известно, толкает на многое