Вышли на серую улицу, встали на переходе, подождали, пока все машины проедут, перешли дорогу, бережно сжимая маленькие ручки.
Антон хотел знать, нельзя ли поехать в парк запускать змеев, и надулся, когда мама сказала «нет».
Над ними нависало темное тяжелое небо. Стали складывать вещи мальчиков в машину. Звонок. В ухе Бирк-Ларсена зазвучал озабоченный голос Вагна Скербека.
Не надо сейчас приезжать домой, сказал он.
Почему?
Полиция обыскивает ее комнату. И фотографы приехали.
Бирк-Ларсен моргнул, посмотрел на Пернилле, которая усаживала мальчиков в их креслакаждого удобно устроить, поправить, застегнуть ремни, поцеловать в макушку.
Не злиться, подумал он. Не сейчас.
Сколько они там пробудут?
Не представляю. Хочешь, я прогоню их?
Бирк-Ларсен никак не мог сообразить, что сказать.
Подумай о детях, Тайс. Вряд ли им нужно видеть это.
Не нужно. Позвони, когда они уедут.
После того как все уселись в машину, он объявил:
Давайте-ка запустим ваших змеев. Едем в парк.
Два радостных вопля на заднем сиденье. Пернилле подняла на него глаза.
Она все поняла без слов.
Майер вел машину в своей манере.
Значит, парень с плакатов все-таки получил ваш голос?
В смысле?
Вы улыбались ему, Лунд.
Я многим улыбаюсь.
Он все время смотрел на ваш свитер.
Лунд по-прежнему была в черно-белом свитере с Фарерских островов, таком теплом и удобном. Она купила его сразу после развода, во время отпуска: увезла Марка на острова, чтобы смягчить удар. Свитер ей так понравился, что потом она купила еще таких же, только разных цветов и с разным рисунком, через один интернет-магазин
Моя бабушка была в таком, когда я видел ее в последний раз, сказал Маейр.
Как мило.
Да не очень. Тогда она лежала в ящике. Ненавижу похороны. Они такие он ожесточенно посигналил выехавшему под колеса велосипедисту, бесповоротные.
Вы придумали это, сказала она, и он не возразил.
На Фарерских островах было зелено и покойно. Тихий, сонный мир вдали от урбанистического закопченного ландшафта Копенгагена.
Готов поспорить, он не на грудь вашу пялился. То есть
Она не слушала, пусть себе болтает. Может, выговорится.
В зеленом мире Фарер почти ничего не происходило. Люди просто жили день за днем. Сезоны сменяли друг друга. Коровы пускали ветры. Прямо как в Сигтуне.
Куда мы едем, Майер?
У себя дома Люнге не показывался с прошлого вечера. У него есть сестра, держит парикмахерскую на Христианхаун. Сегодня утром он навестил ее. Встреча переросла в скандал. Майер осклабился. Есть такие мужчины.
Сестра Люнге оказалась миловидной женщиной с длинными прямыми волосами и скорбным лицом.
Где он? спросил Майер.
Понятия не имею. Он мой брат. Я его не выбирала.
Люнге прятался в переулке, когда она пришла утром открывать парикмахерскую. Прорвался внутрь силой. Но ему не повезло: в кассе было всего пять тысяч крон. Он забрал деньги, разгромил что под руку попалось и ушел. Сестра осталась собирать с пола осколки зеркала и разлитый шампунь, за чем и застали ее полицейские.
Лунд пошла осмотреться, предоставив Майеру задавать вопросы.
Куда он пошел, по-вашему?
Откуда мне знать, я от него отреклась. Но он болен.
Это нам известно.
Да нет. Она постучала пальцем по виску. Не только в этом смысле. Он болен. Болеет. Ему в больницу надо. Она перестала мыть полы. Никогда не видела его в таком плохом состоянии. Он просто хотел денег. Не забирайте его снова в тюрьму. Там он окончательно свихнется.
У него есть какие-то друзья, подружка? Куда он мог пойти?
Никого у него нет. После того, что он сделал, никто не хочет с ним общаться. Она подумала с минуту. Правда, была та женщина
Что за женщина? спросила подошедшая Лунд.
Тюремный волонтер, из тех, что навещают заключенных. Сестра нахмурилась. Вы, наверное, знаете, что это за люди. Верующие. Борются за каждую душу до последнего Она звонила мне с месяц назад. Умоляла не бросать его. Говорила, что ему это поможет.
Они ждали продолжения.
Ничего ему не поможет. Я его знаю. И потом Она обвела взглядом маленькую парикмахерскую. У меня своя жизнь. И у меня есть право жить своей жизнью.
Майер поигрывал взятой со столика расческой.
Имя этой женщины вам известно?
Нет, извините. Я думаю, это можно узнать в тюрьме, там ведь регистрируют всех посетителей.
Сестра перевела взгляд на Лунд:
Он убил ту девушку из новостей? Я так и знала, что к этому идет. Зря его выпустили из клиники. Он так боялся.
У него будет причина бояться, когда я доберусь до него, пробормотал Майер.
Женщина ничего на это не сказала.
Чего он боялся? спросила Лунд.
Сегодня утром он казался таким напуганным. То есть Не знаю.
Нам нужно найти его. Мы должны поговорить с ним.
Она вернулась к своей швабре.
Желаю удачи, сказала она.
На улице лил дождь.
Возьмите мою машину. Пусть кто-нибудь займется тюремным волонтером, сказала она Майеру. Сообщите мне результаты.
А вы куда?
Лунд остановила такси, села в него и уехала.
Наполовину ослепшая семидесятишестилетняя Матильда Вилладсен жила в старой квартире вместе с котом по кличке Самсон и вторым своим другом, радиоприемником. По радио передавали музыку пятидесятых. То десятилетие она считала своим.
Запись танцевального оркестра сменилась новостями.
Полиция наложила запрет на разглашение всех подробностей начал диктор.
Самсон?
Пора было кормить его. Банка с кормом открыта, еда положена в миску.
касающихся убийства Нанны Бирк-Ларсен, тело которой обнаружено в понедельник.
Она подошла к кухонной раковине, выключила радио. В квартире гуляли сквозняки, было холодно. На ней было надето то, что она, почти не снимая, носила последние зимы: длинная синяя вязаная кофта, толстый шарф вокруг морщинистой шеи. Уж так дорого нынче отопление. Она же девушка пятидесятых. Ей не привыкать переносить лишения, она справится.
Самсон!
Кот замяукал где-то в коридоре, но в откидную дверцу почему-то лезть не хотел. В своих растоптанных шлепанцах она прошаркала к входной двери, сняла цепочку. На лестничной площадке было темно. Небось, соседские ребятишки разбили лампочку. Матильда Вилладсен вздохнула, опустилась на больные колени, ворча про себя на некстати разыгравшегося кота.
Она ползала во мраке по площадке, ощущая сквозь чулки холод каменного пола, водила руками и звала:
Самсон, Самсон. Непослушный котик, плохой котик
Потом она наткнулась на что-то, стала ощупывать находку пальцами. Что-то кожаное, твердое, потом джинсы
Вспыхнул огонек зажигалки. Она подняла голову: залысины, злое мужское лицо, руки, в которых зажат кот. Кошачьи усы чуть не касаются трепетного язычка пламени.
Коту не нравилось происходящее. Ему было страшно.
Мой кот начала она говорить.
Пламя передвинулось ближе к морде Самсона. Тот замяукал и попытался выкарабкаться из отчаянной хватки.
Жестким голосом мужчина приказал:
Молчи. Иди в квартиру.
На манекене было надето свадебное платьеиз белого атласа, покрытого цветочной вышивкой. Мать Лунд, Вибеке, шила платья для местного магазина свадебных товаров. Не столько ради денег, сколько из желания иметь занятие. Вдовство ей не нравилось. Ей вообще мало что нравилось.
Что сказал Бенгт?
Это была чопорная женщина, всегда одета с иголочки, всегда серьезная, с резкими манерами, часто язвительная и жесткая.
Я ему сейчас позвоню.
Вибеке отступила от манекена на шаг и оглядела платье. Добавила стежок в талии, еще один на рукаве. Лунд подумала, что ее матери, наверное, по душе мысль о том, что женщины выходят замуж. Это сужает их выбор. Связывает узами, как и задумано Богом.
Так ему еще даже не сообщила?
Не было времени.
Ее мать только коротко вздохнула. Этот вздох Сара слышала с детства, но до сих пор удивлялась тому, как мать умудряется вложить в одно-единственное дыхание столько неодобрения и неприязни.
Надеюсь, ты не испортишь отношения и с ним тоже.
Я же сказала, что позвоню!
Карстен
Карстен ударил меня!
Взгляддолгий и холодный.
Всего однажды. И все. А он был твоим законным мужем. Отцом твоего ребенка.
Он
То, как ты себя ведешь Твоя одержимость работой Мужчина должен знать, что в нем нуждаются. Что его любят. Если ты не даешь им этого
Он меня ударил.
Вибеке аккуратно проткнула иглой гладкую блестящую ткань возле выреза горловины.
Тебе никогда не приходило в голову, что ты сама напросилась?
Об этом я не просила.
Мобильник Лунд зазвонил. Это был Майер.
Я говорил с тюрьмой, сказал он.
И?
У него было всего три посетителя. Один умер. Один уехал в другой город. И еще один не подходит к телефону.
Можете заехать за мной? спросила Лунд и назвала ему адрес в Эстербро. Минут через двадцать.
Такси уже выехало. Надеемся на щедрые чаевые.
Полиция повсюду оставила следы своего пребывания. Вся квартира покрыта метками, цифрами, стрелками. Места, где они снимали отпечатки пальцев, присыпаны порошком.
Антон, всегда отличавшийся любознательностью, встал перед комнатой сестры и спросил:
Что это на двери Нанны?
Не ходи туда, прикрикнул на него Бирк-Ларсен. Садись за стол.
Стол.
Этот стол Пернилле и Нанна смастерили года три назад, летом, когда за окном лил дождь и было нечем заняться. Купили дешевых досок, сколотили каркас. Наклеили на столешницу фотографии и школьные грамоты, потом все залакировали. Получилась семья Бирк-Ларсенов, застывшая во времени. Нанне тогда исполнилось пятнадцать, она быстро взрослела. Антон и Эмиль были совсем малышами. Эти лица, почти все улыбающиеся, собранные вместе, стали сердцем их маленького дома.
Теперь мальчикам шесть и семь, в их смышленых блестящих глазах вопрос. Им любопытно и немножко страшно.
Пернилле села, посмотрела на них, прикоснулась к коленкам, ручкам, щечкам, проговорила:
Мы с папой должны вам кое-что сказать.
Тайс Бирк-Ларсен стоял в стороне. Пока она не обернулась к нему. Тогда он медленно подошел и сел рядом с ней.
У нас случилось горе.
Мальчики нахохлились, переглянулись.
Какое? спросил Эмиль, старший, хотя в чем-то не такой быстрый, как брат.
За окном гудели проезжающие мимо машины, доносились голоса. Там. А здесь были онисемья. Вместе. Так было всегда. Для Тайса Бирк-Ларсена всегда так и будет.
Его большая грудь вздымалась. Сильные, грубые пальцы пробежали по седеющим рыжим волосам. Он ощущал себя старым, беспомощным, глупым.
Ребята, наконец произнес он. Нанна умерла.
Пернилле молчала.
Она не вернется, добавил он.
Шесть и семь лет, глаза блестят в свете лампы, которая освещала их семейные завтраки и ужины. Со столешницы смотрели неподвижные лица.
Почему, пап? спросил Эмиль.
Он думал. Искал нужные слова.
Помните, мы видели в оленьем заповеднике большое дерево?
Антон посмотрел на Эмиля, и оба кивнули.
В то дерево ударила молния. И отломила большую
Было ли это на самом деле, спрашивал он себя. Или он все придумал? Или это ложь для детей, чтобы они могли спать, когда наступает темнота?
Отломила большую ветку. Вот
Это неважно, думал Бирк-Ларсен. Ложь тоже нужна, как и правда. Иногда нужнее. Красивая ложь приносила покой. Страшная правданикогда.
Можно сказать, что теперь молния попала в нашу семью и оторвала от нас Нанну.
Они молча слушали.
Но так же, как дерево в заповеднике продолжило расти, так и наша семья будет жить дальше.
Хорошая ложь. Ему стало немного легче. Он сжал под столом руку Пернилле и закончил:
Мы должны жить дальше.
А где теперь Нанна? спросил Антон; он был более сообразительный, чем брат, хотя и младше.
Там, где ей хорошо, сказала Пернилле. А через несколько дней все, кто ее знает, придут в церковь и попрощаются с ней. И мы тоже.
Гладкий лобик мальчика наморщился.
Она никогда-никогда не вернется?
Мать и отец посмотрели друг другу в глаза. Это были дети. Они еще живут в своем собственном мире, нет нужды вырывать их оттуда прежде времени.
Нет, сказала Пернилле. За ней прилетел ангел и забрал на небеса.
Еще одна хорошая ложь.
Шесть и семь лет, яркие блестящие глаза. Нет, они не станут частью этого кошмара. Нет
Как она умерла?
Антон. Конечно он.
Слова бежали от них. Пернилле подошла к пробковой доске с фотографиями, расписаниями, планами, которые они строили.
Как она умерла, пап?
Я не знаю.
Папа!
Иногда так случается.
Мальчики притихли. Он взял их за руки. Попытался вспомнить: видели они когда-нибудь, как их отец плачет, или это в первый раз? Увидят ли его слезы вновь, скоро ли?
Так случается.
Лунд и Майер поднялись по лестнице, нажали на кнопку звонка, подождали. На площадке было темно. Лампочки выбиты. Воняло кошачьей мочой.
Значит, вы переехали к матери, вместо того чтобы ехать к тому норвежцу?
Бенгт швед.
А какая разница?
По адресу, куда они прибыли, никого не было. Под дверью лежала стопка рекламных рассылок.
Лунд прошла к следующей двери на площадке. Сквозь стеклянную вставку в двери пробивался свет. На табличке значилась фамилия: «Вилладсен».
Забулькала рация Майера. Слишком громко. Она сердито глянула на него и стукнула в дверь.
Тишина.
Лунд постучала еще раз. Майер стоял рядом с решительным видом, кулаки уперты в бедра. Она чуть не рассмеялась. Как почти все мужчины в полиции, он носил свой девятимиллиметровый «глок» в кобуре на поясе, и в такой позе был похож на карикатурного ковбоя.
Что не так?
Ничего. Она сдерживала улыбку. Все нормально.
У меня хотя бы оружие при себе. Где
Раздались шаркающие шаги, потом щелкнул замок. Дверь приоткрылась на пару дюймов, удерживаемая цепочкой. В полумраке едва вырисовывалось лицо старой женщины.
Инспектор отдела убийств Сара Лунд, сказала она, показывая старухе удостоверение. Мы хотим поговорить с вашей соседкой, Геертсен.
Она уехала.
Старики и незнакомцы. Страх и подозрительность.
Вам известно куда?
За границу.
Женщина шевельнулась, собираясь захлопнуть дверь. Лунд вытянула руку, останавливая ее:
Вы сегодня не видели тут посторонних?
Нет.
В глубине квартиры послышался какой-то звук. Женщина неотрывно смотрела в глаза Лунд.
У вас гости? спросил Майер.
Это мой кот, сказала она и быстро захлопнула дверь.
Минутой позже, снова в машине, Лунд включила рацию. Майер нетерпеливо ворочался на сиденье рядом.
Это Лунд, нам нужна поддержка, возможно, подозреваемый находится в квартире.
Высылаем наряд, ответили ей.
Из машины они могли видеть окно Вилладсен.
Свет погашен. Он знает, что мы здесь, сказал Майер.
Наряд уже едет.
Он вынул пистолет из кобуры, проверил его.
Мы не можем ждать. Там пожилая женщина. Одна с таким типом. Надо идти туда.
Лунд покачала головой:
И что дальше?
Сделаем, что сможем. Вы же слышали, что говорила сестра. Он сумасшедший. Я не стану ждать, пока он прихлопнет старуху.
Лунд откинулась на спинку кресла, посмотрела ему в глаза и сказала:
Мы останемся здесь.
Нет.
Майер! Нас двое. Мы не сможем перекрыть все выходы.
Где ваше оружие?
Она начинала раздражаться.
Я не пользуюсь им.
Такое же изумление было написано на его лице, когда они разговаривали о Швеции.
Что? воскликнул Майер.
Мы никуда не идем. Мы будем ждать подкрепление.
Долгое молчание. Майер кивнул.
Хорошо. Вы ждите, если хотите, сказал он и выскочил из машины.
На другом конце города в представительской машине, рассекающей ночь, Троэльс Хартманн ответил на телефонный звонок. Это оказался самый неприятный звонок из возможных. Новостное агентство. На этот раз официально. Звонил журналист, имя которого Хартманну было знакомо.
Журналист сказал:
Нам известно о машине, Хартманн. Нанна Бирк-Ларсен была найдена в одной из машин, которыми вы пользуетесь. Вы умолчали об этом фактепочему?
В квартире над гаражом беззвучно плакала Пернилле. Тайс Бирк-Ларсен посадил сыновей на могучие колени и продолжал рассказывать им истории об ангелах и деревьях, смотрел в их лица, ненавидя себя за ложь.
Сара Лунд сунула в рот очередную пастилку «Никотинеля» и стала думать о Яне Майере, о мертвой девушке, которая появилась из темной воды. Потом она открыла бардачок, покопалась среди пачек жвачки, использованных зажигалок, бумажных салфеток, тампонов и вытащила свой пистолет.