Никс с сомнением посмотрел на Реда. Флорри ничего не знала заранее? Она не представляет мотива убийства? Она откровенна? Обмен взглядами полицейских озадачил Флорри, и она поняла, что ей не надо с ними говорить.
Могу я видеть брата? почти потребовала она.
Разумеется. Никс снова посмотрел на Реда. Приведи заключенного. И когда тот вышел, принялся изучать содержимое корзины. Это вывело Флорри из себя.
Что вы ищете? воскликнула она. Ножи? Пистолеты?
Что он намерен делать с кофе? задал вопрос полицейский.
Пить.
Мы даем ему кофе.
Не сомневаюсь. Но по поводу кофе брат весьма привередлив. На войне мог пить что угодно. А теперь только один сорт«Стандард» из Нового Орлеана. Хоть это вы можете для него сделать?
Если мы станем давать ему «Стандард», то должны давать тот же сорт остальным заключенным. Хотя бы белым. В тюрьме не может быть никаких привилегий. Поймите, Флорри, люди и так подозревают, что к Питу особое отношение.
Договорились. Буду приносить вам столько «Стандарта», сколько потребуется.
Никс взял в руки кофейную кружку. Керамическую, уже отнюдь не белую, с бурыми пятнами, явно бывшую в употреблении. Прежде чем Никс успел что-либо сказать, Флорри объяснила:
Любимая Пита. Ему дали ее в военном госпитале, когда он выздоравливал после хирургической операции. Уверена, Никс, вы не откажете герою войны в маленьком удовольствии пить кофе из своей любимой кружки.
Не откажу. Он начал складывать вещи обратно в корзину.
Не забывайте Никс, мой брат не обычный заключенный. Вы заперли его бог знает с кем. Наверное, с ворами и бутлегерами. Но вы должны помнить, что он ни кто-нибудь, а Пит Бэннинг.
Его заперли потому, что он застрелил методистского священника, Флорри. И из всех, кто здесь находится, Пит единственный, кого обвиняют в убийстве. Никакого особого отношения он не получит.
Открылась дверь, и вошел Пит, за которым следовал Ред. Он с каменным лицом посмотрел на сестру и, выпрямившись посреди комнаты, повернулся к Никсу.
Полагаю, хочешь снова воспользоваться моим кабинетом? спросил тот.
Спасибо, Никс, это очень любезно с твоей стороны.
Полицейский, что-то проворчав, встал, взял шляпу и вместе с Редом ушел. Его пистолет в кобуре висел на вешалке на самом виду. Пит подвинул стул, сел и посмотрел на сестру.
Ты идиот! воскликнула она. Как можно быть таким глупым, эгоистичным, недальновидным, безмозглым? Устроить такое своим родным? Речь не обо мне! Не о ферме и о тех, кто от тебя зависит! Не о друзьях! О детях! Они в отчаянии, безмерно напуганы. Как ты мог так поступить?
У меня не было выбора.
Вот как? Объяснись!
Я ничего не собираюсь объяснять. И говори тишене воображай, что нас не подслушивают.
Мне безразлично, подслушивают нас или нет.
Пит указал на сестру пальцем, его глаза блеснули.
Успокойся. Я не желаю терпеть твои сцены и слушать брань. Я сделал то, что хотел, по определенной причине и надеюсь, настанет время, когда ты меня поймешь. А пока ничего не собираюсь объяснять. И, поскольку ты ничего не понимаешь, следи за речью.
Глаза Флорри сразу увлажнились, и задрожали губы. Она опустила голову и пробормотала:
Ты даже не хочешь поговорить со мной.
Ни с кем не хочу, и даже с тобой.
Флорри вспоминала: когда они мирно завтракали в среду и ничто не предвещало трагедии, брат был таким же отчужденным, как теперь, холодным, будто не от мира сего.
Зачем ты так поступил?
Мне нечего тебе ответить.
Что ужасного сделал Декстер Белл, что заслужил смерть?
Мне нечего сказать.
Это связано с Лизой?
Пит секунду колебался, и Флорри поняла, что задела его за живое.
Мне нечего сказать, повторил он, доставая из пачки сигарету, зачем-то постучал по циферблату наручных часов и прикурил от спички.
Ты ощущаешь угрызения совести и жалость к его родным?
Я стараюсь об этом не думать. Да, мне жаль, что так случилось, но я ничего подобного не хотел. Им, как нам всем, придется научиться жить с тем, что есть.
И только? Дело сделано, человек мертв. Жизнь продолжается. Хотела бы я послушать, как ты станешь излагать эту свою теорию его чудесным детишкам.
Я тебя не держу.
Флорри не двинулась с места, лишь промокнула щеки платком. Пит выдохнул сигаретный дым, и тот растекся туманом по комнате. Вдали послышались голоса. Занимаясь своими делами, смеялись шериф и его помощники.
Какие тут условия? поинтересовалась Флорри.
Тюрьма есть тюрьма. Я видел места и похуже.
Кормят нормально?
Пища съедобная. Я ел и не такое.
Джоэл и Стелла просятся домой, хотят тебя повидать. Они в ужасе, Пит, чрезвычайно напуганы, не знают, что подумать, и это вполне объяснимо.
Я ясно дал понять, они не должны возвращаться домой, пока я не скажу, и точка. Напомни им об этом. Я знаю, как лучше.
Сомневаюсь. Лучше, когда отец находится дома, занимается делами, объединяя вокруг себя родных, а не сидит в тюрьме по обвинению в бессмысленном убийстве.
Пит пропустил ее слова мимо ушей.
Я о них тревожусь, но они сильные, умные и все выдержат.
Не уверена. Тебе легко рассуждать: мол, дети такие же стойкие, как ты сам, которому через столько пришлось пройти. Но это, вероятно, не так. Нельзя предполагать, что это их никак не травмирует.
Не надо читать мне нотаций. Я рад твоему приходу. Пожалуйста, приходи, но не для того, чтобы потчевать меня нравоучениями. Посмотрим правде в глаза: мои дни сочтены. Не нужно их еще больше отравлять.
Глава 6
Достопочтенный Рейф Освальд вот уже семнадцать лет был окружным судьей округов Форд, Тайлер, Милберн, Полк и Ван-Бурен. Поскольку он жил в Смитфилде, городке соседнего избирательного округа Полк, то лично не знал ни убитого, ни подозреваемого, но, как все, был заинтригован событием и хотел вести процесс. В течение своей ничем не примечательной карьеры ему пришлось рассматривать дюжину рутинных убийствсовершенных во время пьяных ссор, поножовщины в черных дешевых барах, во время домашних конфликтовпреступления в приступе гнева или страсти, за которыми следовал короткий процесс и назначение долгого тюремного заключения. Ни в одном из дел не фигурировал столь известный человек.
Судья Освальд прочитал газетные публикации, оценил кое-что из слухов. Дважды говорил по телефону с адвокатом Джоном Уилбэнксом, которого очень ценил. Также созвонился с окружным прокурором Майлзом Труиттом, к которому относился намного прохладнее. Утром в пятницу в его дверь за залом суда постучал судебный пристав и сообщил, что на улице собралась толпа.
Так и было. На пятницу выпал плановый день рассмотрения дел по правонарушениям и гражданским искам. Никаких уголовных процессов в округе Форд, и такой распорядок пятницы обычно не привлекал зрителей. Теперь же число пришедших не ограничивалось строгающими веточки и жующими табак на лужайке под старыми дубами обычными зеваками, ждущими, чтобы что-нибудь случилось в здании.
Округ Форд сгорал от любопытства, и в здание суда хлынули десятки желающих увидеть Пита Бэннинга людей. Присутствовали репортеры нескольких газет, один даже из далекой Атланты. Много последователей методистской церкви. Противники Бэннинга собирались группой за столом прокурора. По сторонам прохода стояли друзья Пита и Декстера Белла. И тут же горожане, которым ради такого случая удалось улизнуть с работы. На балконе, подчиняясь налагаемым ограничениям цвета кожи, сидели несколько негров. Они тоже желали посмотреть на обвиняемого.
Родственников Белла и Пита не было. Родные Белла предавались горю и готовились к завтрашним похоронам. Бэннинги держались от здания суда как можно дальше.
Городским адвокатам, поскольку те числились судебными исполнителями, разрешалось зайти за барьер и находиться вокруг судейского места. Явились все двенадцать, и все в лучших темных костюмах изображали перед публикой собственную значимость. Секретари, обычно вялые, только что не в летаргическом сне, истово занимались своей бессмысленной бумажной возней.
У Никса Гридли было два полноценныхРой Лестер и Рэд Арнетти три работающих не полный день заместителей. И еще два добровольных помощника. В этот день, демонстрируя мускулы закона, в накрахмаленной и даже неплохо подогнанной форме присутствовала вся команда.
Сам Никс, казалось, успевал повсюду: смеялся с адвокатами, заигрывал с секретаршами, общался с публикой. Через год намечались перевыборы, и он не хотел упустить возможности продемонстрировать свою значимость перед таким количеством голосующих.
Шоу продолжалось, толпа росла, часы тикали, и время перевалило за девять. Наконец из-за судейского места в ниспадающей черной мантии появился Освальд и занял свой трон. Делая вид, будто не замечает зрителей, он посмотрел на Никса Гридли:
Господин шериф, приведите заключенных.
Никс был уже у двери рядом с местом судьи. Сразу ее открыл, мгновение отсутствовал, затем появился вместе с Питом Бэннингом в наручниках и мешковатом сером хитоне с надписью «Тюрьма» поперек груди. За Питом вели Чака Марли, которого обвиняли в краже автомобиля и арестовали за несколько дней до того, как Бэннинг застрелил священника. В обычных обстоятельствах Чака притащили бы из каталажки, он предстал бы перед судьей и назначенным адвокатом, и об этом событии не узнала бы ни одна живая душа. Вмешалась судьба, и теперь о том, что ему вменялось, услышат многие.
Пит шел, как на параде, выпрямившись, расправив плечи. Никс подвел его к стулу перед пустой скамьей присяжных, Марли сел рядом. Наручники с них не сняли. Адвокаты заняли места, наступила тишина: судья внимательно изучал несколько страниц. Наконец он провозгласил:
Слушается дело «Штат против Чака Марли».
Адвокат Нэнс, вскочил и присоединился к находившемуся перед скамьей присяжных клиенту. Марли шагнул вперед и посмотрел на судью.
Вы Чак Марли? спросил тот.
Да, сэр.
А мистер Нэнсваш адвокат?
Полагаю, что так. Его наняла моя мама.
Вы желаете, чтобы он был вашим защитником?
Наверное. Я ни в чем не виноват. Это недоразумение.
Нэнс, заставляя его замолчать, стиснул ему плечо.
Вас арестовали в прошлый понедельник и обвинили в краже принадлежащего мистеру Эрлу Колдуэллу «бюика» 1938 года, который вы увели с подъездной дорожки к его дому в Каррауэе. Вы признаете себя виновным?
Нет, сэр, ответил Мэнли. Я все могу объяснить.
Не сегодня, сынок, возможно, позднее. Ваш залог составляет сто долларов. Вы способны заплатить?
Сомневаюсь.
Поспешил вмешаться пожелавший высказаться перед таким скоплением людей Нэнс:
Ваша честь, полагаю, что этого молодого человека можно отпустить под его обязательство явиться в суд по первому вызову. У него нет судимостей, он работает и придет, когда потребуется.
Это правда, сынок, у вас есть работа?
Да, сэр. Мистер Летервуд нанял меня водить грузовик.
Этот человек присутствует в зале суда?
Сомневаюсь. Он очень занят.
Ваша честь, вскочил Нэнс, я общался с мистером Летервудом. Он готов подписать поручительство, что мой клиент явится в суд, как только ему укажут. Если вам угодно с ним переговорить, я могу это организовать.
Очень хорошо. Препроводите подсудимого обратно в тюрьму, а я сегодня позвоню его работодателю.
Марли вывели из зала суда меньше чем через пять минут после того, как он там оказался. Судья несколько раз поставил свою подпись и, пока публика ждала, изучал бумаги. Наконец он произнес:
По делу «Штат против Пита Бэннинга».
Джон Уилбэнкс встал и подошел к судейскому месту. Поднялся и Пит, шагнув к своему адвокату.
Вы Пит Бэннинг? спросил судья Освальд.
Да, кивнул обвиняемый.
Вас представляет уважаемый Джон Уилбэнкс?
Пит снова кивнул.
Вас арестовали и обвиняют в убийстве первой степени преподобного Декстера Белла? Вам понятен мой вопрос?
Да.
Ваше отношение к обвинению?
Невиновен.
Суд принимает к сведению и переходит к обсуждению дела. Хотите что-нибудь добавить, мистер Уилбэнкс?
Да, ваша честь, ответил адвокат. Прошу рассмотреть назначение моему клиенту разумного залога. Понимаю серьезность обвинения и нисколько его не преуменьшаю. Но залог в данном случае допустим. Залогне что иное, как гарантия, что подсудимый не скроется, а явится в суд, когда потребуется. Мистер Бэннинг владеет 640 акрами необремененной земли, за участком никаких долгов, и мой клиент готов выставить землю в качестве гарантии своего залога. Соседний участок принадлежит его сестре, и она выразила желание поступить так же. Могу добавить, ваша честь, что семья Бэннингов владеет этой землей свыше ста лет, и ни мой клиент, ни его сестра не совершают ничего такого, чтобы подвергнуть ее опасности.
Мистер Уилбэнкс, мы имеем дело с убийством первой степени, напомнил судья.
Я понимаю, ваша честь, продолжил Уилбэнкс. Но пока вина моего клиента не доказана, он считается невиновным. Какая польза штату или кому-либо еще оттого, что он будет находиться в тюрьме, если он способен представить надежный залог и оставаться на свободе? Он не собирается бежать.
Мне не приходилось слышать, чтобы выпускали под залог обвиняемого в столь серьезном преступлении.
Мне тоже. Однако свод законов штата Миссисипи этого не запрещает. Еcли суду угодно, с готовностью представлю резюме по этому поводу.
Во время обмена этими репликами Пит стоял навытяжку, словно часовой. Смотрел прямо перед собой, будто ничего не слышал, но все впитывал. Судья Освальд немного подумал.
Хорошо. Я прочитаю ваше резюме, но оно должно быть весьма убедительным, чтобы я изменил свое мнение. А пока подозреваемый останется в заключении в помещении шерифа.
Никс осторожно взял Пита за плечо и в сопровождении Джона Уилбэнкса вывел из зала суда. На улице около автомобиля шерифа дежурили два фотографа и, когда подозреваемый появился в дверях, быстро сделали одинаковые кадры. Репортер выкрикнул в сторону Пита вопрос, но тот, ныряя на заднее сиденье, не обратил на него внимания. Не прошло нескольких минут, как он снова оказался в камере и уже без наручников и обуви читал «Ступай, Моисей» и курил.
Похороны Декстера Белла превратились в грандиозное событие. Они начались в четверг, на следующий день после убийства, когда в шесть часов вечера старик Магарджел открыл двери своего похоронного бюро и к нему придвинулась толпа. За полчаса до этого Джеки Белл и ее троих детей допустили к телу. По принятой в это время и в этой части света традиции гроб стоял открытым. Декстер лежал на блестящей ткани, его черный костюм был виден до пояса. Джеки сразу лишилась чувств, дети разревелись и упали рядом с матерью. В помещении находились лишь мистер Магарджел с сыном. Они пытались помочь, но у них ничего не получилось.
Держать гроб открытым не было необходимостиэтого не требовал ни закон, ни Священное Писание. Так поступали, чтобы обострить драму и сделать как можно напряженнее. Считалось: чем больше эмоций, тем больше любви к покойному. Джеки присутствовала на десятках похорон, куда в качестве священника приглашали ее мужа, и гроб всегда был открытым.
У Магарджелов не было опыта обращения с убитыми выстрелом в лицо. Большинство их клиентов умирали от старости, и подготовить их хрупкие тела к церемонии не составляло труда. С преподобным Беллом все обстояло иначе, и им пришлось приглашать на помощь опытного коллегу из Мемфиса. В месте выхода пули на затылке вырвало большой кусок черепа. Но не это было главным. Никто не станет переворачивать покойного и рассматривать эту часть тела. Входное отверстие располагалось над переносицей, и здесь образовалась дыра, которая требовала тщательных многочасовых действийзаклеивания, замазывания, подкрашивания. Конечный результат получился весьма приличным, однако далеким от совершенства. Белл будто хмурился, словно понимая, что ему суждено вечно со страхом смотреть в дуло пистолета.
Через полчаса личного бденияскорбного времени, когда даже видавших виды Магарджелов потянуло на слезыДжеки с детьми устроили на стульях у гроба, открыли двери, и в помещение хлынула толпа. За этим последовали три часа моральной пытки, горя и страданий.
Потом после небольшого перерыва Декстера привезли в его церковь и положили около кафедры. С Джеки было довольно, и она попросила, чтобы гроб закрыли. Старик Магарджел поморщился, но подчинился, ничего не сказав. Ему не понравилось, что не придется наблюдать, как присутствующие слабеют от горя. Еще три часа Джеки с детьми отважно стояли у гроба и раскланивались с людьми, с которыми успели повидаться накануне вечером. Пришли сотни, включая всех способных ходить методистов в округе и представителей других церквей, друзей семьи с детьми, слишком маленькими, чтобы находиться на похоронах, но которых привели из уважения к Беллам. Выражали соболезнование и те, кто не хотел упускать возможности засветиться в этой истории. На скамьях терпеливо ждали, когда настанет их очередь пройти мимо гроба и сказать банальные слова родным усопшего, а пока молились и тихо перешептывались, обмениваясь последними новостями. Храм страдал от гнета невосполнимой потери, и это чувство усиливала музыка органа. Отрешенная мисс Эмма Фая Ридл играла одну траурную мелодию за другой. Хоуп, наблюдая с балкона, в который раз удивлялся поведению белых.