Её голос звучал глухо, словно Ольга спряталась в твёрдый кокон и вещала оттуда. Кажется, ей было страшно.
В том, что все семь жертв покончили с собойнет сомнений. Никаких следов борьбы, комнаты и квартиры заперты изнутри. У некоторых были жёны или мужья, и они утверждают, что бедняги находились одни. На самом деле, мурашки по коже от их рассказов.
Она утихла и подошла к окну. Темнота, кругом темнота. Ольга отодвинула грязную занавеску и долго смотрела в пустоту.
Когда это случилось впервые, позвонили нам. Участковый. Мы тоже подумали, на кой чёрт звонят нам? В отдел внутренних дел? Приехав на место, я поняла, что дельце пахнет. Пахнет за версту. Мужчина жил один. Смотри
Она быстро вернулась на диван и сказала:
Соседи никого не видели, комната заперта на три замка изнутри, восьмой этаж, никаких пожарных лестниц. Мужчина выпрыгивает в окно. Ни посторонних следов в его комнате, ни отпечатков, ничего. Только разбита ваза, стекло в шкафу и три фотографии, которые висели на стене. Фото валяются на полу, осколкиповсюду. Сначала мы подумали, что самоубийца боролся с кем-то, но серьёзно озадачились, когда проверили комнату. Невозможно скинуть человека с окна, не оставив улик. Кусочки кожи под ногтями жертвы, синяки, царапинычто-то должно остаться. Разруха в комнате говорит об этом, но, в остальном Никаких следов. Позже мы проверили одежду мёртвого мужчины. В его рубашке и штанах были обнаружены осколки той самой вазы, а на шее порез, сделанный, скорее всего, стеклом из рамки с фото. Понимаешь? Он боролся как будто сам с собой, а потом
Буранов сделал глоток виски.
И это не последний, да? Были и ещё?
Ольга кивнула.
Женщина. Муж утверждает, что смотрел телевизор в одной комнате, а дамочка была в другой. Он услышал истошный вопль, потом как будто борьбу. Говорит, упал стул, потомшкаф. Истукан долго думал, и, пока добрался, увидел лишь распахнутое окно и колышущиеся занавески. Девятый этаж. Как такое возможно?
Я что-то читал о массовом психозе, сказал Виктор.
Ольга кивнула:
Есть версии, но отсутствие улик не даёт нам ухватиться за что-то конкретное. Все жертвы совершенно разные. Они не состояли ни в одной организации, занимались разными вещами, ходили в разные места. Они не знали друг друга, они не общались Это не секта, не культ «Беги или сдохни, и очисть генофонд от ублюдков вроде тебя». Ты понимаешь. Они просто кончают с жизнью, выпрыгивая из окна, словно перед этим их мозг превращается в кисель. Никаких нервных срывов, наркотиков или алкоголя. Их кровь чиста, их мозгработал, как часы. Но все они кончают с жизнью. Обеспеченные, счастливые. И, раз, в лепёшку об асфальт. Одну девушку нашли посреди комнаты. В руке она держала нож. Держала так, что её окоченевшие пальцы разжимали специальным прибором и буквально отрывали от рукоятки. Кисть на второй руке болталась на сухожилиях. Она почти отрезала её. Бедняжка лежала в луже собственной крови. И опятьникаких следов
Буранов хотел прекратить этот разговор. Ольга говорила тихо, и воздух загустел, с трудом проникал в лёгкие.
А сегодняшний жмурик Бизнесмен, богатый, попечитель в нескольких советах, спонсировал не одно мероприятие, жил в пентхаусе на пятнадцатом этаже. Роскошный дом Свидетель говорит, что отлучился в ванную и услышал, как его дружок кричит. Он не успел даже выйти, а мужчина уже превратился в лепёшку. Нам, кстати, повезло, что он не грохнулся на крышу такси.
Дружок?
Да, он был геем. Но разве это важно?
Буранов почувствовал, как подмышки предательски намокли.
Как его звали?
Тайна следствия, сказала Ольга и посмотрела на Виктора. Тебе зачем?
Буранов открыл рот, но ничего не смог ответить. Он не знал, что сказать, он просто чувствовал это.
Павлов. Дмитрий Павлов. Возможно, ты слышал о нём
Буранов вдохнул ровно столько воздуха, сколько хватило, чтобы не закричать. Конечно, он знал его. Тот самый мужчина, который приезжал к Вике на «Мустанге» и купил у неё картину.
Глава 13
Ровно год до смерти Вики. Знойный август, лето истёрлось, превратилось во что-то обыденное. Жара в каждом уголке, даже в тени. Жара повсюду, и нагретые солнцем металлические и деревянные поверхности излучали жуткий смрад и кололи глаза.
Буранов медленно ехал по дачному посёлку, огибая высохшие лужи, превратившиеся в глубокие ямы. Люди прятались в домах, зашторивали окна, обклеивали стекла газетами, чтобы испепеляющий свет не попадал внутрь. Те, кому посчастливилось иметь кондиционер, тоже прятались за деревянными стенами своих коттеджей.
Виктор возвращался домой с ночного дежурства. Хотелось спать и есть. Ещё издалека он заметил, что Вика, одетая в короткие шорты и футболку, взгромоздилась на стремянку и орудует кистью. Она красила стены дома.
Припарковав машину, Буранов вышел в жаркий день. Липкий, душный, горячий воздух сразу осел на коже, скопился маленьким конденсатом в каждой клетке.
Что за праздник?
Ужасный цвет, сказал Вика.
Она водила валиком туда-сюда, брызги светло-зелёной краски летели в разные стороны. Вика остановилась и посмотрела на мужа. Её лицо было усеяно мелкими точками краски. Глаза, обрамлённые синими кругами, запали глубоко в черепную коробку, белки покраснели.
Ты опять рисовала всю ночь? спросил Буранов.
Есть такое дело, Вика снова принялась за работу. Нужно было сделать один заказик.
Так и до могилы недалеко, сказал Буранов. Спать иногда нужно. Сдались тебе эти стены! Давай, докрашу, а ты иди, поспи.
Вика снова остановилась и покачала головой.
Я докрашу.
Но
Иди! Там пицца есть и рёбрышки в кисло-сладком соусе.
Она блеснула глазами и подняла подбородок. Кажется, Вика злилась. Буранов пожал плечами и вошёл в дом. На пороге стояли вёдра с краской и банка с кисточками. Ещё один странный день со странной Викой
Ольга уехала рано утром на работу. Новый самоубийца только подожжёт горящую задницу начальника, который просто помешался на маньяке и странных «скачках из окон». Кинув в Виктора воздушный поцелуй, она вышла в раннее июльское утро и, сев в такси, умчалась, даже не ответив, стоит ли ждать новой встречи. Но Виктор знал, что стоит.
Сделав пару звонков, Буранов договорился о поставке еды в бар и алкоголя. Потом позвонил Владе и напомнил, что сегодня на сцене играет «Парадайз Олли», поэтому нужно связаться с музыкантами и организовать им гримёрку. Довольный собой, Буранов убрал телефон.
За ночь произошло много событий и много мыслей пролетели сквозь голову Виктора. Он решил действовать и не опускать рук. Он решил сам заняться шантажистом, но, прежде всего, нужно выяснить, каким образом ублюдок связан с Викой. Куча вопросов, которая громоздилась и росла с каждым днём, требовала незамедлительной чистки.
Спустя пятнадцать минут он сел в машину и выехал с дачного посёлка. Его путь лежал в город, к родителям Вики.
Мария Анатольевна и Сергей Петрович Воронины жили в обычной девятиэтажной коробке, в центре города. Заставленный машинами двор Виктор пересёк пешком, оставив свой автомобиль на парковке у дороги. Всё в нём колыхалось, как грязное бельё на ветру. И это грязное бельё придётся теперь доставать. Почти год прошёл с момента смерти его жены, а он ни разу не позвонил и не навестил тестя и тёщу. Как теперь он будет выглядеть перед ними? Но у Буранова был какой-никакой план.
Позвонив в домофон, он долго ждал. Двести шестая квартира. Даже при жизни Вики они не часто навещали её родителей. Наверное, несколько раз.
Да?
Здравствуйте, Мария Анатольевна. Это Виктор
Сердце бешено колотилось, а голос дрожал, и Буранову стоило немалого труда, чтобы не развернуться и не уйти.
Витя?
Повисла пауза, а потом дверь открылась. Буранов поднялся на седьмой этаж.
Его встретил Сергей Петрович в брюках и лёгкой рубашке. Семья интеллигентов. Тесть работал инженером на заводе, занимал какую-то руководящую должность, а Мария Анатольевна преподавала в музыкальной школе. Сергей Петрович, обросший морщинами за прошедший год, со впалыми глазами и заметной сединой в волосах, но всё такой же красивый и крепкий, пропустил Буранова в квартиру. Чуть дальше, в цветастом платье стояла сгорбившаяся Мария Анатольевна. Виктору стало не по себе от тех перемен, что случились с ними. Тёща заметно похудела, рыжеватые волосы, потускневшие со временем, лежали на сутулых плечах блестящим тряпьём. В доме пахло жареным луком.
В тесном коридоре грудой лежали пакеты и коробки. Виктор долго смотрел на них, не зная, что сказать и с чего вообще начать.
Переезжаем, нарушил молчание Сергей Петрович. В другой город.
А, кивнул Виктор.
Снова пауза. Они смотрели друг на друга. Буранов на стариков, а старики на Буранова. Виктор почувствовал грусть и тоску, которая не стёрлась со временем в этом доме. Он решил, что нужно приступать к делу.
Простите, что не звонил. Нам всем так была нужна поддержка.
Сергей Петрович чуть заметно кивнул. Он стоял у закрытой двери. Его губы сжались, и он тяжело дышал.
Я можно воды?
Мария Анатольевна ушла и вернулась. Она протянула стакан Виктору и тот залпом осушил его.
Спасибо.
Проходи, Витя, сказала Мария Анатольевна.
Они вошли в просторную комнату. Виктор сел в кресло, а родители Вики на диван. Их глаза искали в Буранове смысл этого визита, их рты молчали, а тела казались каменными, напряжёнными.
Долгое время я не мог прийти в себя, начал Виктор, прекрасно понимая, что от него ждут объяснений. Полгода я мучился, сел на стакан, потерял все контакты, практически не выходил из дома, меня потеряли на работе, друзья
И открыл бар, кивнул Сергей Петрович.
Буранов поднял голову и встретил этот выстрел стойко, ни один мускул не дрогнул на его лице.
Да, потом я узнал, что Вика оставила мне огромную сумму. Я открыл бар, я назвал его в её честь. Но так и не смог оправится
Он замолчал и посмотрел на родителей. Те ждали. Сергей Петрович взял руку жены и сильно сжал её. Стыд заполнял каждую клеточку Виктора, но останавливаться было поздно. Ему нужно узнать, нужно закончить начатое, иначе снова будет западня, снова его дело встанет на краю пропасти! Но он не может допустить этого! Это его клуб! Его мечта!
Укротив гнев, который вспыхнул вместе со стыдом, Буранов продолжил:
Я назвал его в её честь. Ещё несколько месяцев я жил, как затворник. Я не знал, что делать и правильно ли поступаю, понимаете? Я боялся позвонить вам, боялся, что вы обвините меня в предательстве. Полгодасрок немалый. Я боялся и, вот, неделю назад, меня посетила мысль. Я решил сделать кое-что для неё. Мне казалось кажется, что таким образом я реабилитируюсь перед ней, перед её душой.
Он перевёл дух и снова поймал глаза родителей Вики. В них сквозила всё та же пустота и ожидание. Им не нужны были его красивые слова и объяснения. Им нужна дочь, которую уже не вернёшь.
Краем глаза Буранов уловил движение в коридоре. Он посмотрел туда, но ничего не увидел. Наверное, они держат кошку, подумал Виктор.
На годовщину её смерти. продолжал Буранов, чувствуя, что терять уже нечего, Я хочу организовать вечер памяти в её честь. Снять какую-нибудь галерею, выставить её непроданные картины и говорить о Вике. О её детстве, о той Вике, которую мало кто знал.
Буранов сжал пальцы, и слеза, настоящая, скатилась по щеке. Мария Анатольевна вырвала руку из цепкой хватки мужа и закрыла лицо ладонями. Шумно вдохнув, она убрала руку, и Буранов снова увидел её лицо, которое превратилось в каменную маску.
Я расскажу о том, как мы жили с ней, что она любила. Но я слишком мало знаю о её детстве. Я
Рассказать? спросил Сергей Петрович лязгающим металлическим голосом. Ты хочешь, чтобы мы рассказали о детстве нашей мёртвой дочери?
Буранов почувствовал, что задыхается. Снова в коридоре что-то шевельнулось и, снова, посмотрев туда, Виктор ничего не увидел.
Да, кивнул Буранов. Да, я хочу увековечить её память. Я хочу
Он не ожидал, что скажет это:
Я хочу поставить небольшой памятник у главной галереи искусств.
Сергей Петрович выпрямился и выдохнул. Он сложил большие руки на колене.
А что бы ты хотел знать?
Всё, сказал Буранов.
Почему именно сейчас? Ты прожил с ней четыре года и ничего не знал о её детстве?
Мы мы просто любили друг друга.
Виктор вытер глаза тыльной стороной ладони. Получилось правдоподобно.
Что ж сказал Сергей Петрович.
Мария Анатольевна встала.
Я принесу фотографии!
Она достала из шкафа потрёпанный альбом. Глядя на него, на потёртые края, на вываливающиеся из золотистых уголков фотографии, Буранов пожалел этих старых людей. Дрожащими руками, взявшись двумя пальцами за края, Мария Анатольевна доставали чёрно-белые снимки и показывала Буранову, пока Сергей Петрович, уставившись в стенку, говорил:
До трёх лет Вика была обычной девочкой. Играла в куклы, смеялась, вредничала. Она она любила закрываться в нише. Вон там, видишь, у нас в стене ниша. Вика залезала туда и пряталась Ох, как же она напугала меня в первый раз! Маша была на работе, а я только подыскивал себе вакансию. Я был на кухне, резал овощи на суп. Лето, жара. Никаких кондиционеров. И слышу, Вика притихла. Я вошёл в комнату и чуть в обморок не упал. Её нигде не было. Ни под кроватью, ни в шкафу. И только окно открыто Знаешь, что я тогда подумал? Я испугался, что меня посадят в тюрьму. Мне так стыдно и теперь вспоминать это. Я подумал, что Вика упала в открытое окно. Медленно я подошёл и посмотрел вниз. Я зажмурил глаза, представляешь? И слышу, как сзади открывается дверца ниши, и Вика громко смеётся Никогда себе не прощу те мысли. Вот, Маша Вот она в три года.
Мария Анатольевна перевернула картонный лист, посеревший от времени, и Буранов увидел фото. Маленькая девочка с двумя бантами, в белом платьице. Её огромные глаза смотрят куда-то вбок, а рот широко открыт и улыбается. Так могут улыбаться только дети. Пальчики сжаты в кулачки, на ногахколготки и сандалии. Мария Анатольевна провела пальцем по фотографии, и второй раз в груди Буранова что-то кольнуло, а глаза защипало.
Первые Викины рисунки сразу нам сказали о том, что у малышки талант.
Подожди, я сейчас
Мария Анатольевна быстро встала и подошла к шкафу. Торопливо, словно боясь не успеть, она рылась в грудах сложенных стопкой бумаг, открывала и шелестела коробками, а Сергей Петрович внимательно смотрел на неё.
Вот, посмотри, Мария Анатольевна протянула Буранову сложенные вдвое старые тетрадные листы. Если нужно, можешь взять их для вечера.
Виктор взял листы и открыл их. То, что он там увидел, поразило и удивило. Обычный лес. Кривые толстые ветви, темнота и глубина, синее небо, испещрённое маленькими точкамизвёздами. Нарисованный рукой маленькой девочки, он, всё же, походил на те картины, которые Вика рисовала будучи взрослой и состоявшейся художницей.
Это ей было четыре года, кажется. Тогда-то она и начала рисовать. Неплохо, правда? Мы сразу разглядели талант и отдали её в специальную школу, где её учили рисовать.
Слова до Буранова доходили с трудом. Сергей Петрович рассказывал, какая же умница и красавица росла у них, а Виктор поднял лист и посмотрел на него, сквозь свет, который врывался в окно.
Под толстым слоем акварели он увидел ещё один рисунок, старательно закрашенный и скрытый деревьями и небом. Это был мужчина, он стоял на одной ноге, которая росла из паха, руки растопырены в стороны, а голова свисает набок, болтаясь на длинной шее. Буранов убрал лист от света и сглотнул подступивший к горлу ком. Вряд ли родители догадывались провести подобную процедуру с рисунком, вряд ли они видели то, что сокрыто за мазнёй из корявых веток. Двойное дно, двойной рисунок, как и все, которые рисовала Вика.
И она начала рисовать ни с того, ни с сего?
Можно и так сказать, Сергей Петрович опустил глаза в пол, а потом посмотрел на жену. Буранов понял, что он не договаривает. Её работоспособность то повышалась, то падала. Вика могла не рисовать месяцами, но за один короткий день каникул выдать сразу четыре рисунка. Там, дальше, есть её позднее творчество. Вот, посмотрите тут, кажется, ей десять.
Мария Анатольевна показала фото. Размытые цвета, кое-где пожелтевшие от времени, сливались в изображение девушки. Вика вряд ли изменилась с того времени, разве что угловатые черты фигуры приобрели женственность и округлились там, где нужно. В основном же на Буранова смотрела та же Вика, его жена.
Совсем не изменилась, улыбнулся Виктор.
Да кивнул Сергей Петрович и протянул Буранову альбомный лист.
Буранову не нужно было напрягать мозг, чтобы догадатьсятут тоже есть двойное дно, но он не стал проверять. Высокие холмы сочного зелёного цвета и на переднем плане два ветхих домика.