Дуры вы все! Курочки-дурочки! Киа думала ухаживать за ними без Ма, но до дела так и не дошло. А теперь вся эта пестрая компания разбежалась кудахчут где-то далеко за деревьями. Надо бы их приманить, кукурузы им насыпать.
На четвертый день под вечер явился Па с бутылкой, рухнул поперек кровати.
А наутро ввалился в кухню и рявкнул:
Где все?
Не знаю, пожала плечами Киа, глядя в сторону.
Ничего-то ты не знаешь, ума у тебя не больше, чем у кутенка! И нужна ты здесь как собаке пятая нога.
Киа тихонько выскользнула из дома, а когда шла вдоль берега в поисках мидий, то учуяла запах гари; оглянулась со стороны хижины поднимался столб дыма. Стрелой метнулась Киа прямо сквозь заросли к дому посреди двора пылал костер. Па бросал в огонь мамины картины, платья, книги.
Нет! закричала Киа. Па, даже не взглянув на нее, швырнул в пламя приемник на батарейках. Киа потянулась к костру, хотела достать из огня картину, но пламя дохнуло в лицо, и она отпрянула.
Киа, сверля отца взглядом, преградила ему путь к хижине, чтобы не пустить его за новой порцией вещей Ма. Па замахнулся, но Киа не дрогнула, и он вдруг развернулся и, прихрамывая, зашагал к лодке.
Опустившись на дощатые ступени, Киа смотрела, как пламя пожирает одну из маминых акварелей, болотный пейзаж. Так просидела она до заката, пока не растаяли все до одной кнопки приемника, а с ними и воспоминания о том, как они танцевали с мамой.
Шли дни, и Киа училась уживаться с Па училась на ошибках остальных, а главное, у мальков. Сторониться его, на глаза не попадаться, держаться в тени вот и весь секрет. Она вставала пораньше, выходила из дома, пока он еще спал, бродила весь день по лесу или у воды, а под вечер возвращалась и ложилась в свою постель на веранде, откуда до болота рукой подать.
* * *
Па во Вторую мировую воевал с Германией, и ему в бедро угодил осколок шрапнели только этим он и гордился. Раз в неделю ему выдавали пособие по инвалидности, на эти деньги они и жили. Через неделю после ухода Джоди холодильник опустел, и репы в огороде почти не осталось. В понедельник утром, когда Киа зашла на кухню, Па указал на смятый доллар и горсть мелочи посреди стола:
Вот тебе на неделю, на прокорм. Подачек не жди. Все надо отработать на тебе стирка, уборка и дрова.
Впервые в жизни Киа отправилась одна за продуктами в городок Баркли-Коув один поросенок пошел в магазин. Четыре мили брела она то по сыпучим пескам, то по черному илу, и наконец блеснул впереди залив, а на берегу показался городок.
С трех сторон Баркли-Коув окружали топкие низины, и соленые ветра дули то с болот, то с океана, доходившего во время прилива почти до Главной улицы. Городок, отрезанный от мира болотом и океаном, связывало с большой землей лишь однополосное шоссе, все в трещинах и ухабах.
Улиц в городке было две. Главная, с рядом магазинов, тянулась вдоль океана; на одном конце супермаркет Пигли-Вигли, на другом Вестерн Авто, между ними закусочная. И там же дешевый магазинчик Кресс, магазин одежды Пенниз (с заказом по каталогам), кондитерская Паркера и салон обуви Бастер Браун. Рядом с Пигли-Вигли пивная Конура, где подавали сосиски в тесте, острый перец чили и жареные креветки в бумажных кульках. Женщинам и детям внутрь заходить запрещалось, зато можно было покупать сосиски в тесте и газировку прямо с улицы, через окошко в стене. Цветных не обслуживали ни внутри, ни через окошко.
Другая улица, Широкая, шла от разбитого шоссе напрямик к океану, где встречалась с Главной. Перекресток был один на весь город там, где сходились Главная, Широкая и Атлантический океан. Магазины и заведения не лепились стена к стене, как в других городах, их разделяли пустыри, заросшие пальмами и морским овсом, словно сюда среди ночи прокралось болото. Дома, крытые кедровой дранкой, за два с лишним века выцвели и порыжели под солеными ветрами, а белые и голубые оконные рамы облупились. Городок будто устал спорить со стихией и попросту сдался.
Городская пристань, огороженная ветхими канатами и ржавыми якорными цепями, вдавалась в небольшой залив, где в тихую погоду отражались красные и желтые креветочные катера. В обе стороны от магазинов меж деревьев, вокруг лагун, вдоль побережья разбегались проселки с рядами кедровых домиков. Баркли-Коув был в прямом смысле тихой заводью домики терялись среди тростников и речных рукавов, точно гнездо цапли разметало ветром.
Босиком, в куцых штанишках на лямках, стояла Киа на пятачке, где болотная тропа встречается с шоссе. И кусала губы, порываясь удрать домой. Как разговаривать с людьми, как сосчитать деньги на продукты? Но голод вынудил ее действовать и Киа вышла на Главную улицу и понуро поплелась к Пигли-Вигли по разбитому тротуару, еле видному из травы. На подходе к магазинчику мелких товаров она услыхала за спиной шум и едва успела отскочить мимо просвистели на велосипедах трое мальчишек постарше. Их вожак оглянулся на Киа, засмеялся мол, чуть не сбили! и в тот же миг едва не столкнулся с женщиной, выходившей из магазина.
ЧЕЗ ЭНДРЮС, вернись сейчас же! Все трое, вернитесь!
Проехав еще немного, они одумались и повернули назад, к мисс Пэнси Прайс, продавщице из галантереи. Ее семья некогда владела самой большой фермой на краю болота, и пусть ферму давным-давно продали, мисс Пэнси по-прежнему играла роль родовитой землевладелицы, а это ох как непросто, если живешь в тесной квартирке над закусочной. Мисс Пэнси щеголяла в шелковых тюрбанах, и в то утро тюрбан на ней был розовый, под цвет помады и румян.
Она обрушилась на мальчишек:
Вот пожалуюсь на вас матерям! А еще лучше отцам. Гоняете по тротуару как бешеные, чуть не сбили меня! Что скажешь в свое оправдание, Чез?
Велосипед у него был самый красивый красное седло, хромированный руль.
Простите, мисс Пэнси, мы вас не увидали из-за той девчонки, она сама под колеса полезла! Чез, загорелый, темноволосый, указал на Киа, притаившуюся в зарослях мирта.
Она тут ни при чем. Нельзя сваливать вину на других, даже на болотный сброд. А теперь, ребята, сделайте доброе дело, для разнообразия. Вон мисс Ариэль, помогите ей донести сумки до машины. Да заправьте рубашки!
Да, мадам, выпалили хором мальчишки и покатили навстречу мисс Ариэль, учительнице вторых классов.
Киа знала, что темноволосый паренек сын хозяев Вестерн Авто, потому и велосипед у него самый красивый. Она не раз видела, как Чез выносит из грузовика увесистые картонные коробки с товаром, но никогда не говорила ни с ним, ни с его друзьями.
Выждав несколько минут, она, втянув голову в плечи, побрела к продуктовому магазину. Зашла внутрь и, оглядев прилавок с крупами разных сортов, выбрала фунтовый пакет кукурузной крупы грубого помола, с красным ярлычком Товар недели так ее учила мама. Дождавшись в проходе, пока рассосется очередь, Киа подошла к кассирше, миссис Синглтри.
Где твоя мама? спросила та.
Волосы у миссис Синглтри были стриженые, завитые, лиловые, вылитый ирис под ярким солнышком.
Дома, по хозяйству хлопочет, мадам.
А деньги на крупу у тебя есть?
Да, мадам. Не понимая, сколько нужно, Киа выложила целый доллар.
Миссис Синглтри, не зная, умеет ли девочка считать, стала класть в ее раскрытую ладонь монету за монетой, приговаривая:
Двадцать пять, пятьдесят, шестьдесят, семьдесят, восемьдесят, восемьдесят пять и еще три пенни. Потому что крупа стоит двенадцать центов.
У Киа засосало под ложечкой. Неужели придется что-то еще сосчитать? Она озадаченно уставилась на мелочь у себя в ладони.
Миссис Синглтри, как видно, смягчилась.
Ну все, беги.
Киа пулей вылетела из магазина и двинулась быстрым шагом к болотной тропе. Сколько раз твердила ей мама: Если ты в городе, никогда не беги, а не то подумают, будто ты что-то стащила. Но, едва дойдя до песчаной тропки, Киа припустила галопом, да так и пробежала добрых полмили без передышки, а остальное прошла скорым шагом.
Дома, в полной уверенности, что умеет варить кукурузную кашу, Киа засыпала крупу в кипяток, как Ма, но крупа слиплась в огромный ком, снизу пригорелый, а внутри сырой. Да еще и на вкус как резина. Киа, осилив несколько ложек, выбежала в огород, отыскала среди золотарника немного ботвы репы, сварила и съела дочиста, а отвар выпила залпом.
За несколько дней Киа научилась варить кашу, хоть та и пригорала, сколько ее ни помешивай. На следующей неделе она принесла из магазина костей с красным ценником и потушила их с кукурузной крупой и капустными листьями, вышло вполне сносное варево.
Киа не раз стирала с Ма терла во дворе под краном белье о стиральную доску, с хозяйственным мылом. Но когда замочила отцовский комбинезон, он стал тяжеленный, ни выкрутить, ни на веревке развесить, и Киа разложила его под солнышком на карликовой пальме у края леса.
Так и бегали они с Па друг от дружки жили врозь под одной крышей и, бывало, не виделись днями. И почти не разговаривали. Киа убирала за собой и за ним, как заправская хозяйка. Стряпней ее он брезговал, да и дома бывал редко, но она заправляла его постель, прибирала за ним мусор, мела пол и почти всегда мыла посуду не из-под палки, а чтобы дома был порядок к маминому возвращению.
* * *
Ма всегда говорила, что Киа родилась под осенней луной. Киа не знала, когда у нее день рождения, и однажды вечером, как только полная золотая луна засияла над лагуной, она сказала про себя: Вот мне и семь лет. Отец и не думал ее поздравлять, и о праздничном торте, разумеется, речи не шло. О том, что ей пора в школу, он тоже не заикнулся, а Киа, почти ничего про школу не зная, боялась спросить.
Конечно, Ма вернется на ее день рождения, потому и наутро после осеннего полнолуния Киа надела платье из набивного ситца и стала глядеть на дорогу. Скорей бы показалась Ма, в длинной юбке и крокодиловых туфлях. Но никто не появился, и Киа, взяв чугунок с кукурузной кашей, побрела через лес к океану. Сложив руки рупором и запрокинув голову, закричала: Кью-кью-кью! И засеребрилось небо от края до края.
Вот и они! Сколько тут чаек не сосчитать! сказала Киа.
И стала бросать им кашу, а чайки с криками кружили над ней, подлетали все ближе, едва не задевая крыльями по лицу. Каша кончилась, они поутихли и принялись чистить перья, а Киа уселась на песок, поджав ноги. Одна большая чайка опустилась рядом.
А у меня сегодня день рождения, сказала Киа чайке.
3Чез1969
Сгнившие опоры заброшенной пожарной вышки упирались в болото, будто ноги великана, а над болотом струился туман. Лес, казалось, притих в ожидании, лишь вороны кричали, когда двое мальчишек, Бенджи Мейсон и Стив Лонг, обоим по десять лет, белобрысые, полезли вверх по скользким ступеням утром 30 октября 1969-го.
Ну и жарища нынче осенью! крикнул Стив карабкавшемуся сзади Бенджи.
Да, и тихо-то как, только вороны каркают.
Глянув между ступенями, Стив воскликнул:
Ого! Что это там?
Где?
Вон, гляди! Синяя одежда да это же человек в болоте!
Эй! крикнул Бенджи. Вы чего там делаете?
Слышь, у него лицо не двигается.
Проворно перехватывая перекладины руками, они быстро спустились и обошли вышку кругом, увязая в зеленоватой жиже. Там и вправду лежал человек навзничь, левая нога неестественно вывернута, глаза открыты, рот разинут.
Мамочки! выдохнул Бенджи.
Ой, да это Чез Эндрюс!
Погнали к шерифу!
Узнают, что мы сюда лазили, влетит нам!
Да никто сейчас и не вспомнит про это. И воронье вот-вот слетится.
Оба повернули головы на карканье, и Стив сказал:
Одному из нас надо остаться, ворон отгонять.
Ты что, сдурел? Очень надо мне одному тут торчать! Да и ты тут без меня не останешься, клянусь головой индейца!
Они оседлали велосипеды и, налегая на педали, пустились по вязкой песчаной тропе обратно в город, на Главную улицу, а там кинулись к приземистому зданию, где за столом сидел шериф Эд Джексон, а с потолка свисали на длинных проводах голые лампочки. Шериф кряжистый, рыжий, в веснушках листал спортивный журнал.
Дверь была не заперта, и мальчишки влетели без стука.
Шериф
А-а, Стив, Бенджи! Вы с пожара, что ли?
Мы Чеза Эндрюса видели в болоте лежит, у пожарной вышки! С виду мертвый. Ни рукой ни ногой не шевельнет.
Со времен основания Баркли-Коув в 1751 году нога полицейского не ступала в заросли меч-травы. В сороковых пятидесятых шерифы, бывало, пускали на болото ищеек по следу беглых преступников, и до сих пор собак держали в участке на всякий случай. Но Джексон обычно не брался расследовать преступления, где замешан болотный люд. Крысы есть крысы, пускай себе грызутся.
Но Чез другое дело. Шериф вскочил, сорвал с вешалки шляпу.
Показывайте.
Машина ползла по песчаной дороге через дубняк и заросли остролиста, рядом с шерифом сидел доктор Верн Мэрфи, единственный в городке врач, стройный, поджарый, с проседью. Оба подпрыгивали на ухабах под скрежет колес, доктор чуть не бился головой в стекло. Давние друзья, почти одногодки, они вместе рыбачили, и не раз приходилось им сообща расследовать одно дело. На этот раз ехали молча обоих тяготила обязанность подтвердить, чье тело лежит в болоте.
Стив и Бенджи тряслись в кузове с велосипедами; наконец грузовик остановился.
Он там, мистер Джексон. Вон, за кустами.
Эд выбрался из кабины.
Вы, ребята, ждите тут. И следом за доктором шериф стал пробираться по болоту к телу Чеза.
Грузовик распугал воронье, но над трупом вились прочие птицы, не отставали и насекомые. Жизнь брала свое.
Да, это Чез, он самый. Сэм и Патти Лав не переживут.
Эндрюсы заказывали каждую свечу зажигания, оплачивали каждый счет, вешали каждый ценник в Вестерн Авто ради единственного сына, Чеза.
Верн опустился рядом с телом на корточки, приложил к груди Чеза стетоскоп и констатировал смерть.
И давно? спросил Эд.
Насколько я понимаю, десять часов, не меньше. Коронер установит окончательно.
Видно, залез ночью на вышку. И сорвался.
Верн бегло осмотрел Чеза, не передвигая тела, и встал рядом с Эдом. Оба уставились на Чеза: лицо раздуто, взгляд в небо, рот разинут.
Говорил же я, этим кончится, вздохнул шериф.
Чеза они знали с рождения. У них на глазах он из славного малыша стал обаятельным подростком, потом юношей звездой местной футбольной команды, любимцем девчонок, помощником отцу в магазине. И наконец видным молодым мужчиной, мужем первой здешней красотки. А сейчас валяется здесь, и достоинства в нем не больше, чем в болотной жиже. Ничего возвышенного в смерти нет, и все перед нею равны.
Эд нарушил молчание:
Ума не приложу, почему никто раньше не прибежал за помощью. Сюда же вечно таскаются и стаей, и парочками, пообжиматься.
Шериф и доктор обменялись понимающими взглядами: Чез хоть и был женат, но вполне мог прийти сюда с другой.
Отойдем-ка в сторону, издали виднее, сказал Эд и зашлепал по болоту, повыше задирая ноги. А вы, ребята, стойте здесь, не топчитесь.
Указав на цепочку следов, что вела от вышки через болото и обрывалась футах в восьми от тела Чеза, Эд спросил:
Это ваши утренние?
Да, а дальше мы не ходили, ответил Бенджи. Как увидели Чеза сразу назад. Вон где мы свернули.
Понял. Эд огляделся. Верн, что-то здесь не так. Возле трупа следов не видно. Будь рядом с Чезом друзья или кто еще, подбежали бы, обступили, склонились над ним жив ли? Наши-то следы в грязи вон какие четкие, а других и не видать. Ни вокруг тела, ни в сторону вышки, ни обратно.
Может, он был один? Это бы все объясняло.
А его-то следы где? Как мог Чез Эндрюс пройти по дороге, а потом через болото к вышке, не оставив следов?
4Школа1952
Вскоре после дня рождения Киа, стоя босиком в луже, наблюдала за головастиком, у которого уже отросли лапки. И вдруг встрепенулась. К хижине, тарахтя, по песчаной дороге приближался автомобиль. Ни одна машина отродясь сюда не заезжала. Вскоре из-за деревьев донеслись два голоса мужской и женский. Киа шмыгнула в кусты: из зарослей она могла видеть, кто идет, и могла убежать, если что. Как Джоди учил.
Из машины вышла рослая женщина и двинулась по песку, увязая в нем высокими каблуками, точь-в-точь как Ма в тот день. Наверное, из приюта, за ней приехала.
Ей меня не догнать. Шлепнется на своих каблучищах, нос расквасит! Киа, затаившись, смотрела, как женщина приближается к хижине.