Чего смешного?
Вы, как фокусник, Виктор Фёдорович,Алёшенька хотел сказать «как клоун», но потом сообразил, что Гонюкович, пожалуй, еще обидится на такое сравнение.
В каком смысле?
Ловко вы все это порвали. Как в цирке.
Вий, собиравшийся только что прочитать им целую лекцию, был сбит с толку и совершенно не знал, как реагировать на слова Алёшеньки.
Пан подполковник,начал Паша,Курицын это специально сделал, у них с Инопланетяниновым неприязненные отношения. Ему нельзя находиться в подвале. Категорически.
Мироненко был уверен, что Вий сейчас разорется, но Гонюкович вел себя сегодня подозрительно миролюбиво.
Перевод Алексея под руководство Курицына был вызван объективными причинами.
Если он еще раз принесет салоя его заколдую,сказал вдруг Алёшенька.
Внезапно сторону Инопланетянинова занял майор Загоруйко:
Виктор Фёдорович, может, ну его, от греха-то подальше? Если у нас ЧП случится, так они потом скажути месяца, ведь, не проработал.
Гонюкович косо посмотрел на зама: «Дескать, и тытуда же?» Но опять ничего не сказал. Вообще, и Алёшенька и Паша были уверены, что получат сейчас страшный нагоняй от Вия, что он объявит взыскание, или что-то в этом роде, что будет кричать, топать ногами, читать монотонные свои нотации, но ничего подобного не происходило.
Вий подошел к своим розам на подоконнике, и надолго задумался, хоть он и недолюбливал Алёшеньку, а неприятности в первые дни работы, ему и вправду, кажется, были не нужны.
Короче, вот тебеновое дело,молвил он, развернувшись,Владимиру Владимировичу пока больше не подчиняешься.
Паша и Алёшенька оба глубоко выдохнули. Загоруйко подмигнул им, так, чтобы начальство не видело. Вий взял со стола тоненькую пока папку с надписью «Дело» и передал её старшему оперуполномоченному:Второй месяц с мертвой точки сдвинуть не могут. Очень на тебя надеюсь, Алексей.
У Мироненко звякнул телефон:Разрешите идти?
Оба свободны.
Выходя с Алёшенькой из кабинета, Паша глянул в телефон: «Привет. Чего хотел? Ответить пока не могу».
Серёга проявился.
Напиши ему. А ты вообще заметил, как он странно сегодня себя вел?
Ага.
Неспроста это, Паша.
Мироненко застрочил в телефон. Пока шли к себе, он вел переписку с осведомителем из военной прокуратуры. Едва отворили двери в кабинет, Павел встал, как вкопанный, так, что Алёшенька даже врезался в него:
Ну?
Опа! Фонило и в доме тоже. Правда, несильно, в комнате. Где молодожены жили. Под шифоньером лежал осколок статуэтки. Скульптура кота.
Вот так поворот!
Алёшенька сидел в квартире у Гали, и ел самый вкусный в Одессе борщ. Сидели не на кухне, а в комнате, и Галя накрыла стол кружевной скатертью и расставила самые лучшие в доме приборы. В огромной белой супнице, которую хозяйка вынимала, наверное, один раз в сто лет, плавала поварешка. Алёшенька, обыкновенно евший в три раза меньше всяких прочих людей, дважды уже просил добавки.
Я не знаю, как в меня теперь вареники влезут?
Кушай, кушай, отъедайся.
Себе Галя налила в рюмочку перцовки, вино, которое принес Алёшенька, с борщом пить было некомильфо. Гостю налили двухпроцентного молока, что равнялось по его алкогольной классификации, примерно, портвейну.
Ну, что там у тебя с радиацией этой?
А ничего. Дело забрали.
Да ты что?всплеснула она руками.
Угу, военная прокуратура. Он курсант оказался.
Вот так дела!
Да они не раскроют,махнул рукой Алёшенька.
Он отставил тарелку, вздохнул так, словно опять первым преодолел полосу препятствий на всеукраинской спартакиаде сотрудников внутренних дел, куда его больше не заявляли после очередной победы и разразившегося из-за того скандала:
Вкусно-то как, Галя!
На здоровье, Алёшенька. Давай, теперь я тебе вареников положу?
Погоди, дай, я передохну.
Пойду-ка я на балкон, покурю.
Я с тобой, чур.
Но ты же табачный запах на дух не переносишь?
С тобойя его совсем не чувствую,проговорил Алёшенька и сладко улыбнулся.
А тебя твоя не хватится?
Кто? Диана? Нет.
Как у тебя с ней?
Да так, ругается все время.
Из-за работы?
Знаешь, Галя, да я сам не знаю, чего я в полицию пошел? Я людям люблю помогать, понимаешь? Я бы даже забесплатно работал, если бы у меня деньги были.
А как же ты до этого жил?
Как, как? Мыкался. Летающую тарелку свою продавал.
Галя засмеялась.
Продавал, а потом обратно забирал?
Нет, я ее на куски разрезал, на сувениры распиливал.
А ученые наши? Чего же они не купили?
Да им как-то наплевать было. И денег, наверное, не было.
Ну, она, Алёшенька, такая девушка у тебя видная, фотомодель. Конечно, она хочет ездить на иномарках, носить дорогие наряды, ходить в самые лучшие в городе рестораны
А я не хочу в рестораны, мне там тягостно.
Все девушки этого хотят.
И ты тоже?
Я? Нет, я обычная девушка, не особо даже красивая.
Нет, Галя, ты очень красивая. Ты даже лучше Дианы.
Да ты что?Она рассмеялась.
Да, я не вру!
Они сидели на балконе, на приступке, на старой куртке, которую Галя им постелила. Было еще тепло, хоть солнце и давно уже село в море. Алёшенька вдруг взял Галину руку, поднес к губам, будто разглядывая голубенькие прожилки на пухлой, молочной ладони её, и внезапно поцеловал.
7
Сергей, училищный товарищ Паши, дал Алёшеньке на пару дней дневник погибшего курсанта.
Да чего там смотреть? Не сегодня-завтра Гёдзь расколется.
Не расколется.
Почем знаешь? А кто?
А это я и иду выяснять.
Ну, бывай.
Они пожали друг другу руки, Серёга пошел к себе, а Алёшенькав парк Тараса Шевченко. Он неторопливо шлялся по узким аллеям его, читая блокнот насквозь, через обложку и пластиковый пакет. О таком своем умении он никому никогда не говорил, потому что из этого легко можно было заключить, что он может и людей видеть тоже насквозь, без одежды. Солнце стояло на 10:43. До встречи было еще минут пятнадцать. Часами Алёшенька потому и не пользовался, что мог определять время по небу, что дневному, что ночному, что по солнцу, что по звездам, что даже по тучам, или совсем уж невероятноепо дождю.
Около самого старого дуба в парке на скамейке сидела девушка в ярко-кровавом платье, в черной шляпке, в черных чулках и в атласных туфельках, и бросала взгляды в черных очках по сторонам, выглядывая из-за журнала, как будто была вражеским шпионом. Увидав вдалеке бредущего Алёшеньку, она встала, снова села, отложила журнал и принялась смотреть в противоположную сторону, как будто была с ним совсем незнакома.
Привет, Маша.
Здравствуйте.
Ты так специально оделась, чтобы тебя никто не узнал?
Ну да.
Наоборот, еще больше внимания привлекаешь.
Он пожал ей ладошку и сел рядом.
Спасибо, что пришла. Я теперь не могу тебя официально допрашивать. Но думаю, ты и сама понимаешь, что нам надо поговорить. Я не верю, что твой папа виноват.
И я не верю, Алексей Петрович. Он невиноват!
Я знаю. Можешь называть меня «Алёшенькой».
Хорошо.
Я думаю, что я найду убийцу, Маша.
Найдите, пожалуйста, Алёшенька.
А ты мне должна в этом помочь.
Обязательно помогу. Спрашивайте.
В этом деле у нас совсем не случайно оказался японский кот. А потому: откуда он у вас?
Маша повернулась к старшему оперуполномоченному, и приготовилась самым подробнейшим образом отвечать на все его вопросы.
Паша, я только на секундочку, мне надо идти на Академика Воробьева. А ты пока «пробей» мне одну персону.
Записываю.
А записывать пока и нечего. Знаю только, что зовут её Лизанька. Елизавета, то есть. И работает она преподавателем в институте. А вотгде, черт его знает? Лет, примерно, где-то тридцать пять. Этакая дама с камелиями. Детей нет. Бывшая подруга трупа нашего. И родители у неё педагоги тоже, то есть, уже зацепка: профессия семейная. И фотографии нужны, Маше потом покажем.
А предмет какой она преподает?
Неясно пока, вроде, математику. Это из дневника, между прочим, тоже, как будто, вытекает, видишьСерёга дал почитать.Алёшенька показал Мироненко сверток, в котором ничего невозможно было разобрать.Ну, я побег. Следи за карасем.
Будет сделано.
Алёшенька шел в морг в каком-то странном предвкушении. В душе его тоненько звенели струны всех во вселенной инструментов, и пели разноцветные космические птицы, щекоча белоснежными перышками вытянутые теперь в паутину чувства, которые были настолько обострены, что он видел даже сквозь стены домов, стараясь не задерживать взгляды на моющихся в ваннах голых девушках. Алёшенька смотрел в землю, и видел, будто в первый раз, как в пятиметровой глубине её раскрываются ростками разнообразные семена, чтобы пробить себе путь через асфальт через сотни, ещё, быть может, лет. В такие минуты он любил весь Земной шар, странным, необычным для людской души, чувством. Ему будто даже хотелось петь, хотя он и совершенно не умел этого делать.
«Я скоро увижу её»,думал он в сладком предчувствии. И глупо улыбался редким встречным теперь прохожим. В руке Алёшенька держал коробку с двумя французскими пирожными, купленными по сему случаю.
Дверь одна. Вторая. Он предъявил удостоверение на входе, прошел налево. Направо. Дверь. Странное ощущение все сильнее и сильнее вело его вперед, ровно, как в тот самый день, когда он нашел Галю с кровавым платком у носа. Он медленно прокрался к прозекторской, стараясь не потревожить обитателей её своими совсем негромкими шагами. Еще не видя, что там, он уже знал, свидетелем чего станет. Он остановился, не дойдя до входной, слегка распахнутой теперь двери, и глянул в щелку. Галя сидела на стуле, против нее сидел Виктор Фёдорович Гонюкович. Два стакана чая, нарезанный лимон, конфеты и печенье стояли против них. Вий приложил руку к её щеке, словно поправляя темно русые её волосы, а Галя придержала своей ладошкой, трогая его пальцы уголками губ. И это выражение глаз, которое ни с чем никогда не спутаешь.
Алёшенька дернулся. С той стороны помещения узрели это его движение. Галя вскинулась, и пошла к дверям, а он быстро засеменил прочь.
Алёшенька!крикнула она ему в спину.
Он покорно вернулся обратно:
Я хотел пирожное тебе дать.
Ну, куда же ты? Иди с нами чай пить.
Нет, я тороплюсь, Галя,молвил он, вручил ей коробочку и глупо улыбнулся.
Алёшенька тихо вошел в свой кабинет, и сел на декретный стул.
Как дела?Спросил Паша, не отрываясь от своего компьютера, где что-то быстро строчил.
Хорошо
Он глянул на Алёшеньку и, оторвавшись буквально на секундочку, вдруг перестал печатать, заметив странный взгляд своего начальника.
Что случилось?
Нет, нет, ничего. Ну, что, ты нашел?
Нашел, Алексей Петрович!
И я нашел. Кто у тебя?
Елизавета Карамелькина.
И у меня Карамелькина. Музыкальная академия.
Вот, и я не пойму, какая математика у музыкантов?
Э, Паша, математикаэто музыка сфер. Окружностей, кубов, точек, линий, конусов и октаэдров. Одно без другого никак не может.
И в магазины композиторы тоже ходят, вычитать и умножать всем надо.
Пойду, добреду до Новосельського. Тутрядом, десять минут пешком от управления. Меня никто не спрашивал?
Неа.
А ты пока все поподробнее узнай насчет этой Лизаньки.
Точно ничего не случилось?еще раз переспросил Мироненко.
Все нормально,ответил Алёшенька таким голосом, из которого становилось ясным, что все-таки случилось.
Мироненко глянул на его сгорбленную фигуру, вышедшую в двери, и застучал по клавиатуре, как пианистпо клавишам рояля.
Алёшенька сидел в кабинете зав кафедры народных инструментов Национальной Одесской Музыкальной Академии и ждал Елизавету Петровну Карамелькину. Мысли его были преимущественно ни о чем. «Как же так?»думал он,«я живу с Дианой, которую не люблю, и она меня, кажется, и не любит тоже. Зато я люблю Галю, а она любит Виктора Фёдоровича. Но Виктор Фёдоровичженат! Как такая чепуха возможна?»
Здравствуйте, Елизавета Петровна.
В кабинет вошла девушка лет тридцати пяти, укутанная в мрачную библиотекарскую шаль. Тяжелые серьги, малахитовое колье, густой аромат парфюма и обильная косметика делали её похожей на дореволюционную актрису саратовского драматического театра.
Ястарший оперуполномоченный уголовного розыска, Алексей Инопланетянинов. Расследую обстоятельства убийства вашего друга.
Лизанька дико глянула на Алёшеньку.
Кого?Голос у Карамелькиной был низкий, отчего Алёшенька еще более уверился, что точнов театре.
Петра Чистякова.
Я ничего не знаю,резко сказала Лизанька.
Да вы присаживайтесь,сказал более, чем дружелюбно, Алёшенька.
Она присела на краешек стула, выпрямив совершенно идеально свою спину, видимо, в юности Лизанька занималась балетом. Он посмотрел в окно, и внезапно и быстро спросил:
Кот ваш?
Нет. Да. Какой кот?
Японский.
То есть, да. Мой.
Алёшенька глянул прямо ей в глаза. Елизавета Карамелькина смотрела на Алёшеньку так, как будто перед ней сидел не вполне благопристойный себе инопланетянин в темных очках, меховой шапке и с шарфом на шее, а серийный маньяк-убийца, который сейчас раскладывает на белом кафеле никелированные приборы перед тем, как начнет медленно и со смаком вырезать из неё, ещё живой, внутренние органы.
Расскажите, пожалуйста, о ваших отношениях с покойным?
Никаких отношений не было. Мы с ним встречались прежде. Затем он встретил эту девушку, и они решили пожениться. Вот и все. У меня теперь отношения совсем с другим человеком. И я больше не хочу об этом говорить. Для меня это очень болезненно.
Она вынула из рукава платок и приложила его широким, театральным жестом, к глазам.
Заскрежетало в замке входной двери, и во вполне благоустроенную типовую одесскую квартиру вошла немолодая уже женщина, впрочем, нагруженная двумя продуктовыми сумками. Она прошла на кухню.
Дианочка, я тут купила вырезку. На ужин приготовлю.
Ма, я не буду,закричала Диана из комнаты.Я сегодня иду к нам. Мы с ним снова помирились.
Мать выложила из сумки продукты на стол и в холодильник, и вернулась в прихожую, чтобы снять шубу:
А ты знаешь, что у твоего баба появилась?
Чушь! Кому он нужен, этот урод?
Тебе, например.
Кто тебе сказал?Диана сползла с дивана и оторвалась, наконец, от своего инстаграма.
Информация из проверенного источника.
И что тогда за баба?
Лаборантка какая-то.
Диана закусила губу и о чем-то глубоко задумалась.
Бред!
Алёшенька теперь сидел в управлении и печатал служебную записку.
Вошел розовощекий Паша с двумя кусками торта на одноразовой тарелочке. На третьем этаже праздновали День чьего-то рождения.
Алексей Петрович. По Карамелькиной,молвил он, закрывая ногой входную дверь,Открыто наследственное дело. Она указана в завещании. Шикарная квартира на Маразлиевской, с видом на парк. Семен Прокопьевич Реутов, 1933 года рождения. Дальний родственник. Два месяца назад, как скончался. Похоронен на Таировском.
Интересненько.
Она?
Похоже на то.
Я вот нам торты принес,было видно, что Мироненко уже успел выпить шампанского за здоровье именинника. И не один даже бокал.
Ты сам ешь. Я сладкое не особенно.
Алёшенька глубоко задумался и вдруг вскинулся, как ошпаренный:
Паша, слушай, а где рыбка?!
Оба воззрились на банку на подоконнике. Она была теперь пустая.
8
Утро началось с того, что Алёшенька не явился на работу, и бедный Паша, который чувствовал свою вину за пропажу вчерашнего карася, и полагавший, будто исчезновение рыбки вполне могло стать причиной отсутствия начальника, оставил все дела, чтобы выяснить, кто именно был виновен в этом коварном злодеянии?
Трижды в кабинет заглядывали по Алёшенькину душу, и Паша в ту же секунду вырубал монитор, чтобы не увидали, что он смотрит. Узнав, что Алёшеньки нет, они закрывали двери, и Мироненко продолжал внимательно изучать запись с камеры наружного наблюдения в коридоре. С огромным трудом получив доступ, поскольку такие вещи были строжайше запрещены в управлении, он сел пересматривать все, что камера записала вчерашним вечером.
Вот, в 16:52 сам Паша вышел из отдела наверх, за тортами и бокалом шампанского. К кабинету подошла Оксана, глянула внутрь, закрыла двери. Провели закованного в наручники человека в военной форме. Посадили на пол в конце коридора. Конвоир ударил сидящего ногой, второй что-то ему сказал, указывая на камеру. Тот поднял арестованного за ворот на ноги, и повел его дальше, за угол.