Вот что, сыне, вздыхает Юрий Васильевич горестно и говорит по-украински. Потирает жирную грудь под роскошным, в пушинку халатом. Вот что. Ты иди к десяти в институт и стой на площадке второго этажа. К тебе подойдет Раиса Денисовна. Меня не будет, плохо что-то Круглые, и в старости красивые, глаза мастера туманятся, похоже, он уплывает, как только что я уплывал из этого мира. Тебя позовут, побеседуют. Ткаченко проследит. Он молчит, ожидает, пока я пойму, что визит окончен. Встает с кряхтением. Я тебе советую, если не пройдешь на актерский, не пренебрегай предложениями Раисы Денисовны. Может, иной поворотбольшая удача в твоей жизни.
Спасибо. Я вас не забуду.
Не сомневаюсь. Старик не без удовольствия посмеивается хрипло, болезненно, для себя. Наверное, оттого, что вот, на закате дней, когда уже не в силе рокотать басом на подмостках, не выдерживает света софитов на съемочной площадке, даже читает с трудом, вдруг может устраивать судьбы деревенских хлопцев, таких же искателей счастья, невежественных и голодных, каким был он в начале векасирота, в заношенной сорочке с заусеницами, в той самой, в которой он родился
Я пячусь к двери, он идет за мной, вальяжно подает большую налитую руку. Я стыжусь и упускаю случай.
Дай вам Бог здоровья.
Упоминание Бога приостанавливает старика, делает его взгляд проникающим и прощальным. Он толст, потому издали кажется несколько ниже ростом, но рядом с моими метром восемьдесятью он не ниже.
Ты знаешь хоть одну молитву?
Э-э ум «Отче наш»
Даже если не знаешь ни одной, сходи во Владимировский собор и поговори с Богом своими словами
Я попрошу я помолюсь за ваше здоровье
И за мое, и за свое и за Украину. Молчит. Как-то отстраненно, вроде брезгливо берет меня за плечо, не умея прятать обиды, говорит: Не стесняйся украинского языка. Поворачивает меня лицом к ступенькам вниз и толкает: Прощевай!
За спиной в скважине долго копошится ключ, рука не слушается больного. Наконец все стихает, я уже думаю не о нем, а о его соседе через лестничную клетку. Пойду в собор и помолюсь, чтобы доброта Юрия Васильевича перекочевала в ближайшую квартиру, к Ткаченко, и угнездилась в сердце всесильного директора.
Каждое утро и каждый вечер я ходил на бульвар Шевченко, под высоким куполом становился против иконостаса и молился. А в институте меня примеряли к моей будущей судьбе.
Слушают еще раз мое чтение. Бракуют: на актерский не гожусь.
Беседуют и смотрят сцену из «задуманного мною спектакля». Бракуют.
Листают все, что я писал давно и сегодня, еще беседуют. Вздыхают.
Последним вздыхает Семен Ткаченко ипишет приказ о моем зачислении на первый курс театроведческого факультета.
Еду на неделю домой. Вру о блестяще выдержанных экзаменах. О неведомом факультете помалкиваютеатральный институт, и все тут, даже в рифму. На людях ликую, наедине хватаюсь за соломинку: я не дочитал до конца даже «Евгения Онегина», даже «Назара Стодолю». Читаю. Я не знаю, на что ориентировать мозги: ведь не видел ни одного профессионального спектакля, не знаком ни с одним артистом, кроме тех, что занимались мнойабитуриентом. Знаю, что на моем курсе подготовленные и развитые горожане. Сын заместителя директора киностудии, хозяин не только мебели, реквизита, костюмов, которые я вижу в украинских кинофильмах, но и всего того, что там пьют, едят. Женя Мокроусов проговаривается, что его папа любимец актрис, пьет за их здоровье с их туфелек Дочка профессора академии, специально, с пятого класса, занималась историей и теорией драматического театра. Лида Снегур и смотрит на всех свысока, все на «отлично» сдала при поступлении Тадик Павленко хоть и пасынок, но любимый и единственный в доме знаменитого, старейшего адвоката столицы. Одна комнатасорок квадратных метров, библиотека из полторы тысячи книг
Самые слабыеМитя Кучерюк, парень из глубинки, ископаемый хохол, но и он год прозанимался на актерском факультете, просмотрел полсотни спектаклей, побывал на репетициях, знает «за руку» всех молодых артистов города и тезка мой, Коля Бондарчук, скромный талантливый коротышка с роскошным тенором. Не прошел на актерский только потому, что во младенчестве упал с высокого и правая лопатка вывернута. Есть еще Слава Божик, человек-загадка. Молчальник, аккуратист, во всем западно-украинском: сорочка с тонкой вышивкой, пиджачок с польского плеча, манеры лесоруба. Умен, скрытен. Все, что про него знаем: Слава Божик. Где живет, чем питается, кого любит, кого люто ненавидитза семью печатями.
Было еще два еврея. Остался одинАркадий Косинский, высокий мотогонщик, сухощавый, любезный, старше всех и потому нагловатый.
2
Крохотная аудитория на четвертом этаже, подковой расставлены столикикаждый на два студента. Нас пока десять, подозреваю, что подбросили из провалившихся на режиссерский факультет. Напротивкрохотная кафедра. Слеваокно на Крещатик: Крытый рынок, стереокино, перекресток бульвара Шевченко.