Из этого следует только то, что убийца ехал в электричке как минимум одну остановку вместе с ними, возразил Кирилл. Никишина уверяет: в вагон она вошла одна, на перроне никого не видела, хотя могла и не заметить выходящих из соседних дверей. Но если бы возня с трупом началась в Миролюбово, вряд ли Никишина села бы в этот вагон, даже не разобравшись. Испугалась бы, как испугалась пьяной молодежи. Я считаю, что убийца втащил труп в вагон, уложил на лавку, это увидела Богаченко, возможно закричала, и получила нож в грудь. А убийца спокойно перешел в другой вагон и вышел на следующей станции. Надо бригаду отправить, осмотреть полустанки. Может, найдем кровь или оружие убийства?
Где? скривился Протасов. В снегу? Разве что через месяц-другой. Если тебе не терпится, отправь линейщиков, пусть осмотрят, а я даже дергаться не стану, потому что это бесполезно. И так половина свидетелей из вагонов разбежались до вашего приезда. Возможно, убийца в том числе.
Линейщики уже осматривали эти станции, но бегло.
Ну, раз ничего не нашли, где гарантия, что эксперты найдут? Там, на полустанках, даже камер нет. Так что это все пустая трата времени, майор. Раньше надо было думать, и следственные мероприятия проводить. Халтурно работаете. Подозреваемую упустили, вторую даже не обыскали. Эксперт ваш коленца выкидывает, боится, что корона с чела упадет Я непременно об этом доложу. Идем, я кабинет закрывать буду.
Протасов побросал протоколы в портфель, поднялся, сдернул с вешалки пальто и направился к дверям. Миронов нехотя встал, чувствуя непреодолимое желание нахамить Протасову.
«Как он с операми и медиками работает? недоуменно подумал Кирилл. При таком отношении, результата можно не ждать. Стукачей не любят, будут палки в колеса ставить, затягивать с результатами, игнорировать распоряжения следствия, потому что ведомство хоть одно, но структуры разные, и в каждом свой начальник. Нет, Аркадий Павлович, этак вы с нами каши не сварите!»
В отделе, куда раздраженный Кирилл ввалился уже ближе к вечеру, нашелся пропавший с утра Устемиров, легкомысленно распивающий чай, одновременно расстреливая на компьютере злобными птицами зеленых свиней. Накануне Кирилл поделился с ним откровениями Милованова и велел пошевелить мозгами. Олжас тут же испарился, и о предпринимаемых действиях начальству не докладывал. Не успел Кирилл начать орать, как монгольское лицо Олжаса расплылось в улыбке.
Шеф, а угадай, чего я нашел.
Смерть свою, если сейчас не объяснишь, где весь день шлялся, пообещал Кирилл, сдергивая куртку.
Ай, нащальнике, зачем ругаесся, дурашливо пропел Олжас, хлебнул чаю и снова расплылся в улыбке.
Да говори уже, разозлился Кирилл. Олжас подхалимски налил шефу чаю, подвинул щербатое блюдце с печеньем и затем, отбросив ужимки, гордо ответил:
Я машину Панарина нашел.
Кирилл подавился чаем, закашлялся, отмахнувшись от заботливого Олжаса, намеревавшегося постучать его по спине, и прохрипел:
Где?
Да все, как вы и предложили, о гениальнейший, рассмеялся Олжас, и добавил, посерьезнев. Я прокатился до Михайловки, покрутился вокруг дома местного авторитета, куда вроде как наш потерпевший ездил, но машины не обнаружил. Обыскал стоянкинету. В местном отделении проверил ориентировки: такой тачки не находили. Доехал на электричке до Сергеевки, обыскал все тампусто. Доехал до Кондратовки ио чудо из чудесвот она, красавица. Преспокойно стояла во дворе пятиэтажки. Помните, на следующий день после убийства погода испортилась? Тачку мокрым снегом облепило, вот ее никто и не обнаружил. Что характерно, она даже заперта не была. Только ключей в зажигании не оказалось.
Миронов встал.
Собирайся, поехали, скомандовал он. Олжас вытаращил свои глаза, насколько это было возможно.
Куда?
Машину осматривать.
Олжас поставил чашку и обиженно надул губы.
Ты меня прям каким-то недоумком считаешь? недовольно произнес он. Машину уже осмотрели и даже перегнали. Я честно пытался до тебя дозвониться, но ты трубку не брал. Я дежурную бригаду вызвал, и они все в лучшем виде сделали.
Кто машину осматривал? спросил Кирилл, облегченно переводя дух. Милованов?
Не, он где-то на происшествии. Баба Катя осматривала, так что не волнуйся.
Баба Катя, точнее, эксперт Екатерина Гордеева, была такой же легендарной личностью, как и Милованов, поскольку работала еще дольше, уже в статусе пенсионера, успевая преподавать в университете и нянчить двоих внуков, потчуя их домашними пельменями и драниками. Когда эта бодрая старушка, стриженная почти наголо, все успевала, оставалось загадкой. Злые языки болтали, что Гордеева, язвительная, характерная, фанатеющая от своего дела, просто не спит ночами. Она никогда не ошибалась и ничего не пропускала, дав сто очков форы даже Милованову, которого было сложно обскакать. В последнее время Баба Катя в конторе появлялась редко: возраст давал знать. То, что именно она осматривала машину Панарина, было несказанной удачей.
Кирилл уселся на место, отхлебнул чаю из кружки и, улыбнувшись, сказал:
Молодец. Теперь по делу Коростылева Распечатку звонков Крайновой сделал?
Олжас мотнул подбородком на стол. Кирилл удивленно обнаружил, что прямо перед ним действительно лежат распечатки звонков Анжелики, на которых разноцветными маркерами сделаны какие-то пометки.
Я там выделил часть звонков, сказал он. Большая частьсамому Коростылеву или на городской телефон салона. Несколько устанавливают, но больше всегона номер, принадлежащий Сергею Лазовскому. Я отправил наряд к нему домой, но они ни с чем вернулись. Лазовский на звонки не отвечает, где его искатьфиг знает. Шефа как назло на месте нет, без него запрос на звонки не дают. Протасову надо доложить, санкции на отслеживанию телефонов Лазовского и Крайновой у меня нет, а по дружбе пока никто ничего не делает.
Без Протасова обойдемся, отмахнулся Кирилл и снял трубку, собираясь позвонить в лабораторию. Олжасик отхлебнул чаю, кашлянул и негромко добавил:
И, вот еще что, шеф. В машине Панарина пассажирское кресло залито кровью.
Глава 19
Домой Валерий вернулся относительно рано, где-то около шести вечера, торопливо сбросил кургузую курточку, невероятно удобную для поездок за рулем и не слишком спасающую от пронизывающих мартовских ветров и заглянул в гостиную, где было подозрительно тихо.
Татьяны, к счастью, не было. Телевизор, придушенный сериалами, с утра до ночи разрывающийся страданиями доярок с самого русского канала, молчал. Юля лежала на диване с книгой: Валерий специально посмотрелзачитанной до дыр, выученной наизусть Хмелевской и ее когда-то невероятно смешным «Что сказал покойником». Книжка, дешевая, в мягком переплете, несколько раз заботливо склеенная, продолжала безжалостно рассыпаться. Юля читала бегло, не задерживаясь на давно знакомом тексте, выхватывая из него самые лакомые куски, с каменным лицом. И только легкие, как взмахи крыльев бабочек движения бровей, показывали, что вот сейчас, на этой странице должно быть смешно.
Валерий чуть слышно вздохнул и попятился, торопясь в ваннуюсмыть с себя запах совершенного преступления, но жена, естественно, слышала, как он вошел, и, потянувшись, как кошка, отложила книгу в сторону.
Привет, невесело сказал раздосадованный Валерий. А где сестрица ваша?
Сестрица наша накрасила губы и унеслась на свидание с прекрасным, ответила Юля. Валерий фыркнул.
Со Шмелевым что ли?
Естественно. Я именно так и сказала: с прекрасным. Никитос себя таковым иногда считает, и сегодня как раз четный день.
Пока она поднималась, совала ноги в пушистые тапки, Валерий торопливо сдернул с себя тонкий свитер и шарахнулся прочь, чтоб, не дай бог, не учуяла своим волчьим нюхом посторонних запахов. Скорее, скорее, бросить все в машинку, встать под душ, отделавшись легким испугом.
Он не рассчитывал, что жена окажется дома. Юля собиралась вести куда-то сестру, а светские рауты затягиваются надолго. Учитывая Танькины запросы, был шанс не только вернуться раньше этих светских львиц, но и в итоге высказать свое недовольство. Юля бы, безусловно, отвертелась, но все равно чувствовала бы себя виноватой, не став прислушиваться и принюхиваться. Стащив с себя рубашку, Валерий ушел в ванную, сунул рубашку в машинку и прокричал:
Надеюсь, у них что-нибудь получится и она, наконец-то от нас съедет? Нет, в самом деле, сколько она надеется у нас еще проторчать? По-моему ясно как божий день, что никуда ее не возьмут, хоть с голосом, хоть с одной фактурой.
Юля показалась на пороге, и он, сбросив брюки и трусы, торопливо юркнул за надежное укрытие занавески, включил душ и стал остервенело натирать себя мочалкой.
Это тебе ясно, а вот ейнет, так что успокойся и не надейся, ответила Юля. И Шмелев ее дольше пары часов не вынесет, уж я-то знаю.
Его? осведомился Валерий, выплюнув воду.
И его. И Таньку Давай скорее, я голодная, как волк. Сейчас будем ужинать, я плов сделала Честно говоря, мне даже интересно, что выйдет из этого свидания, поскольку в прошлый раз Танька провожала Никиту весьма блудливым взглядом, а он, думаю, охотно даст себя соблазнить. Я сама от нее устала. Мало мне шума в квартире, так еще и вранье ее бесконечное терпеть. Сегодня она звонила подруге и взахлеб рассказывала о своем фуроре в богемной среде. Я ее сводила на выставку и познакомила там с Бургаевым, помнишь его? Писатель-почвенник, бессмысленный и беспощадный Бургаев был в ударе: кудри на голове, платочек на шее, гламур и пафос. Танька разомлела: по ее мнению Бургаев это где-то рядом со списком Форбс, между Биллом Гейтцом и верстальщиком и Валер?
За шумом бьющих в лицо струй он не услышал, как щелкнула дверца стиральной машинки. Небрежно брошенная на груду белья рубашка, как и положено при всех случайностях, упала именно так, чтобы был виден предательский след от губной помады, незамеченный им ранее. О, проклятая улика производителей качественной косметики, чтоб им пусто было! В напряженной тишине, чувствуя Юлино молчание, Валерий отдернул занавеску и уткнулся взглядом на мятый ком в ее руках. Восточные глаза Юли хищно вспыхнули.
Это что?
Это
Он стоял перед ней, прикрывшись шуршащей занавеской, чувствуя себя полным идиотом и не знал, что ответить. Прежде чем Валерий успел от крыть рот, Юля с яростью швырнула рубашку на пол:
Господи, только не придумывай сейчас идиотской чуши. Что тебя в метро целовал клоун, что на работе был юбилей бухгалтерши, и она не дотянулась до щеки. Я знаю еще сто тысяч таких историй, черт побери, я сама их придумывала для женской странички в журнале Я Знаешь, я честно терпела, терпела, но по-моему, всему есть предел.
Жахнула дверью так, что с полочки упала криво стоящая пена для бритья, стукнулась о раковину и со звоном покатилась по кафелю. Проводив бутыль взглядом, Валерий неуклюже вылез из ванны, смахнул с себя пену полотенцем и, юркнув в халат, бросился к жене.
По квартире летали грозовые облака, ощериваясь вспышками молний. Юля нашлась в кухне: сидела, сгорбившись, на стуле и бешено помешивала в чашке кофе, с терпким ароматом коньяка. Початая бутылка стояла тут же. Это ее состояние слепой ярости Валерий хорошо знал: сейчас жена не пыталась успокоиться, она взвинчивала себя до предела, чтобы затем разорваться ядерным грибом, снося города и континенты.
Модная барная стойка разделяла их, не давай приблизиться, а бьющая сверху подсветка заостряла черты лица жены, превращая ее в гротескную маску. Валерий не решился приблизиться сразу, чтобы, не дав опомниться, прижаться к ее податливому телу. Поймав ее мрачный взгляд, он сглотнул и, сделав шаг, коснулся плеча жены.
Юль
Она шарахнулась с гневом и отвращением, да так, что пролила свой сдобренный коньяком кофе на столешницу.
Не трогай меня!
Если я скажу, что она для меня ничего не значит
Эта фраза стала еще одним сигналом провала, как горшок с красной геранью на подоконнике. Юля подскочила и зашипела, как ошпаренная кошка.
Она значит для меня! Она значит, что ядура полная! Она значит, что я тебе в какой-то момент стала не нужна!..
На последних словах у нее свело горло. Выпалив их клокочущим от напряжения голосом, жена разрыдалась, некрасиво, совсем не по киношному, когда из тщательно накрашенных глаз героинь текут крупные глицериновые слезы. Юля не заботилась о том, что сейчас выглядит плохо, размазывая слезы рукавами по лицу, она выплеснула в них то, что тщательно таила несколько месяцев. И сейчас было бесполезно ее трогать и пытаться утешить. Это лишь спровоцировало бы очередную вспышку гнева. Но и уйти, оставив в таком состоянии не было выходом.
Валерий сел напротив, подвинул к себе чайную чашку и налил коньяку, почти доверху. Юля, всхлипнула, покосилась на него и демонстративно отодвинулась в сторону. Несколько минут они просидели молча, отхлебывая каждый из своей чашки, освещенные галогеновыми светильниками с мертвенно-белым светом.
Она не выдержала первой. Обхватив почти пустую чашку обеими руками, Юля глухо спросила:
И кто она?
Какая разница? раздраженно ответил Валерий и скупо добавил:Никто. Завтра, нет, сегодня ее уже не будет, ее уже нет.
Зачем?
В этом ее «зачем?» была непривычная, беспомощная мольба непонимания. Валерий хотел отмолчаться, но это слишком долго зрело у него внутри, и теперь прорвалось и вытекло наружу, разъедая русло стабильной реки неведения, незнания и непонимания семейных проблем.
Сам не знаю. Иногда с тобой просто невыносимо находиться рядом, особенно в те минуты, когда ты прешь напролом, как танк. Я ненавижу эту твою побочную деятельность, авантюры, в которые ты ввязываешься с Никитосом, и его тоже ненавижу. Это же ненормально, когда бывший парень, за которого ты в юности чуть не выскочила замуж, сидит за нашим столом, ест, пьет, обсуждает со мной футбол и рыбалку, словно мы лучшие друзья, и проводит с тобой больше времени, чем я. Не прерывай, резко сказал он, вскидывая руку в ответ на ее жест возражения, я знаю, что нет между вами ничего, но избавиться от это даже не ревность, это не знаю ущербность какая-то.я не могу. Мне не все равно, что тебе с ним интереснее, чем со мной. Не все равно, что я бьюсь, зарабатываю, мотаюсь с тобой по курортам, а тебе то и дело нужно снова и снова нырять в эту грязь, в какие-то нелепые расследования, хотя ты могла просто стоять у плиты, варить борщи, а на выходные летать в Ниццу. И мне нужно, чтобы кто-то хоть иногда смотрел на меня с восхищением и считал, что круче никого нет, и пусть это обман.
Теперь она не плакала и глядела на мужа тяжелым взглядом, а в головеказалось, он слышит это отчетливовертелись и щелкали шестеренки, заглушая назойливый гул оскорбленной добродетели. Ее вывернутая мораль, отягощенная чувством справедливости, билась в неравной битве с оскорбленным достоинством обманутой жены, завоевывая новые рубежи. И теперь она с неохотой начинала понимать его недовольство.
Ты не думал, что может быть мне вовсе не нужны курорты, деньги и эти нелепые расследования? медленно спросила Юля.
Ее голос был стыл, словно ноябрь. Валерий скривился и осторожно накрыл ее ладонь своей. Она посмотрела на его руку, но свою не выдернула, и это уже было шагом навстречу.
Да брось, кого ты обманываешь? тихо сказал он. Мы уже десять лет как женаты. Неужели ты бы осталась со мной без всего этого? Ты бы со скуки умерла, Юль, как акула.
Почемуакула?
Потому что акула жива, только пока двигается. И ты такая же. А я всеми силами пытаюсь тебя притормозить, хоть чуть-чуть. Я же понимаю, что если отпущууйдешь.
Вот теперь она выдернула руку и даже сжала ее в кулак.
Ты считаешь, что я не уйду сейчас? с вызовом спросила Юля.
Ничего я не считаю, ответил Валерий безжизненно. Биться дальше не хотелось, это было невыносимо. Я не знаю, что дальше будет. И знать не желаю.
У самой двери Саша струсила и опустила уже поднятую к звонку руку.
Нет, она с самого начала понимала: идти к Никите, якобы просто такидея скверная. Прикидываться перед ним у Саши никогда не выходило. Шмелев видел все ее хитрости насквозь, добродушно высмеивал, констатируя, что как разведчик она засыпалась бы на первом же задании. Саша даже дулась какое-то время, но потом признавала его правоту. И в самом деле, какая из нее Мата Хари? Вот и сегодня, запланировав заскочить как бы по пути (хотя, для этого нужно было сделать приличный крюк с двумя пересадками, и он об этом знал!), она необдуманно оделась в лучший костюм, сделала макияж и прическу, тщательно сбереженную под капюшоном куртки. Довершенством этого идиотизма изысканности стал короткий забег в парфюмерный магазин, где под предлогом выбора, Саша обрызгалась французскими духами с ног до головы.