Хрен вам, падлы! Хрен моржовый! Не взять меня! Не взять! Никого не взять!..
Хрен! Хрен! Хрен! вторил ему еще один голос, молодой, звенящий от напряжения, страха и собственной отваги.
С водицей уйду, примет она меня, холодная, чистая, и понесет в своем чреве навстречу счастью, любви и покою
Из-под двери проворно поползли тонкие ручейки.
Воду на всю катушку включил, шизик, переводя дыхание, усмехнулся один из милиционеров
Пусти, пусти меня, водица! вопил «шизик». Но вот голос стал глуше, послышалось бульканье
А-а-а-а-а-а! заорал молодой.
Давай! выкрикнул Ружин, и втроем они навалились на дверь. Еще, еще Дверь подалась Еще Ружин протиснулся в щель. Дверь оказалась подпертой буфетом, плитой, столом
Грузный лежал на полу, хрипел, изо рта текла вода. Молодого нигде не было. Ружин изумленно обвел глазами кухню. Увидел открытое окно, выглянул. Под самым окном палисадник, кусты. В кустах кто-то шевелился. Вот поднялся, побежал, прихрамывая, худой, долговязый. Ружин покрутил головой:
Редкий паренек, и сорвался к двери.
Догонял бесшумно, без предупреждающих окриковлюди вокруг, зачем их пугать. Паренек сначала не оборачивался, но потом, видно, почуял что-то, обернулся, разом вычислил Ружина, заулыбался недобро, повернулся, заковылял навстречу, вынул из-за пазухи нож. Вскрикнула женщина, несколько человек шарахнулись в стороны.
Зря, с сожалением сказал Ружин. Не надо было, подошел ближе, вдруг повернул голову вбок, словно увидел кого, махнул рукой, крикнул:Давай! Прием старый, как мир, но действует. Паренек дернулся невольно вбок, а Ружин тем временем ударил ногой его по рукенож вылетел, потом перехватил руку, взял на излом, завел за спину. Кто-то из прохожих подал Ружину нож.
Спасибо, сказал он и повел паренька к дому.
Офицер бил малого, стрелявшего из двустволки. Тот лежал на полу, безумно таращил глаза, вскрикивал, обильно брызгал слюной, а офицер пинал его, как футбольный мяч, хрипя, матерясь, умело Лахов прихватил офицера поперек туловища, попытался оттащить в сторону, но офицер, литой, чугунный, отцепил руки, сбросил Лахова, оскалясь, и снова к лежащему. Один из милиционеров стоял у двери завороженный, отрешенно глядел на мелькающие сапоги.
Рехнулся, подонок? Ружин оттолкнул милиционера, вошел в комнату. Офицер был занят, он не услышал, опять слетела фуражка, опять покатилась. Ружин сплюнул. Вдвоем с Лаховым они заломили офицеру руки. Он неожиданно покорился, сел на стул, протянутую Ружиным фуражку не взял, глянул только на оперативника, не скрывая неприязни.
В комнату заглянул загорелый молодой мужчина в белом халатеврач «Скорой помощи».
А вот и мы, приветливо сообщил он. Ну-с, кто больной?
Ружин жестом указал на кровати.
Совсем дети, врач вздохнул, раскрывая чемоданчик.
Ружин вышел в коридор, распорядился:
Остальных в автобус.
Паренек сидел в коридоре на полу, безмятежно курил.
Имя, отчество, фамилия? Ружин положил ручку на стол, неторопливо поднял руки вверх, потянулся упруго, глаза сразу стали сонными. Нанюхался вчера вашей дряни, он лениво посмотрел на сидящего напротив паренька. Всю ночь птицы в окна бились, а за дверью кто-то стоял и ковырялся, гад, в замке, и ковырялся
Мало нанюхались, ухмыльнулся парень. Кайф не словили. Кайф классный, чё больше хочешь, то и видишь
И что ты видишь?
Да всякое парень помял пальцы, посмотрел в окно. Там солнце, море, женщины, девочки, все в ярком, красивые, все это видно из окна. Всякое повторил он.
Ну, ладно. Ружин взял ручку. Значит, как тебя? Колесов Алексей?
Андреевич, подсказал Колесов.
Год рождения Учишься, работаешь?
Учусь, пятьдесят второй интернат, десятый класс.
Вот как? Не врешь? Ружин откинулся на спинку стула, пошевелил бровями.
Колесов засмеялся. Ружин улыбнулся ответно.
Феленко Александра Степановича знаешь?
А как же? Замдиректора. Зануда, бу, бу, бу-бу, бу, бу, и все о чем-то заумном, высоком, уши вянут.
Понятно, Ружин покачался на стуле, спросил:Ну, что делать будем, Леша?
А что? Колесов преданно вперился в Ружина.
Сажать тебя надо.
За что? протянул Колесов, продолжая поедать Ружина глазами.
Ружин встал из-за стола, не спеша, улыбаясь, подошел к пареньку, сказал ласково:
Сам знаешь! И неожиданно двумя растопыренными пальцами ткнул Колесову в преданные глаза. Пальцы не дошли до лица сантиметров двух, но Колесов испугался, отпрянул, взмахнул руками, не удержал равновесия, свалился навзничь вместе со стулом. Упал неуклюже, жалко. Ружин вздохнул, но попытки помочь не сделал, смотрел сверху, холодно, жестко, выстукивал ногой такт.
Колесов встал не сразу. Не поднимая головы, раскорячась, отполз в сторону, как краб. Прислонился спиной к стене возле окна. За окном, далеко, на набережной, играла музыка. Ружин сунул руки в карманы брюк, прислушался, затем внезапно сделал лихое па, крутанулся на одном месте, подмигнул Колесову, наклонился, поднял стул, аккуратно поставил его возле стола, обошел стол, сел на свое место. И вот теперь Колесов поднялся, молча, глядя перед собой в пустоту, выпрямился вдоль стены, сказал тихо:
Домой хочу.
Без стука вошел Рудаков, начальник уголовного розыска, опрятный, добродушный, с мягким морщинистым лицом, добрый сказочник Оле-Лукойе, вставший под ружье по всеобщей мобилизацииРодина в опасности, воруют
Колесов? спросил доброжелательно.
Тот кивнул.
Садись, что встал, махнул рукой, приглашая, и вполголоса Ружину, деловито:Как беседа?
Сам демократично взял стул от стены, устроился по-стариковски, поерзав, хотя не старик еще, пятьдесят пять, но выглядит старше, и ему нравится этоотец, дед, опекун. Колесов не сел, остался стоять.
Ну, стой, раз хочется, разрешил Рудаков. Ну, так хоть посмотри на меня, чтоб я лицо твое увидел. Ну! Глаза! Дай глаза твои разглядеть, повернулся к Ружину вопросительно, тот невинно пожал плечами. Боишься? Боишься. Чуешь, какой взгляд у меня, куда хочешь проникнет, в любые потаенки твои. Чуешь, поэтому и прячешь глаза. Да и бог с ним, я и так все вижу, по рукам, по жилке, что на шее бьется, по испарине, что на лбу под волосами Когда потреблять начал наркотик, в восьмом? В девятом? В десятом, значит. Кто дал? Ну? Одноклассники? Знакомый на пляже? Сосед?.. Ладно, неважно. Сейчас у кого берешь? Другие вот сознаются, а ты будешь молчать, тебе по полной катушке, им скостят Стул скрипнул, Рудаков опасливо схватился за стол, помял бумаги, сбросил ручку; кряхтя, сгорбился, переломился, выставил зад, брюки натянулись, нашарил ручку на полу, побагровевший, положил ее на место, в глазах блеск, слеза от напряжения. Ружин старался не смотреть в его сторону, не конфузить.
Рудаков перевел дыхание, поморщилсяне от усталости, от осознания моментанепривычно, все сам, новый стиль работы, рекомендуют. Ничего, скоро все кончится. Заулыбался, папочка, все понимающий, исполненный простоты, благодушия, продолжил:
У меня сын есть. Взрослый уже. Когда маленький был, заболел. Тяжело. Операцию делали. Потом еще одну. Чтоб боли унять, наркотик давали. Долго. Он привык. Галлюцинировать начал, меня не узнавал, в окно кидался Я поседел, сколько слез пролил. Понимаешь? Ты понимаешь? Сначала кайф, а потом горе. Понимаешь? Страшно. Твои сверстники гибнут. Ты гибнешь Скажи, у кого брал ширево? Ты не предаешь, спасаешь
Колесов молчал. Бездумно глядел перед собой, не двигаясь.
Как остальные? одними губами спросил Ружин.
Рудаков развел руками, встал, пошел к двери, задержался возле Колесова, мимоходом проговорил:
Красивый мальчик. Девчонок любишь, а?
Дверь хлопнула. Ружин встал, стремительно подошел к Колесову, прижал его рукой к стене, крепко, кисть побелела, заговорил быстро, веско:
Забыл, как с ножичком шел на меня? А я помню. Отлично помню. Напал, хотел убить. Никто не знает об этом, кроме тебя, меня и свидетелей!.. Выбирай!..
Подошел к двери, открыл, позвал милиционера:
В камеру.
Ружин и Феленко шли по набережной. Асфальт выбелен солнцем, каменные парапеты седые от соли, каленые; кусты, деревья остро контрастируют и с асфальтом, и с парапетамидо боли в глазахизумрудные, сочные. Шумно. Вокруг люди, шагу не сделаешь, чтобы не задеть кого-нибудь рукой. На пляже еще гуще, но весело, смех, музыка.
Ты похудел, сказал Ружин и добавил неопределенно:По-моему.
Работа, ответил Феленко. Лицо у него чистое, сухое, глаза невеселые, высокий, ростом с Ружина. Здание ремонтируем. Беготня.
Не звонишь, заметил Ружин.
Я же говорюработа.
Мы виделись весной, Ружин подумал и добавил неуверенно:А до этого осенью вроде. Хотя рядом все
Не помню, когда загорал, Феленко остановился, поднял ногу, задрал штанину. Во какая нога белая, как вата, тьфу
Ружин потянул его за собой, смеясь.
Ты всю жизнь белый, сколько тебя помню, со школы
Подошли к турникету, возле него табличка на ножке «Пляж гостиницы Солнечная». Дежурный с повязкой, в кепочке, потный, вислощекий, расплылся перед Ружиным, проводил взглядом, уже без улыбки.
Феленко хмыкнул:
Я как-то в мае хотел пройти, чуть морду не набили.
Над пляжем на набережнойкафе, столики под зонтиками, белые стулья, легкие, с резной спинкой, все аккуратно, со вкусомсалфетки, бокалы. Почти все столики заняты. Слышится иностранная речь, и не только Много рослых ребят с простецкими, но холеными лицами, девицы, яркие, модные. Все раскованны, улыбаются. Подошел официант, кивнул Ружину, показал на стол. Сели.
Марину видишь? спросил Феленко, устраиваясь.
Перезваниваемся, неохотно ответил Ружин. Иногда.
Как она?
Работу бросила. По субботам покер. Она в длинном платье, принимает. Муж на черной «Волге». Как и мечтала.
Ничего не меняется, Феленко вынул «Дымок». Люблю «Дымок», сказал. И демонстративно стал открывать пачку.
Не желаете? протянул раскрытую пачку подошедшему официанту. Тот оторопело глянул на него, покосился на Ружина, справился-таки, заулыбался: много на свете чудаков, оригинальничают (в таком месте «Дымок»), вежливо отказался, положил на стол меню.
Ружин пошевелил в воздухе пальцами:
Убери. Принеси как всегда.
У меня старые штаны, Феленко горестно покачал головой. Шестой год ношу, штопаные. Показать где? и с деланной грустью добавил:Все, наверное, тут смотрят на меня, смеются. Тебя в неловкое положение ставлю, нет?
Ружин, казалось, не слышал, равнодушный, расслабленный, разглядывает женщин, то и дело сдержанно кому-то кивает, с достоинством. Отпил глоток «Боржоми», сказал:
Времени в обрез. Зачем звонил? Колесов? Защищать будешь? Характеристику наверняка припас, просьбу директора. Так?
Ничего не меняется, повторил Феленко, усмехнулся рассеянно.
Подошел официант, принес заказ, расставил тарелки, улыбнулся, ушел.
Господи, вздохнул Ружин. Ты о чем?
Обо всем, Феленко развел руки, поглядел по сторонам. Обо всем. Кричим, много кричим, пишем, усиливаем. Но все равно там одно, он махнул рукой в сторону общего пляжа, здесь другое, там одно, он показал пальцем вверх, там, палец его переместился к полу, другое. Устал. Сердце болит. Директор просил, поезжай, похлопочи, у тебя дружки там, надо парня выручать. А я тебе другое скажусажай, сажай, Сережа, сжал салфетку, смял, выкинул, по самой по полной по катушке. Он не плохой парень, не злой, модный, при деньгах, Феленко повел подбородком. Ему все разрешают, директор за руку здоровается, по мускулистой шейке треплет, в кабинете кофеек с ним распивает А вся наркота в интернате от него. Фактов нет, но я знаю Милиционера избилпожурили
Я не слышал, насторожился Ружин. Когда? Кто занимался?
Весной. Никто не занимался. Директор. Разобрались. Милиционер был доволен.
Я поинтересуюсь.
Поинтересуйся, согласился Феленко. Такие, как Колесов, развращают, настраивают детей на анархию, на безответственность, на зло. Посади его, Ружин.
Он сирота?
Сирота.
Богатые родственники?
Да.
Кто?
Разное говорят.
Хорошо. Все?
А как прояснится хоть что-нибудь с Колесовым, я буду валить директора. Продажная тварь. Хватит. Пора действовать. Начнем с малого
Кто-то окликнул Ружина, он оглянулся, тяжелый, длиннорукий парень, в просторных голубых штанах, в теннисной майке от Фреда Перри, черные волосы, влажные, зачесаны, блестят, на руках перстни, один, два, три С ним девица, тонкая, на шпильках. Ружин встал, пожал протянутую руку, дал потрепать себя по шее, по плечу.
Рад тебя видеть, улыбнулся.
Позвоню, сказал малый. Дело есть. Не прогадаешь.
Феленко внимательно посмотрел на Ружина, проговорил тихо, себе:
А потом и до тебя доберемся Двурушник! Сытый двурушник!
Доедай, садясь, Ружин все еще улыбался. Пора.
* * *
Темный двор, глухой. Колодец. Один только въезд, через арку. В конце арки, на улице, все кажется белым от солнца, люди, деревья, дома и «Волга», что въезжала во двор. Въехала. Нет, совсем не белая, черная, строгая. Мягко остановилась возле сине-желтого милицейского рафика. Настороженно подошли дети, заглянули внутрь, без детского любопытства, внимательно, с ожиданием. Тихие дети, опрятные, не похожие на привычныхгорластых, шебутных, южных. Открылась задняя дверца, кряхтя, вылез Рудаков, оправил пиджак, брюки, только сейчас заметил детей, улыбнулся было добро, но потом улыбку убрал, некоторое время они разглядывали друг друга. Потом Рудаков пожал плечами и зашагал к подъезду. Дети бесшумно разошлись кто куда, исчезли. Шофер открыл окно, крикнул вполголоса:
Эй!
На третьем этаже дверь в одну из квартир была открыта. Рудаков вошел. По комнатам сновали люди. Увидев Рудакова, вытянулись, поздоровались. Рудаков махнул рукой. Криминалист, перезарядив фотоаппарат, невесело усмехнулся:
Старика кондратий хватит, как узнает: иконы, пятнадцатый век, посуда, раритеты
Еще не сообщили? спросил Рудаков.
Найти не можем. Где-то бегает.
Рудаков прошел в комнату. На кровати вытянулась маленькая женщина лет шестидесяти пяти, халат задрался, ноги худые, бледные, в выпуклых синих жилах, большие, не по размеру, тапочки. Рядом на полу, на корточках Ружин. Поднял голову, вставать не стал, сказал:
Только-только пришла в себя. Сейчас разберемся.
На голых руках женщины кровавые полосы. Ружин поймал взгляд Рудакова, объяснил:
Связывали, проводом. Сначала кулаком в переносицу, потом проводом. Соседка увидела дверь открытой, сообщила.
Я в курсе, Рудаков огляделся, взял стул, сел рядом.
Женщина открыла глаза, поморгала.
Как вы себя чувствуете? спросил Ружин.
Голова болит, руки с тихой тоской проговорила женщина. Все болит, приподнялась на локтях с трудом, кривясь, спросила с тревогой:Где Максим?
Ружин взглянул на Рудакова, потом перевел взгляд на женщину:
Он давно ушел?
Вспомнила, женщина с облегчением легла на подушки. Он у Дазоева, тоже коллекционера, антиквара, да, да, скоро придет, бедный.
Расскажите все подробно, сначала, попросил Ружин.
Позвонили в дверь, я открыла, двое, ударили в лицо. Я потеряла сознание. Пришла в себя, связана, слышу шум, голоса, во рту тряпка. Открывать глаза не стала. Страшно. Перед уходом опять ударили.
Узнаете их?
Наверное, да
Что они говорили?
Что брать, что не брать
Что еще?
Не помню.
Вспоминайте, вспоминайте, что еще?
Не помню
Надо, надо, надо Как называли друг друга? Акцент? Названия улиц, городов? Цифры какие-нибудь?
Не помню, не помню, женщина сдавила виски, сморщилась, замотала головой.
Рудаков остановил Ружина, придержал за руку, заметил категорично:
Хватит.
Ружин встал, развел руками.
Один говорил про рейс на Тбилиси, дневной, вдруг спокойно заговорила женщина. Мол, к шести буду дома и ищи ветра в поле.
Приметы. Ружин стремительно нагнулся. Приметы!
Возле здания аэропортане большого и не маленького, стекло, бетон, обычногона стоянке такси бранились пассажиры. Две толстые женщины пытались влезть в машину впереди двух обалдевших от жары, крепких низкорослых мужичков, провинциалы, в растопыренных глазах растерянность, в руках по чемодану, озираются ошалело, но стоят насмерть, закрывают машину грудью. Бабы побросали сумки и в драку, за волосы мужичков. Лахов стоял неподалеку, наблюдал сначала с ухмылкой, потом нахмурился, хотел ринуться разнимать, но вовремя опомнился, огляделся, не заметил ли кто его порыва. Послышался милицейский свисток, сквозь толпу пробирался сержант. Лахов опять ухмыльнулся, покачал головой, не спеша побрел к зданию. Вошел, заметил в буфете у столика Ружина и Рудакова, кивнул им едва заметно, пошел к газетному киоску.