Ты и как аквалангист не очень, съехидничала Изотова. Так что давайлови рыбу.
Прозвучало это грубовато, но вместо Изотовой, почему-то, неловкость почувствовал Губатый. Наверное, из-за свойственного всем мужикам чувства солидарности. Чувство это было только от сердца, а потому глупым. Достоин или недостоин брат по полу заступничествав такие моменты почему-то не волновало.
Ладно. Ты попробуй, потренируйся, всему можно научиться. А я вечером нырну, поохочусь. Завтра поставим снасть на катрана. А то осточертело консервы жрать, а мясо в морозилкевсе-таки не свежая рыбка.
Ельцов кивнул и побрел к рундуку на корме за снастью. Выглядел он точь-в-точь, как ослик Иадля полного соответствия не хватало только хвоста с бантиком и грустно свисающих ушей. Впрочем, все это легко можно было представить.
А Изотова, в облегающей футболке и своих излюбленных красных трусиках исчезающего размера, уже волокла к лодке заправленные баллоны с воздухом. Мышцы под гладкой кожей кофейного цвета вздувались и перекатывались, выступивший пот придавал телу легкий блеск, а запах, который уловили ноздри Губатого, когда она прошла мимо него, практически коснувшись плечом, был сладок и приятен. Так пахнет только тело женщины, которую ты хочешь.
Он зашел в рубку за регулятором и консольюэто оборудование он в прокат не сдавал. Это было его, собственное, купленное у моряков с танкера «Бургас», естественно провезенное контрабандойновое, «Scuba Pro» практически последней модели. Для Ленки он захватил облюбованный ею комплектиз прокатных, но вполне приличный, не затертый и не обслюнявленный до неузнаваемости..
Костюмы брать? спросила Изотова, заглядывая в рубку.
Губатый кивнул головой.
Вода была теплойградуса 24 у поверхности, если не врал температурный датчик. Глубже, естественно, было холоднее, и надо было одеваться. На глубины ниже 10 метров он опускаться не планировал, а если и понадобитсято только в одиночку. Но здесь не Египети на десяти метрах можно окоченеть. И для работыа она, в основном, будет завтра, после промеров и подготовки, после того, как он нанесет координаты на карту и разобьет участок на квадратыкостюмы придется надеть.
Солнце уже перевалило зенит, когда они отметили на GPS основные точки, ограничивающие участок поиска. С одной стороны он заканчивался длинной каменной грядой из крупных, как слябы, валунов, начинавшейся у самой банки и уходившей на северо-запад, в неизвестные морские глубины.
А глубины притаились тут же: сразу за валунамиздесь эхолот показывал от семи с небольшим метров до добрых пятидесяти. А свал, с которого ползла вниз гряда, тянулся метров на тристатриста пятьдесят в море, аж до глубины в шестьдесят два метра.
Вообще, мест с такими ямами на участке было тризамучаешься нырять. И только северо-востока тянулось уже обследованное ровное каменное дно, усыпанное крупной, серо-белой галькой, на котором можно было разгуливать, как по бульвару, и дырчатая банка в середине бухты, на которой можно было купаться, ловить рыбу, загорать на крупных мшистых валунах, торчащих из воды, и ничего не разыскивать.
На этом приятности заканчивались. А начинались суровые будни кладоискателей, которые во всех странах считаются людьми, может быть, и не без изюминки в характере, но явно без царя в голове.
Треть участка, на котором могла затонуть «Нота», и который Губатый вчера так легко очертил на карте, лежала на глубинах от 20 до 40 метров , треть на пару десятков метров глубже, а еще треть была сравнительно мелководной.
Естественно, на мелководье ловить было нечегоразве что крупного лупоглазого бычка, кефальку и стайки осторожной «султанки». Самое интересное располагалось там, где прозрачная вода, только что осветленная ярким солнцем до полной бесцветности, как блондинка пергидролем, вдруг приобретала густой синий оттенок, становилась холодной и недружелюбной. Или еще ниже, в темных провалах, из которых взлетали к свету серебристые веретена «лобанов».
Неутешительная, надо сказать, получалась картина. Хороший, укомплектованный экипажем водолазный бот, судно технической поддержки со всеми этими новомодными примочкамисонары, радары, автоматические телекамеры плюс три недели времени, и на дне не осталось бы даже ржавой банки, которая не была бы нанесена на карту. А с его, с позволения сказать, экипажем
Кусто обрыдался бы
М-да Задачка, однако. Это ж какую удачу надо иметь, просто несказанную А если море разыграется? Об этом и думать не хотелось. Хотябыло бы не так обидно. В шторм и туристов не повозишь, и дайверы бухают в гостинице, как обычные курортникиприбыли никакой, одни огорчения, но зато у всех. А что может радовать теряющего деньги бизнесмена? Естественно, несчастья конкурентов!
К двум часам, когда солнце палило, словно в Эль-Рияде, и, казалось, еще чуть-чуть, и пластик на бортах лодки пойдет пузырями, на карту легла достаточно частая координатная сетка, охватившая половину вод бухты и изрядную часть акватории за ее пределами. Изотова за все время работы «подколола» его только пару разей было не до того. Она писала на планшете цифры, как образцовый секретарь, и Пименов с невольным уважением отметил, что работать она таки умеетне отвлекаясь на личное и мелочи. И, в общем-то, все эти пять дней так и работала. А что подразнивала Ну, так это чисто женское, от обиды, что не набросился, когда предлагали, и ещеот сознания собственной привлекательности.
Когда они перебирались с «надувнушки» на борт «Тайны» Пименов обратил внимание, что солнце сожгло Ленки коленипусть не сильно, все-таки загар на коже уже был, да и тетрадкой она прикрывалась, но, все-таки, достаточно, чтобы к вечеру гарантированно иметь неприятные ощущения. Август в этих краях был жестоким месяцем. Дождитак дожди. Ветертак ветер. Солнцетак солнце.
Губатый посмотрел на термометртридцать четыре в тени. На солнце было за сорок, просто они, раскатывая с ветерком по воде, этого не чувствовали.
Болит? спросил он, заметив, что Ленка рассматривает собственные красные коленки.
Пока нет. Да, ладно У меня крем есть, намажу Во, блин, точно, как печеная картошка! Эй, рыбачок! Как там дела? крикнула она, обращаясь к Ельцову. Мы сегодня голодаем? Или есть что-нибудь?
Олег ловил рыбу с борта, укрывшись в тени надстройкитут даже было прохладно, если сравнивать с солнечной стороной, разумеется. В ведре плавало десятка два ставридок, несколько несъедобных «зеленух» и две «барабульки».
Глаза у Ельцова пылали гордостьюпрямо-таки добытчик, охотник на мамонтов. Пименов не стал его разочаровыватьчем бы дитя ни тешилось, лишь бы на водку не просило. Тем более что на рыбный суп содержимого ведра хватало вполне.
Отлично, похвалил он Олега, вылавливая в ведре и отправляя за борт «зеленушек»всех, кроме одной, необходимой для наживки. Просто молодчина. Еще полчасикаи мы такой обед «зафигачим»! Ты вот ее нарежь, пожалуйста, на кусочки, он сунул Ельцову в руки скользкое рыбье тельце, а я мигом
Он помог Изотовой поставить баллоны в гнезда возле компрессора, окунулся, прыгнув с кормы в теплую, но все-таки освежающую воду, проплыл резво метров тридцать, вернулся, уже не торопясь, размеренными «саженками» и вскарабкался на борт по короткому штормтрапу.
Пока он вытирался, Изотова рассматривала его, дымя очередной сигаретой.
Губатый стеснялся своих шрамов, но от ее насмешливого и одновременно жадного взгляда, стеснение куда-то делось. Хочется смотретьпусть себе смотрит. Если не считать нескольких рубцов и множества мелких засечек, оставленных катастрофой, тело у Пименова было совсем даже ничего. Да, ростом он не вышел, но и не коротышкатак, середнячок. Ноги кривыетак для мужчины это достоинство, особенно для морякана кривых ногах во время качки сподручнее. Кто в море ходилтот знает. Затони грамма жира, загар очень темного цветатакой дают только морские ветра и солнце за многие месяцы, крепкие мышцы, привыкшие к труду. А шрамы Что шрамы? Куда от них денешься?
От соленой воды волосы у Пименова стали жесткими и «засахарились»он потер их полотенцем, и, покачав головой, принял решение редкую растительность сбрить напрочь, прямо сегодня, до вечера. Покадо конца сезона, а тамвидно будет.
Да, Леша, протянула Ленка с улыбочкой, в сравнении с Кузей, так ты у нас просто Аполлон.
Бельведерский, отозвался Пименов. Брось, Изотова. Твоего Ельцова на месяц в моресама его не узнаешь. Вот увидишь, окрепнет, окаменеет
Ленка хохотнула.
Последнеерадует. Это
Она сделала шаг вперед и коснулась рукой шрама на Лехиной грудидлинного, похожего на витой шнур от аксельбанта. Этот разрез сделали тогда, в ночь после аварии, когда пожилой хирург с киношной фамилией Сапрыкин, удалял ему сломанное в нескольких местах ребро, осколки которого пробили легкое. Разрез тянулся от грудины, через бокна спину, словно след от бича.
Это тогда?
Ага, отозвался он. Тогда. Когда тебе мать писала.
Пальцы у нее были легкими, как дуновение ветра. И прохладными, несмотря на то, что он только сейчас вышел из воды.
Этот тоже?
Сапрыкин был мастер на все руки и собрал ключицу из фрагментовот нее и остались только фрагменты, вылетая из машины через лобовое стекло, Пименов ударился ею о стойку. Придись он в стойку головойи по кусочкам собирали бы череп.
Да. И те, что на ногетам спицы стояли. А мелкиеэто стекла. У меня кое-где под кожей еще и остались.
Он набросил футболку, которая сразу прилипла к влажному телу.
Что, впечатляет?
Не поверишьсказала Изотова. Нравится Очень даже возбуждает. Я, наверное, извращенка.
Она даже облизнулась, словно кошка, учуявшая запах «вискаса», совершенно откровенно глядя ему в глаза.
Губатый покосился на видимую через рубку, на просвет, согбенную спину Ельцова, кромсающего на наживку несчастную «зеленушку», и сказал, кривя рот:
А меня, знаешь, не возбуждает. Я чуть не сдох тогда
Но не сдох же? спросила Изотова с насмешкой. Жив, курилка? И очень даже неплохо выглядишь. Мне, во всяком случае, нравишься
Рад за себя, отрезал Пименов, борясь с желанием «завалить» Изотову прямо здесь, на досках палубы, горячих, выскобленных до белизны, пропитанных морской солью. Остынь, Ленка. Колени смажь, переоденься
Готово! прокричал Ельцов, оглядываясь. Настругал я ее, Пима
Вот видишь, проговорил Губатый уже мягче, стараясь загладить собственную грубость, причина которой, впрочем, была вполне очевидна. Кузя уже и наживку приготовил! Чего нам друг другу голову-то морочить? Как ты, вообще, себе это представляешь? Лямур а труа?
Изотова молчала, не сводя с него насмешливых глаз. Потом отработанным щелчком пальцев отправила за борт окурок сигареты и, ничего не ответив, скрылась в рубке, качнув тугими, округлыми бедрами.
Бычок, конечно, лучше клюет на мясо с «душком», но здешний был не балован, и они с Ельцовым в две руки минут за десять надергали штук пятнадцать. Рыба шла калиброванная, в полторы ладоничерный, с серыми пятнышками «каменный» бычок. Олег радовался улову, как ребенокдаже морская болезнь отступила. Да и откуда ей было взяться, морской болезниморе было гладким, как стекло и солнечный свет растекался по нему серебряным расплавом.
Они пообедали на палубев теньке.
Жареная рыба и рыбный суп, сладкие, как мед, краснодарские помидоры, белый, нарезанный крупными кольцами лук, огурцы, присыпанные крупной солью. Вот только вместо хлеба приходилось довольствоваться сухарями, но это неудобство аппетит не портило. Холодильники пока работали исправно, а ежели даже выйдут из строяничего революционного: есть еще консервы, крупы и рыба в бухте.
На закуску был арбузсладкий, полосатый, с алой мякотью и черными, гладкими как агаты косточками. За импровизированным столом царило какое-то странное возбуждениетакое случается в ожидании чего-то хорошего, когда кажется, что вот, еще чуть-чуть, и наступит счастье, прилетит вдруг волшебник на вертолете цвета мечты А он все не прилетает, и не прилетает, и те, кто ждет, начинают видеть смысл в не в чуде, а самом процессе ожидания и даже в том, что долгожданное чудо так никогда и не придет.
Все трое говорили ни о чем, шутили, хохоталихотя причин для веселья, собственно, и не было. Просто не было причин огорчатьсяи этого оказалось вполне достаточно. Ельцов смеялся странно, хихикая и мелко вздрагивая плечами, прикрывая свободной ладонью ротего улыбку уродовал порченый передний зуб. Изотова, смеясь, запрокидывала назад голову, и бархатистый сок стекал по ее подбородку и дальше: по тонкой, длинной шеена грудь.
Губатый поймал себя на том, что откровенно любуется ею: нарочитой неряшливостью, которая делала Ленку еще аппетитнее, жадностью, с которой ее зубы впиваются в толсто нарезанные арбузные ломти. Стекающий сок оставлял на коже влажные следы и Леха много бы отдал за то, чтобы медленно со вкусом их слизнуть. У него даже перехватило дыхание от острого, совершенно необъяснимого чувства нежности, настигшего его совершенно внезапно. Это чувство налетело, как порыв ветра во время полного штиляПименова обдало им с головы до ног, и тут же исчезло, оставив ощущения холодка на коже и под ложечкой.
Напротив него сидела молодая, красивая женщина, совершенно ему чужая, непонятная и малознакомая. То, что его память сохранила пряный запах ее плоти, не делало ее ближе. Между ними выжженной землей лежало более десяти лет разлуки, вместивших в себя и чужой, дождливый город, беспощадный и надменный
и черные следы резины на асфальте
и штопаные чулки
и вкус вчерашней блевотины в пересохшем рту
и торопливый, словно кроличья случка, секс в холодном подъезде со стрельчатыми окнамисекс за деньги: за смятые, мокрые, как использованный презерватив, рубли
и одуряющую головную боль, спасение от которой только в запотевшей бутылке стоящей в холодильнике, а до нее никак не дойти
и и и
«Мало ли что похоронили в себе эти годы? рассудочно отметил Пименов про себя.
Жизнь целую похоронили. Надежды, разочарования, стремления, ошибки, мысли о самоубийстве, тяжкий, как пытка, ежедневный порыввыпить Да, что тут говорить! Столько всего намешано! И для чего? и сам ответил себе, неожиданно жестко, но правдиво, ведь самому себе лгать бессмысленно. Для того, чтобы вспомнить ту летнюю ночь на озере, ее глубокие, как омуты, глаза, пульсирующую жилку на шее, дрожь бедер, влажное объятие плоти и блеск повлажневшей кожи в свете полной, бело-голубой луны».
Потом щелчок ножниц, падающие в корзинку волнами куски пленкисекунды. Часы, дни, годы Пленка встыкрезкий запах клея на ацетоне, секундное ожиданиефильм идет дальше.
И снова она, сидящая напротив: другая, чужая, но та же, что и тем далеким летом, только старше, и вместо лунного светапотеки сока арбуза на загорелой шее, хрипловатый смех, тонкие сильные руки, покрытые легким золотистым пушком
«Приди в себя, сказал себе Губатый. Ты же не сопливый пацан, тебе тридцать. У тебя есть все, что надодело, которое приносит тебе бабки, и которое ты, в общем-то, любишь. Дом, куда ты можешь вернуться в любой момент. Партнеры и приятели, уважение которых ты заслужил с ноля, потому, что то, чем ты был раньше, никто не смог бы уважать ни при каких обстоятельствах. Да, семьи у тебя нет, но это и не беда, если подумать. Или, скажем так, несчастье, с которым вполне можно смириться. В конце концов, она у меня в будущемэта самая семья, никуда не убежит».
Он уже сделал одну глупость, согласившись погнаться за Синей птицей. Но человек, ни разу не делавший глупостей преднамеренно, зря прожил жизнь. Это будет прекрасный отпуск посреди напряженного сезона, внезапный, разорительный, но до одури романтичный. В этом отпуске будет все: несуществующее сокровище, настоящее море, женщина, пришедшая из прошлого, желания, не имеющие будущего, и острый привкус исчезающей навсегда молодости, сдобренный йодистым запахом сохнущих на берегу водорослей.
Или же
Или же будет большее. Для этого всего-навсего надо сказать себеда.
Он усмехнулся и встал.
Солнце, перевалив зенит, начало спуск на запад, но лучи его все еще были горячи и беспощадны. Термометр показывал тридцать. Со стороны моря начал задувать пока еще легкий, горячий ветерок, и по воде сразу же побежала легкая рябь.
«Судно начнет качать, подумал Губатый с вполне объяснимым злорадством, и Ельцову боком выйдет сытный обед!»