Для того, чтобы не прийти к отправлению корабля, на который были уже погружены вещи, должна была быть очень веская причина. Наибу даже не хотелось думать какая. Похоже на то, что скоро где-нибудь в Сарае обнаружат неопознанное тело.
Тот, кто возит с собой почтовых голубей, обычно и сам оказывается важной птицей. И завертится колесо тайн, закрутятся, переплетаясь, узелки судеб.
Судьба! Надо же было так случится, что именно к этому кораблю пришёл сегодня помощник эмира, что на этом самом корабле отплывал его старый друг Туртас, бывший любимый сокольник великого хана Тохты. Как ни крути, а благодаря этому неведомому пропащему он отложил отъезд. Наибу это было очень по душе. Туртас сгинул в неизвестность 20 лет назад во время смуты после смерти хана Тохты и неожиданно вернулся из дальних краёв этим летом. Как это часто бывает, не найдя уже почти никого из старых друзей и родных. Давно вышла замуж и умерла в чужих краях его невеста, уснула вечным сном сестра, супруга ханского сокольничего Урук-Тимура, сбежала за море единственная племянница.
Конечно, могущественный Урук-Тимур всячески уговаривал шурина остаться в Сарае, обещал и службу, и покровительство. Но, старый бродяга, прослонявшись лето по улочкам города своей счастливой ушедшей молодости, решил подаваться в родные края. В Мохши. Как он сказал: «Возвращаться, так возвращаться!»
Отъезд сорвался в самый последний момент. Судьба!
Наибу подумалось, что имя, которым назвался исчезнувший бедолага, принадлежит святому Иову Многострадальному. Имя есть знак. Оно ведёт за собой судьбу. Самого наиба крестили Хрисанфом. В переводе с греческого «златоносный». Поди же. Выбился в начальники. Почти в вельможи. Хотя все в Сарае звали его по-русски Златом.
Сейчас его ждали повседневные дела, и он направился к ханскому дворцу.
Оказалось, что там его давно ждут. Даже ищут. Едва наиб подъехал к воротам, как стражник передал приказ срочно явится к эмиру. Ничего хорошего это не предвещало. Жизнь в Богохранимом Сарае была в последнее время спокойной. После того, как осенью схлынут с базаров и караван-сараев последние приезжие купцы, даже сонная. В этом году особенно. После того, как перестали ждать на зиму хана со всеми его приближёнными.
С порядком вполне справлялись базарные и квартальные старосты. Споры разбирали местные кади. Даже в ханский суд яргу неделями никто не являлся и оставленные блюсти Великую Ясу яргучи откровенно скучали вместе с искушёнными, познавшими все премудрости священного квадратного письма, писцами-битакчи.
Эмир от безделья пристрастился к шашкам. Вся его служба свелась к тому, что по утрам он выслушивал доклад начальника ночной стражи, который объезжал с отрядом старых ханских гвардейцев заставы и караулы после наступления темноты.
В боковой комнате дворца было душно и полутёмно. Окна ещё не завесили на зиму войлоком, но, по случаю холодного дождя, закрыли ставнями. Возле столика с шашками мерцала алыми язычками и дышала теплом жаровня с углями. У стен чадили лампы.
Было тепло и уютно. Как зимой. Пахло бараньим жиром.
Эмир оторвался от доски:
Какие срочные дела у тебя есть?
Скорее заботы, чем дела, улыбнулся Злат.
Эмир довольно кивнул. Было видно, что он колеблется:
Такое дело. Человек один пропал, неуверенно начал он.
Наиб заметил, что игравший с эмиром битакчи смотрит на него с интересом и нетерпением.
С одной стороны дело яйца выеденного не стоит Мне утром доложили. В общем на постоялом дворе. Хозяин забеспокоился, что постоялец из комнаты не выходит. Уже сутки. Понятное дело, хотя бы до ветру должен был выскочить. Заперся изнутри на засов. Стали стучать и кричать через дверь. Не отвечает. Забеспокоились, значит, решили дверь сломать. эмир сделал внушительную паузу и, с ударением, закончил, Сломали! А в комнате никого!
Его товарищ по шашкам даже привстал от возбуждения, ожидая реакции наиба. Тот не моргнул глазом. В истории явно чего-то не хватало. Эмир продолжил:
Через час весь булгарский базар переполошился. Староста даже ума не приложил, что делать. Доложили мне. Я уже было решил его гнать, но тут уже из других мест стали весточки приходить. Сам знаешь как слухи по Сараю гуляют. Будто с глашатаем их по базарам кричат. Рассказы один другого краше. Кто во что горазд. Куда, понимаешь делся человек из запертой изнутри комнаты?
Эмир от волнения ухватил себя за кончик длинного носа. Он был не монгол. Когда двадцать лет назад Узбек пришёл к власти, то приблизил к себе немало людей из старых степных родов, отодвинув от трона своих дальних родичей, которым не доверял. Эмир был откуда то из Синей Орды, левого крыла улуса Джучи. Поговаривали дорогу к управлению столицей проложило ему звонкое серебро из сундуков хорезмских купцов. Они при Узбеке в большую силу вошли.
Сам староста что думает? осторожно поинтересовался наиб.
Околесицу несёт! хлопнул ладонью по столику эмир. Несильно, чтобы шашки не сдвинулись. Говорит, что постоялец этот вообще колдун. Из Магриба. И к нему всё время являлись призраки.
Наиб понял, что сейчас эмир окончательно почувствует себя дураком, а винить будет за это его. Поэтому сделал как можно более серьёзный и заинтересованный вид.
Кто-нибудь ещё, кроме тамошнего старосты подтверждает всё это? Уж не решил ли он нас подурачить?
Вот! обрадовался эмир, Ты бы съездил туда сам и разобрался на месте без лишнего шума. Что там у них на самом деле стряслось? И с отчётом ко мне.
Наиб с грустью подумал, что эмир, наверное, после утреннего доклада заезжал домой, где его и взяли в оборот со всеми этими базарными сплетнями скучающие жёны. Вот откуда и срочность, и требование личного доклада. Легко сказать без лишнего шума! Заявиться туда самому наибу сарайского эмира, значит плеснуть горючего масла в огонь базарных пересудов. Однако, делать нечего. Злат представил с каким нетерпением ждут новостей эмирские жёны. Сказано ведь: «Ночная кукушка денную перекукует». А тут разом несколько.
Кто принимал доклад у старосты?
Я, радостно отозвался битакчи.
Что староста узнал о постояльце?
Сказал, что снимал комнату уже две недели. Выбрал такую, которая запирается изнутри на засов и имеет снаружи на двери скобы для замка. Всегда навешивал его, когда уходил. Еду велел приносить в комнату, но ел там редко. Часто уходил.
Назвался как?
Иоанном, а вот место, откуда приехал назвал такое, какого хозяин отроду не слыхал. Когда спросили где это, ответил: «В закатных странах».
Понятно теперь почему магрибинец А в колдуны его чего записали?
Книгу у него видели. В чёрной коже. Девушка, которая еду относила.
Наиб одобрительно покачал головой:
Староста, видать, хорошо постарался. Всё выспросил, наибу подумалось, правда, что старался он тоже больше для своей охочей до побасёнок жены, чем для дела. Вслух спросил, Про призраков что говорил?
Подбодренный серьёзным тоном наиба писец тоже принял сухой деловой вид, изобразив почтительное старание. Даже испарина выступила на лбу под шёлковой шапочкой:
Когда стали припоминать, кто к нему приходил, вдруг все как один обнаружили, что ни разу не видали их лиц.
Злат вскинул брови:
Как так?
Даже сами не поймут, как получилось.
Наиб посмотрел на эмира. Тому разговор явно нравился. Однако Злат перевёл его на другую тему:
Представляю, что сейчас болтают по всем базарам и баням. Старосту нужно похвалить, что быстро нам доложил. Хотя напрасно он с самого начала не проследил за подозрительным человеком. Начал соображать только задним умом. Думаю, мне стоит поторопиться. Коли этого человека унесли джинны их след быстро остывает.
Уже в дверях он обернулся к писцу:
Где этот постоялый двор?
За булгарским кварталом. Хозяин Сарабай.
III. Старое логово
С минарета главной мечети сквозь дождь долетел призыв азанчи к молитве. Полдень. Голос тонул в лёгком сумраке осеннего тумана, угасая уже у края покрытой лужицами площади перед ханским дворцом. Никто не отозвался на него в соседних улицах. Площадь осталась такой же пустынной и унылой.
Правоверные, оставив ненадолго повседневные дела, сейчас творят намаз в своих ближних мечетях. Здесь бывает людно только по пятницам, когда читает проповедь сам учёнейший сарайский кади Бадр-ад Дин. Зимой, когда под сводами главной мечети преклоняет колени сам защитник веры хан Узбек, не каждому вельможе выпадает честь встать на молитву в первых рядах, ближе к повелителю. Да и в последних рядах очутиться за честь.
Сейчас у дверей молитвы не мелькнуло ни единой тени. Шакирды из медресе прошли через внутренний дворик, пятница была вчера. А хан Узбек строит себе новую столицу в нескольких днях пути отсюда.
Наиб накинул на голову капюшон и дал знак стражникам, что их больше не держит. Ещё раз окинув взором пустынную площадь, он подумал, что сегодня вообще-то первый день нового года по мусульманскому календарю и благочестивые люди отмечают его постом и усердием в молитве. Тот же Бадр-ад Дин может и произнесёт по такому случаю какую-нибудь проповедь. Только показывать своё усердие теперь не перед кем. А Всевышний его и в домашней мечети заметит.
Всё складывалось как нельзя лучше. Чем торчать в холодном пристрое ханского дворца, согреваясь от жаровни с потухающими углями, гораздо приятнее очутиться у жаркого пламени очага на постоялом дворе. Там и перекусить найдётся чего, и выпить. Тем более в булгарском квартале. Забравшиеся в южную сухую степь бывшие жители сумрачных северных лесов, не забывали старых привычек и вкусов, скучая по родным весям. Приплывавшие каждый год к Булгарской пристани гости неизменно везли с собой грибы, ягоды, душистые травы, собранные в краях, где летом в цветущих ветвях поют соловьи, а короткими ночами целуются зори.
В такую погоду как раз лучше всего выпить горячего булгарского мёда.
Возблагодарив мысленно эмирских жён, так удачно проевших плешь своему вельможному муженьку базарными сплетнями, Злат направился туда, где таинственные джинны унесли ещё более таинственного колдуна из не менее таинственного Магриба.
На выходе он окликнул привратника:
Ко мне придёт сказочник Бахрам. Пошлёшь его в Булгарский квартал, на постоялый двор Сарабая.
Что же за ловля колдунов и джиннов без сказочника?
Злат хорошо знал это место. Постоялому двору, примыкавшему к Булгарскому кварталу было едва не больше лет, чем самому Сараю аль-Махруса. Даже древние старики уже не помнили, когда он был построен. Зато память цепко сохранила образ человека, который это сделал. Время унесло имя, однако запомнилось, что был он колодезным мастером. Откуда его занесло на старую глухую дорогу между пустыней и великой рекой никто не знал, наверное уже и тогда.
То было время великих потрясений. Падали во прах царства и целые народы носило по лику земли, как сухие листья. Кому было дело до какого-то колодезного мастера?
Родом он был, скорее всего, откуда то из Персии или Хорасана в тех краях веками процветало древнее искусство сооружения глубоких колодцев и мудрёных подземных каналов меж ними. Ведь только невежда считает, что колодец это просто глубокая яма с водой. Колодец колодцу рознь. В одном вода вкусная, в другом солоноватая. Где-то доставать её поглубже, где-то поближе. Колодцы живут своей особенной жизнью. Рождаются и умирают. Стареют. Мало ли на заброшенных караванных тропах и покинутых пепелищах умерших пересохших колодцев?
Истинному мастеру ведомы тайны подземных ручьёв.
Он может найти воду в казалось бы самом неподходящем месте, сделать так, что в одном колодце можно будет напоить целое войско, а в другом едва хватит влаги для стада коз. Он владеет секретом очистки воды и её сбора из воздуха в самом сухом краю, с помощью горки, сложенной из камней.
Такие мастера устраивают в крепостях тайные подземные колодцы на случай осады, проводят скрытые в глубине галереи-каналы, по которым доставляют воду куда потребуется. Им ведома недоступная простым смертным жизнь загадочного царства, сокрытого далеко под ногами. Его тайны и опасности.
Сколько самонадеянных невежд легкомысленно полезших в колодец за утерянным ведром были подняты на поверхность мёртвыми, но без малейшего признака насилия? В то время, как внизу и воды было едва до колен? Сколько страшных рассказов передавали на базарах из уст в уста про заброшенные колодцы недалеко от Укека, которые вдруг изрыгали пламя? Очевидцев этого находилось немало, причём были это весьма уважаемые люди, достойные самого искреннего доверия. Не зря же веками жило поверье, что в заброшенных колодцах любят селиться джинны.
Занесённый к берегам великой реки чужеземец был как раз из таких искусных мастеров. Поселившись у края пустыни он первым делом выкопал колодец. То ли вода от природы была в нём особого вкуса, то ли пришлый кудесник мог её очищать каким хитрым способом неведомо. Только все проезжающие по степной дороге обязательно сворачивали к этому колодцу, предпочитая его илистым водопоям заросших камышом прибрежных проток.
Путников тогда было не так уж много. Разве что пробирался кто с низовий, из старых городов вроде Сумеркента, в Золотую Орду ханскую ставку. В те годы она часто кочевала на левом берегу против Укека. Нередко сама ставка перебиралась сюда на зимовку. В степи часто бывало неспокойно, а по старым караванным тропам приходят не только купцы, но и военные отряды. Здешнее же место было надёжно укрыто с одной стороны широкой рекой, с заросшей непроходимым перелеском поймой, с другой пустыней. Небольшой отряд легко мог пройти через неё от колодца к колодцу, но вот на целое войско этих скудных запасов воды не хватало.
Прошло время зимовка стала постоянной. Засверкал под синим небом золотой полумесяц над куполом дворца повелителей бескрайних степей от Дуная до Амударьи. Вокруг вырос великий город. Которому так и было суждено остаться на скрижалях истории под именем Сарай аль-Махруса Дворец Богохранимый.
Населили его люди, съехавшиеся из самых разных краёв. Много приплыло из-за Бакинского моря, когда там стали бить иноверцев. А так как вера там менялась постоянно, то бежали все подряд. Много народа пришло из степи, не найдя там себе пропитания возле тощих овец.
Селились каждый в своём квартале. Постоялый двор со сладкой водой оказался севернее ханского дворца, прямо возле Булгарской пристани и одноимённого квартала. Только по другую сторону дороги, ведущей на выход из города. Ближе к пустыне. В нём останавливались те, кто не хотел тесниться в караван-сарае и кому не нужно было каждый день торчать в рядах на базаре.
Такое сочетание: недалеко, но немного на отшибе, нравилось многим. Ещё в старые времена, когда на постоялом дворе хозяйничал сам основатель, его облюбовали разные люди, чьи занятия были неизвестны, и у которых, судя по всему, были веские основания не мозолить глаза властям. Они приходили обычно из пустыни. В неё и уходили. Часто уходил надолго с ними и старый колодезный мастер.
Сейчас уже те дела быльём поросли, но в былые годы гуляли по базарам рассказы о тайных колодцах, которые он устраивал глухих песках. Кому и зачем они были нужны, кого поили и кого скрывали, давно уже позабылось. Оставив по себе лишь дурную славу. Тем более, что у постоялого двора появился новый хозяин.
Его имя тоже забылось. Зато запомнилось прозвище Леший. Это было именно прозвище, потому что он отзывался на него на разных языках. Так и звали, кто Шурале, кто Арсури, кто Ворса. Лесной дух. Не сильно злой, но чужой для всех. Никто не знал какой язык для него родной. Он говорил и по-русски, и по-булгарски, и по-буртасски, и по-кипчакски. Приплыл как-то с верховьев вместе с другими искателями лучшей доли, прибился к постоялому двору углежогом.
Ремесло обычное в северных лесах, но никчёмное в степи, где люди собирают кизяк и берегут каждое полено. Только колодезных дел мастеру как раз и был нужен умелец, превращающий дрова в древесный уголь. Причём годилась ему для этого почему-то исключительно ольха, которая в изобилии росла в пойме за рекой.
Зачем ему столько угля и почему именно ольхового никто не знал. На вопрос любопытствующего колодезник как-то мрачно отшутился: «В дань подземным духам», после чего желание интересоваться дальше напрочь отпало. Со страхом поговаривали, что действительно видели как он спускал мешки с углём в колодец. До смеху ли тут? Бывалые люди снова вспоминали рассказы про заброшенные колодцы, в которых живут джинны, про неосторожных бедолаг, которых достали оттуда мёртвыми, про пламя вырывавшееся из глубины.
Ведун подземных тайн и бывший обитатель лесных дебрей быстро нашли общий язык. Даже породнились. Углежог вскоре женился на дочке своего хозяина, потом унаследовал хозяйство. Хотя, может, это и не дочь была, а воспитанница. Никто не помнил, чтобы у колодезника была жена.