Гордеев, не поднимаясь с кресла, буднично, будто бы в обычном разговоре, но так, чтобы слышал весь зал, ответил:
Ни убавить, ни прибавить, Леша. Ну а теперь коду!
Я, Алексей Насонов, от своего имени и от имени Ивана Гордеева сообщаю высокому собранию о нашем решении выйти из движения окончательно и бесповоротно. Не считая возможным в нынешнем нашем статусе участвовать в прениях, мы покидаем вас.
Насонов спрыгнул со сцены, похлопал по плечу вставшего с кресла Гордеева, и они пошли по узкому проходу сквозь ряды кресел, сквозь взгляды собравшихся к выходу.
В занюханном фойе их остановил суровый мужичок с цепкими серьезными глазами начальник службы безопасности:
Леша, Иван, на улице журналисты!
Вот те хвост, озадачился генерал. А я, Красная Шапочка, к бабушке собралась!
Худо, Слава, огорчился Гордеев. Откуда утечка?
Я, думаю, сам устроил, запечалился начальник службы безопасности, чтобы меня окончательно повалить. Он на совете меня уже обвинил в преступной халатности. Я, видите ли, не обеспечил его безопасность и не сумел изолировать его от прессы. А какая в бардаке может быть опасность, кроме СПИДа и сифона?
Кто о чем, а вшивый о бане. Алексей по-барски взмахом руки растрепал короткие волосенки начальника и утешил: Наплевать и забыть, дружочек мой Слава. Ты с нами, а с нами не пропадешь.
С вами-то я точно не пропаду, не без юмора согласился Слава. А вы со мной?
А если через черный ход? предложил Гордеев.
Представители средств массовой информации уже задали себе тот же вопрос? Обложили, со всех сторон обложили, сообщил Слава. Но генерал есть генерал: мгновенно просчитал варианты.
Единственная возможность для нас смыться дождаться, когда стая накинется на вождя, и тогда огородами, огородами
А сейчас что делать? поинтересовался Иван.
И ты туда же! хмыкнул генерал. Что делать! Тоже мне Чернышевский в обнимку с председателем! В шахматы играть! И решительно направился к огромной доске с гигантскими фигурами, на ходу строго спрашивая у Славы: Это какая по счету у нас с тобой партия будет?
Слава вынул из нагрудного кармана записную книжку, полистал и ответственно доложил:
Двести семьдесят четвертая. Двенадцать партий закончились вничью, сто сорок одну выиграл я, сто двадцать одну ты. Я сегодня играю белыми.
Иван молчаливо понаблюдал за дебютом, потом сморщился, как от кислого, и огорченно заявил:
Как красиво мы с тобой, Леша, покинули зал и как некрасиво застопорились у его дверей.
Красиво, некрасиво бормотал Леша, держа на весу полуметрового коня и соображая, куда его поставить. Главное дело сделано!
И, как бы в подтверждение правоты своих слов, уверенно, со стуком поставил коня.
Ну если так, двинулся Иван к дверям зала, пойду послушаю, что у них там творится.
А творилось вот что: разоблачали и клеймили отступников. Разоблачали и клеймили истово, остро, принципиально. Благо за глаза: отступников-то в зале не было. Когда Иван по-школьному заглянул в щель, с трибуны горестно восклицал пузатый ответственный дядя:
И чего им не хватало? Молодые, энергичные. Им доверили ответственные места в нашем руководстве, они могли бы плодотворно трудиться на благо нашей родины. Мы им доверяли, мы ими гордились! Как же: один герой афганской войны, другой из самых молодых профессоров нашей страны. Они были нашей надеждой на будущее, и вот те на! А все нынешняя жизнь, с ее культом доллара. В такой жизни-то желания разгораются, запросы вырастают непомерно, вот они и захотели властвовать над нами. Они перерожденцы, и их перерождение еще одно подтверждение полного развала моральных устоев, к которому нас сознательно ведут сегодняшние правители.
Сто сорок вторая, удовлетворенно констатировал счет своих побед Слава, попутно занося цифру в записную книжку. А генерал Леша, делая вид, что поражение всего лишь следствие его занятости судьбой движения «Патриот», деловито спросил у Ивана:
Ну и что там?
Жизнь в борьбе! ликующе сообщил Иван.
Генерал энергично подошел к двери, через голову Ивана заглянул в щель и попал на самое интересное.
Со стороны интеллектуалов донесся знакомый звонкий голос, вежливо попросивший:
Будьте добры, предоставьте мне пару минут.
Председатель, обалдевший от шаманских завываний обличителей, слово вежливому молодому человеку дал, радостно возгласив:
Слово представителю молодого поколения. Нашей, так сказать, смене!
Элегантный молодой человек с меловой бумажной трубкой в руках, следуя примеру молодого генерала, вспорхнул на сцену и остановился у трибуны, словно примериваясь к ней.
На кафедру, на кафедру, молодой человек! Евсеев, кажется? взбодрил его председатель, полагая, что тот заробел.
Евсеев, подтвердил молодой человек и вдруг заупрямился. Зачем мне на кафедру? Я говорить не собираюсь.
Но вы же просили пару минут на несколько слов! возмутился председатель.
Просил, согласно кивнул Евсеев. Но эти слова я не скажу, а покажу.
И, развернув свой рулончик, оказавшийся самодельным плакатом, ловко и быстро пришпилил его к трибуне двумя кнопками. Плакат старославянской вязью, весело раскрашенный разноцветными фломастерами, бесшабашно оповещал всех: «Какой он патриот, если он пидар!»
Простодушный милицейский возглас, уже ставший афоризмом, произвел на зал, весь день старательно пытавшийся этот афоризм забыть, впечатление необычайное. Реакция была единодушной: все, без исключения, неудержимо захохотали! Нет, исключение все-таки было. В первом ряду в мраморной неподвижности сидел Марков.
Первой отсмеялась и опомнилась мобильная Сусанна Эрнестовна. Она сейчас была уже не Сусанна, а как бы неистовая Марианна, символ французской революции, на баррикадах. Только фригийского колпака не хватало. Зато баррикада была ярко освещенная сцена. И враг был нахальный мальчишка.
Она кинулась к трибуне, сорвала плакат, разорвала его пополам, бросила обрывки на пол и завопила:
Мерзавец! Хулиган! Вот отсюда, вон!
Я как раз и собрался сделать это, не особо форсируя голос, но весьма и весьма отчетливо произнес мальчишка Евсеев. Со всеми своими друзьями.
Убирайтесь! Убирайтесь! Воздух чище будет! не помня себя, надрывалась Сусанна.
Насчет воздуха не знаю, сказал Евсеев. Но вам, милая дама, грозит странная участь: в ближайшее время вам предстоит стать главной героиней картины на библейский сюжет «Сусанна и старцы».
Он спрыгнул со сцены и пошел к выходу. За ним двинулись интеллектуалы.
Объявляется перерыв! Перерыв! прокричал в безнадеге председатель. Участники конференции сноровисто двинулись к дверям, и они невольно присоединились к неспешно покидающим зал интеллектуалам.
Глава 9
Сенсация, сенсация! Первым номером последних новостей шли красочные сообщения о неожиданном расколе движения «Патриот».
На экране телевизора «Сони» в превосходном качестве изображения появился стройный, хотя и немолодой, но весьма привлекательный для стремящихся к истинной мужской любви особей обоего пола вождь движения «Патриот». Появился он на ступенях Дома культуры.
Оператор, снявший эффектный общий план, когда к вождю со всех сторон, как гончие на сдавшегося волка, ринулась стая озверевших представителей средств массовой информации с камерами, микрофонами, диктофонами, сам тоже сумел пробиться в первые ряды, и следующий крупный план отчетливо фиксировал и личико вождя, и микрофон телекомпании оператора, который совал герою дня коллега-репортер.
Их компания выиграла соревнование: коллега-репортер и здесь всех опередил, первым задав вопрос:
Господин Марков, какова причина столь спешного и конфиденциального созыва съезда движения «Патриот»?
Не съезда, а конференции, будто бы машинально, а на самом деле давая себе возможность подумать над ответом, поправил репортера Марков.
Но ведь и у конференции была цель?
Марков улыбнулся обаятельно, отечески:
Безусловно. И цель эта окончательная консолидация движения.
Но вышло-то все наоборот: раскол! ликующе возразил репортер.
О каком расколе вы говорите? недоуменно поинтересовался Марков.
Как о каком? Ваши оба заместителя только что покинули движение!
Раскол! Вождь снова улыбнулся. Но на этот раз недобро. О каком расколе вы говорите? Движение освободилось от балласта и только.
Один из этого, как вы говорите, балласта генерал Насонов считает ваше движение недееспособным, назвал его закоснелым и лоскутным.
Марков обвел журналистов озаренным взором и гордо изрек:
С одним определением я согласен. Да, лоскутное! Потому что в нашем движении представлены все слои населения нашей России! Да, лоскутное! Потому что оно общенародное!
Здесь инициативу перехватил журналист конкурирующей компании. Его микрофон отодвинул микрофон первопроходца:
А что об этом думают ваши оппоненты?
Спросите у них, посоветовал Марков.
Мы не можем их найти.
Скорее всего, им нечего сказать, торжествующе отметил Марков. Видимо, они, воспользовавшись услугами своего соратника, а точнее, сообщника, бывшего начальника службы безопасности движения, Веремеева, как тати в ночи, сбежали через черный ход.
Генерал поднялся с кресла, выключил телевизор и, обернувшись, глянул на самого молодого профессора, сидевшего в соседнем кресле у журнального столика, за которым вечерне выпивали. Слегка.
Он держится королем, Ваня.
А что ему остается делать? философски заметил Гордеев, раскручивая в толстом стакане солнечную жидкость. Генерал сел, взял свой стакан, отхлебнул вполглотка по-европейски, спросил и у Ивана, и у себя:
Мы правильно сделали, что тайно смылись?
Правильно, твердо ответил Иван.
Мы смылись, понимаешь? Смылись! Весьма легко теперь нас объявить трусами, интриганами, людьми, которым нечего сказать.
Теперь, почти согласился Иван. Теперь. Но потом, Леша, появится потом. Мы не должны сейчас выкладываться в дешевой перебранке. Будет время высказаться аргументированно и серьезно.
Когда?
Завтра у меня в институте соберем ребяток и решим когда. Я уже дал им тезисы для разработки широкой программы, и они за ночь им в охотку это сделают. Да и кое-что подкинуть могут: они ребята головастые, и им все на свежака интересно. Меня беспокоит другое: в связи с последним скандалом забыт предпоследний и педераст вновь стал сугубо идейным борцом.
Вот тут-то ты и прокалываешься, интеллигент хренов! ласково схамил Алексей. Как военный скажу тебе: хуже нет, когда забывают про мину, которую не разминировали. Она взрывается в самый неподходящий момент.
Но он уже преодолел минное поле, Леша.
А что мешает нам перенести эту мину на поле, по которому ему еще предстоит идти?
Никто и ничто нам не мешает перенести эту мину, Леша. Иван допил что было на донышке, встал, включил телевизор и пультом дистанционного управления стал гонять программы. Мелькали зубные пасты, памперсы, дезодоранты, йогурты, автомобили. И вот опять он, вождь.
Егор Тимофеевич! ласково окликнул его бородатый журналист, видимо, из симпатизирующих. Вы сейчас сказали, что гордитесь своей лоскутностью. Но, извините, лоскуты это отдельные тряпки, куски, которые почти невозможно в связи с их разноцветьем собрать в единое целое.
Марков покровительственно улыбнулся. В третий раз.
Вы когда-нибудь видели лоскутные одеяла, которые в деревнях шьют простые русские бабы? Эти одеяла красивы и, не ветшая, служат своим хозяевам многие и многие годы. Я думаю, что наше лоскутное одеяло, сшитое любовью к родине, еще послужит России.
На экране уже был очередной тайфун. Гордеев сменил картинку на экране: Чак Норрис бил копытом злодея в живот.
Леша, ты его крепко выручил своим лоскутным одеялом, засмеялся Иван, Он им еще долго-долго прикрываться будет.
Но голую свою педерастическую жопу все равно не прикроет, оправдываясь за убедительную формулировку, подаренную непримиримому конкуренту, пробурчал генерал. Кроме этого пресловутого одеяла, у него ничего нет.
У него есть деньги, тоскливо вздохнул Иван. А у нас их нет.
Глава 10
В каминном зале тоже смотрели Маркова. В итоговых новостях. Двое смотрели. И не поймешь, кто из них хозяин. В отглаженных костюмах, в белоснежных сорочках, в сверкающих башмаках и при галстуках, они сидели в сафьяновых креслах и, отвернувшись от огня, снисходительно поглядывали на экран телевизора. Когда Марков удачно отстрелялся с лоскутным одеялом, старший (по возрасту) выключил телевизор и повернулся к камину. Гладкий, ухоженный, со значительным, несколько грустноватым лицом, он хорошо выглядел, но не так хорошо, чтобы не выдать свои шестьдесят.
Второму было вокруг сорока. Худ, жилист, спортивен. Он тоже глянул на огонь и спросил, чтобы начать разговор:
А зачем вы летом камин разжигаете, Юрий Егорович?
Юрий Егорович объяснил снисходительно:
Камин разжигают не для тепла, дорогой Иван Вадимович. Камин это огонь в доме, живой огонь, который позволяет почувствовать вечность. Я люблю смотреть на огонь.
Ну если так, протянул спортсмен Иван. Да, все наши дела в сравнении с вечностью суета сует.
Истинно так, важно согласился Юрий Егорович и добавил: А он вывернулся. Молодец.
На этом этапе, уточнил Иван Вадимович.
И с одеялом хорошо придумал. Молодец, молодец!
Вместо знамени лоскутное одеяло, догадался Иван Вадимович и сам до невозможности обрадовался своей догадке. А что! Знамя из лоскутов! Чем не символ сегодняшней России?
Только вот под такое знамя много народу не соберешь.
А Марков уверен в обратном.
Я же и говорю молодец. Юрий Егорович снял с подставки бронзовую кочергу и, потянувшись, пошевелил в камине остатки березовых полешек. Огонь занялся по новой. Как вам известно, Иван Вадимович, я стараюсь не есть на ночь. Но вы молодой, здоровый, проголодались небось? Давайте поужинаем. Вы поедите, выпьете, а я рядом посижу.
Не такой уж молодой и здоровый, чтобы в полночь трескать водку. Десятку бы скинуть, вот тогда Лихие мои годы, где вы? Большое вам спасибо, но мне пора.
Иван Вадимович поднялся с кресла. Встал и Юрий Егорович. Посмотрели друг другу в глаза, одновременно улыбнулись.
Марков молодец, снова отметил Юрий Егорович.
Молодец, эхом откликнулся Иван Вадимович. Мы ничего не меняем. Я вас правильно понял?
Мы не кадриль пляшем, где кавалеры меняют дам. Продолжим наши танцы в ритме вальса, так сказать.
Вы поэт, Юрий Егорович.
Я деловой человек. А вы тем более. А деловой человек, боящийся риска, не деловой человек.
Глава 11
Двое под руки вытащили из «лендровера» вялое, выскальзывающее из рук тело. Оно задницей тукнулось о твердую землю грунтовой дороги. Подошли еще двое, ухватили за ноги, и вчетвером потащили тело к стоявшему неподалеку «жигуленку». Донесли, положили на землю рядом с открытой водительской дверцей.
Тяжелый, зараза, сказал один. Колобок, может, кинем на заднее сиденье и дело с концом?
Делай как велено, жестко отрезал подошедший Колобок, видимо, старший. Осадил молодца, потом милостиво объяснил: Мало ли что бывает. В любом случае он должен сидеть за рулем. И быстрее, быстрее, ребятки.
Спешить-то некуда в такой глухомани, ворчливо заметил говорливый, подключаясь к запихиванию тела за руль. Двое под колени, двое под мышки. Тело вдруг ожило и издало горловой звук. Не застонало, не пискнуло издало звук.
Положите его, приказал Колобок, вытащил из-за пояса короткую резиновую дубинку и жестко ударил по темечку лежащего на земле человека. Опять запихивали тело.
Боком не пройдет! Сначала ноги заноси!
Ты тулово к коленям гни. Он податливый.
Все, влез!
Тело сидело и руками держалось за руль. Любуясь сделанным, говорливый отметил:
А красивый мужик.
Был, добавил Колобок и приказал: Поехали.
Вчетвером осторожно покатили «жигуленок» в темноту из света фар «лендровера». Колобок на ходу крикнул водителю заморского средства передвижения:
Стань так, чтобы край осветить!
«Лендровер» подергался, элегантно урча, и осветил край обрыва. На освещенном краю «жигуленок» и остановили. Все пятеро бессмысленно глянули вниз, в черное нечто. Потом Колобок сходил к «лендроверу», принес влажные от бензина концы, раскрыл заднюю дверцу «жигуленка» и распорядился: