Черных достал пистолет и передернул затвор. Лемза торопливо протискивался на заднее сиденье.
Спустя два часа в отдел милиции приехал председатель городской коллегии адвокатов Евгений Эдуардович Соловейчик. Привез характеристику на Лемзу и две медицинские справки о том, что его подзащитный страдает ишемической болезнью сердца и требует постоянного ухода.
У меня есть показания свидетелей, бодро жестикулировал Соловейчик, что ваши работники, Михайл Степанович, вели себя грубо. Тащили товарища Лемзу к машине, кричали. А когда проходивший мимо гражданин Веревкин поинтересовался, в чем дело, то начальник уголовного розыска схватил его за горло, стал душить и тоже привез в милицию. Пахнет произволом. Мой подзащитный положительно характеризуется, имеет семью, пользуется определенным авгарите-том в городе и, даже если в его помещении нашли какое-то незарегистрированное ружье, это не повод сажать его в камеру, словно рецидивиста. Прокуратуру я проинформировал
Соловейчик сидел, постукивая пальцами по тисненой кожаной папке, лежавшей перед ним.
Вашего Веревкина будем привлекать к уголовной ответственности за сопротивление сотрудникам милиции при исполнении служебных обязанностей. Кстати, он ранее дважды судим, сказал Бондарев, безо всякого выражения глядя мимо Соловейчика в окно. Он недолюбливал председателя коллегии адвокатов, знал о его сомнительных гонорарах и связях среди делового мира города. Но Бондарев, по крайней мере, не скрывал своего отношения, в отличие от Соловейчика, который при встречах с начальником изображал бурную радость и регулярно поздравлял его с Днем милиции.
Веревкинуголовник и прихлебатель Лемзы, продолжал Бондарев, он привел целую компанию и пытался организовать драку. Еще немного, и дело могло бы дойти до применения оружия. Так просто мы этого не оставим
Приглушенно затренькал телефон на боковом столике, и Бондарев снял трубку. Звонили из прокуратуры. Соловейчик, навострившись, слушал разговор.
была такая необходимость! Понимаю У нас есть много вопросов, которые мы хотели бы задать гражданину Лемзе Понимаю Хорошо. Буду у вас со всеми документами.
Соловейчик поднялся и откланялся: сначала Бондареву, потом Сергееву.
Не смею мешать. Справки я оставил вот здесь, на столе. Извините, а в прокуратуру вы когда поедете?
Сегодня.
Еще раз извините
Прохиндей, сплюнул Бондарев. Всех на ноги поднял. Уже в областной прокуратуре знают. Ты, Вячеслав Николаевич, давай порасторопнее с Лемзой. Допрашивай, оформляй документы и прочее. Прокурор даст команду выпустить его под подписку, я уверен.
Бондарев вернулся из прокуратуры часа через два. Сразу зашел в кабинет к Сергееву.
Что интересного Лемза рассказал?
Почти ничего. Запчасти покупал про запас, ведь у него у самого две машины. Винтовку купил лет семь назад у какого-то парня. Совсем про нее забыл, раскаивается и готов нести ответственность.
Где он сейчас?
В изоляторе временного содержания.
Выпускай. Кстати, в прокуратуре на тебя лежат сразу четыре заявления, плюс пятое будет от Веревкина. Так что поздравляю.
Спасибо.
Прокурору звонили из горисполкома. По городу ходят слухи, что Лемзу арестовали в связи с убийством Ольхова.
Он и связан. Цепочка налицо: ПолетаевАбарцумянВасинЛемза. Если идти снизу вверх.
Ерунда, махнул рукой Бондарев. Цепочка обрывается на Васине. Дальше голая философия о нравственности.
Васин без Лемзы никто. И Абарцумян целиком от него зависел. Все, на что оба способны, мелкая спекуляция. Детишкам на молочишко. А с помощью Лемзы дело поставлено на промышленную основу. Автомастерские, бригады костоправов, в конце концов, вся сеть гаражных кооперативов. Кстати, я сделал выборку за прошлый и за этот год. Гаражи в кооперативе Лемзы получили десяток директоров и главных инженеров городских предприятий, шесть человек из горисполкома и четыре из горкома партии, четыреиз городской прокуратуры. А наших работников сколько там, как вы думаете?
К чему ты клонишь? Семь лет назад я тоже пробрел там гараж.
Ладно, о присутствующих не будем, великодушно отмахнулся Сергеев. Так вот, за два года в кооперативе, который возглавляет Лемза, получили гаражи девять наших сотрудников. Ну, получили и получили, а что дальше? А дальше вот что! Многие ответственные работники получили их в льготном порядке. Или без личной отработки на строительстве, или в обход очереди, или вообще не имея машины. Наш дорогой друг Соловейчик приобрел и перепродал три гаража, имея с каждого по полторы-две тысячи. А за все это никто не видит, чем занимается и как живет Петр Владимирович.
Бондарев встал из-за стола, прошелся раз-другой по длинному кабинету. Он сильно сутулился, и Сергеев вспомнил, что начальнику недели через, две исполняется пятьдесят пять лет, и недавно к Сергееву подходил Лисянский посоветоваться насчет подарка. Кстати, Лисянский год назад тоже приобрел гараж.
Ну и к чему все это? Бондарев смотрел в окно. Опять вселенские разговоры о справедливости. Ну, может, неправильно поступил Лисянский, купив гараж, ведь у него нет машины. Но жить-то ему надо! Мы же не на облаках существуем. Так можно, черт знает, до чего дойти!
А мы и дошли! Ищем организованную преступность, а она вот здесь, под боком. Мы ее просто не хотим видеть. Остяк с Куртенком налепили квартирных краж, тут уж никуда не денешьсялюди шумят, пишут жалобы. Мы ищем, сажаем. А здесь целый подпольный синдикат. Или мне это только кажется? В городе несколько тысяч машин, а попробуй купи запчасть! Попробуй найти машину мебель перевезти со станции! Попробуй купить эту мебель! Попробуй построить гараж, если Лемза не захочет. А Лемза этими гаражами по двойной цене, как семечками, торгует. Логунов целую банду сколотил. Трясет понемногу торгашей. И опять мы ничего не видим. Все шито-крыто. Спекулянты в милицию не обращаются, сами вопросы решают
Может, хватит, поморщился Бондарев, этих обличений. На пенсии напишешь мемуары. И так языками болтаем слишком много. Иди скажи, чтобы Лемзу отпустили.
Скажу, согласился Сергеев и пошел к двери.
Я попал в эти края спустя полтора года. Об убийстве капитана Ольхова напечатали большую статью в центральной газете, а потом вышел указ о награждении его орденом.
Фамилия Ольхова выбита второй снизу на мраморной доске при входе в горотдел. После него прибавилась фамилия лейтенанта ГАИ, погибшего во время преследования угонщика.
Город вырос за двести тысяч, укрупнили и отдел милиции, сделав его управлением. Бондарев ушел на пенсию, на его место назначили Лисянского. Отделение уголовного розыска стало отделом. Говорят, у Сергеева что-то не сложилось с Лисянским, и он работает в паспортном столе. На его место пришел Голубев, справляется неплохо. Черных перевели в областное УВД.
Леонид Васин, по кличке Васярик, получил двенадцать лет колонии усиленного режима. Доказать, что стрелял именно он, не удалось. Был признан лишь соучастником. Жена ездит к нему на свидания и пишет письма в Верховный Суд. Димка Зимовец переехал в другой город вместе с родителями и, по слухам, женился. Петр Владимирович Лемза получил за малокалиберную винтовку полтора года условно и продолжает работать в гаражном кооперативе. Злоупотреблений и спекуляций с его стороны следствие не выявило.
Голубеву неловко перед Сергеевым, но встречаются они нечасто, так как помещение паспортного стола находится в стороне от городского управления, а сам Сергеев не очень любит появляться в уголовном розыске.
Он почти подружился с Александром Семеновичем Налыгиным и часто ходит к нему обедать. У Сергеева гастрит, а в кафе «Добрый вечер» готовят неплохо. Налыгин каждый раз пытается не взять с него денег, но Сергеев хмуро достает кошелек. Иногда они говорят о садовых делах, потому что охоту Сергеев забросил, и в свободное время занимается только дачей. Жена уговаривает его переехать в дальний райцентр, к своей матери, у которой пустует большой дом. Наверное, он согласится.
В этих краях летом ветрено и жарко. Сергеев шагает немного сутулясь, придерживая рукой фуражку. Я смотрю ему вслед. Июльский ветер, горячий, совсем не приносящий прохлады, крутит пыльные столбы на старой мостовой. Улица круто спускается к реке. Я жду, что Сергеев оглянется, но он продолжает идти и вскоре исчезает за поворотом.
Мы умрем в один день
1
Лезвие лопаты скрежетнуло о твердое. Саня Лукатин по звуку понял, что кость. Осторожно обкопал вокруг и, положив лопату, стал рыхлить почву шпателем. Показалось грязно-серое полушарие черепа с забитыми землей глазницами. Саня извлек череп и собрался копать дальше.
Давай я, предложил Володька.
Саня передал ему небольшую лопату с узким отточенным лезвием из нержавейки. Сам сел в стороне и достал из кармана джинсов мятую пачку «Примы». Неторопливо закурил, глядя, как Володька быстро углубляет яму. Начали попадаться кости. Володька вытер рукавом пот со лба.
Интересно, кто тут закопан, наш или фриц?
Вместе с костью выбросил наверх подметку ботинка.
Саня повертел ее в руке.
Наш у фрицев другие.
Невнятно, с трудом осиливая звуки, выговаривал Саня слова. Еще в детстве, раскапывая старые блиндажи, попал под разрыв немецкой восьмидесятимиллиметровой мины. Двое его приятелей, пытавшихся отвинтить головку, были убиты наповал, а Сане крупный осколок раздробил челюсть и искромсал язык. Ему сделали несколько операций. Время немного разгладило жуткие шрамы у рта. Чтобы закрыть их, он носил усы, но речь восстанавливалась плохо.
Саня положил череп в целлофановый пакет и сменил Володьку, который устал и начал сбавлять темп. Из долгого опыта он знал, что по одному хоронили редко, поэтому продолжал расширять яму. Второй череп сохранился хуже, но Саня и его сунул в пакетвыбирать не приходилось, добыча попадалась скудная. Он несколько раз воткнул тонкий металлический прут в дно ямы. Прут входил в землю свободно, не встречая препятствий, значит здесь ничего интересного больше не оставалось.
Оттолкнувшись руками, он сноровисто выбросил свое плотное мускулистое тело и вместе с Володькой быстро заровнял яму.
Красная спортивная «Ява» с ходу набрала скорость. Они ехали по дну балки, петляя между трухлявыми ящиками, ржавыми канистрами и прочим хламом, извлеченным из разрытых блиндажей. Здесь когда-то проходила линия обороны, балка была перекопана вдоль и поперек такими же искателями, как Саня и Володька.
Конечно, чтобы найти ценную вещь, надо искать нетронутые блиндажи в глубине степи. Только сейчас много не наездишьслишком сыро.
Они выбрались на гребень. Было начало апреля. Снег уже растаял, но степь оставалась по-зимнему неуютной с пучками свалянной прошлогодней травы и голыми шипастыми акациями в низинах. Пробуксовав на глинистом проселке, выехали к небольшому пруду.
Саня с маху, чтобы не передумать, сбросил одежду и кинулся голышом в воду. Повизгивая от холода, добрался до камышей, где еще плавали подтаявшие пластины зеленого ноздреватого льда, и подтянул вентерь, поставленный несколько дней назад.
Улов, небольшого щуренка и трех пузатых скользких линей, Саня отдал Володькеотчитаться перед родителями. Сам он уже заработал двадцатку. Кооператоры платили ему по десять рублей за череп, из которых потом делали светильники. Если в черепе имелось пулевое отверстие, давали пятнадцать, вроде как за экзотику. Но черепа, пробитые пулями, попадались редко.
Через час, высадив Володьку, Саня Лукашин был дома. Поселок, в котором он прожил свои двадцать три года, назывался Хамовка и представлял из себя скопище домишек, беспорядочно разбросанных среди оврагов и камыша. Поселок появился перед войной, когда в городе начали строить огромный металлургический комбинат. В Хамовке, на самовольно захваченной земле, селились вербованные, раскулаченные и прочий разношерстный люд, съехавшийся на строительство комбината. В войну прибавились эвакуированные.
Город, наступавший на Хамовку рядами девятиэтажек, остановился, не перевалив через болотистую низину. Дальше строить высотки было нельзя.
Дом, в котором жил Саня с матерью, стоял на краю оврага, и почти весь огород приходился на сползающий овражный склон. Мать умудрялась выращивать здесь огромные тыквы и собирала неплохой урожай картошки. Дом слепил из самана и обрезков досок сразу после войны покойный Санин отец. Он умер лет восемь назад, а перед этим долго болел. По причине пьянства его лечили от печени, но умер отец от нефрита.
За прошедшие годы дом осел и стал сползать следом за огородом в овраг. Маленькие, наглухо вмазанные окошки, в полуметре от земли, выходили на засыпанную шлаком улицу. Шлак позволял передвигаться, когда дожди превращали глинистую почву в клейкое месиво. Летом ветер выдувал из шлака мелкую черную пыль, которая скрипела на зубах и делала серым свеже-выстиранное белье. В овраг всей улицей скидывали мусор и выливали помои. Туда же бросали дохлых кур и кошек. Вонь никого не смущала. К ней привыкли, как привыкли к полчищам крыс, заброшенности никому не нужного поселка и вечно пустым полкам единственного магазина.
Мать налила Сане горохового супа с плавающими кусочками сала. Он поболтал ложкой и просительно глянул на мать. Та поворчала и принесла из другой комнаты кружку браги, подкрашенной смородиновым вареньем. Саня весело опрокинул содержимое и с аппетитом принялся хлебать горячий суп.
Сережка Клевцов приходил, сообщила мать, к вечеру снова обещал зайти.
Чего ему надо?
Не сказал. Либо выпить не с кем. Родная душа.
Мать поставила на стол чай с горбушкой хлеба и стала рассказывать, что талоны на масло, видно отоварить не удастся, его и в городе нигде нет, а колбасу должны привезти завтра.
Саня, согласно кивая, допил чай с горбушкой хлеба и вышел на лавочку покурить. Он работал мотористом на насосной станции, суткидежурство, троедома, впереди еще оставался день отдыха, а Саня решил, что завтра надо будет опять съездить в степь, пока держится хорошая погода, а черепа отчистит й приготовит для продажи на дежурстве. Конечно, не самое лучшее занятиемертвецов тревожить, но им-то теперь все равно, Сане жить надо. У матери пенсия сто пятнадцать рублей, да и сам он зарабатывает не густо. Руки у Сани хорошие, мог бы слесарем в любом кооперативе деньгу зашибать. Но уходить из мотористов он не хотел по двум причинам. Перваяувечье. Среди нормальных, здоровых мужиков Сане становилось не по себе. Не то, что говорить, а посмеяться вместе с ними над анекдотом и то не мог. Вылетало изо рта с брызгами слюны шипенье, и от такого Саниного веселья становилось другим не по себе.
Вторая причинаотвык от людей. Еще мальчишкой, когда выписался с изуродованным лицом из больницы, ловил беззастенчиво любопытные взгляды прохожих на улице, а про школу и говорить нечегонавязчивая жалость учителей да смешки придурков-малолеток, с кем пытался он по второму разу закончить восьмой класс. Из школы Саня сбежал и, немного поболтавшись, ушел в дежурные мотористы, где и работал уже шесть лет.
Серега Клевцов, носивший по причине долговязости кличку Костыль, появился через полчаса. Они когда-то учились в одной школе, потом Клевцовы получили квартиру и переехали в город. Костыль закончил техникум, но по специальности никогда не работал. Уезжал на Север, неудачно женился, подрабатывал в каких-то шаражках, а последний год болтался на толкучке, занимаясь мелкой фарцой.
Выглядел неплохо. В джинсовой куртке-варенке, в таких же брюках и белых кроссовках, которые успел вывозить в грязи, пока добрался до Саниного дома.
Они немного посидели, вспомнили общих знакомых. Вернее, говорил Серега, а Саня лишь кивал в ответ. Потом Клевцов достал из кожаной, через плечо сумки бутылку водки и складной стаканчик с зеркалом на донышке.
Я сейчас закусить соображу, предложил Саня, но Серега сказал, что не надо и разломил на две части кривой тепличный огурец.
Когда выпили по одной и второй, Клевцов перешел к делу.,
Продай шпалер?
Че-ево? удивился Саня.
Тебе солить что ли, свои железки, Хорошие люди за пистолет с патронами семьсот рублей предлагают.
Какие люди?
Тебе не все равно? Надежные люди, я отвечаю.
Нет у меня никаких пистолетов
Ветер уныло раскачивал верхушку старого тополя возле дома Лукашиных, а здесь, в затишье, под нежарким еще апрельским солнцем, было тепло и уютно. Саню клонило в сон. Он хорошо пообедал, в голове приятно пошумливало от выпитой водки, и предложение приятеля оставило его равнодушным. Клевцов снова стал уговаривать и набавил триста рублей. Саня насвистывал мелодию из «Мужчины и женщины». Свист, в отличие от несвязной речи получался на удивление чистым и музыкальным. Серега понял, что уговаривать бесполезно. Они допили водку, и Клевцов, спрятав стаканчик, застегнул сумку на молнию. Потоптался, ожидая, что скажет Саня, но тот молчал.