А ведь я могу остаться! Неожиданная эта мысль стукнула ему в голову.
Вот уже несколько недель он мечтал лишь об одном: прочь, скорее прочь отсюда. И вдруг мысль о том, что вот-вот он поднимется на борт самолета, а тот с каждой секундой будет уносить его все дальше от самого дорогого, представилась ему невыносимой. Южная Америка. Какого черта он позабыл в этой Южной Америке?
«Я ведь могу остаться, не садиться в самолет, не бежать отсюда! думал Филипп. Раз в жизни поступлю правильно».
Поглядел на те места напротив, где обосновалась влюбленная парочка, будто там и кроется ответ. Но парочки и след простыл.
«Могу полететь следующим рейсом, продолжал он размышлять. А могу вообще никуда не лететь».
Одиннадцать тысяч восемьсот семьдесят пять, подумал он.
Я обладаю многим. Я многое могу потерять.
Чего же я хочу?
Что принесет сегодняшний день?
8
Львы устали. Лениво валяются они под летним солнышком, брюхо вздымается в ритм с дыханием. Мой сын, поглядев на них несколько минут, потянул меня дальше, к сурикатам, они уж куда веселее скучных львов. Сурикаты хоть чем-нибудь, да занимаются.
Ненавижу зоопарки. Ненавижу смотреть на запертых в клетках зверей, но Лео так давно просил меня, даже умолял, что, в конце концов, я сдалась. В школе каникулы, большинство его друзей разъехались с родителями кто куда, а посещение зоопаркатот минимум, на какой способна я. Да я и сама люблю куда-нибудь ходить. Не выношу скуки, а в летние каникулы изо всех сил стараюсь найти себе занятие. Вслух никогда этого не произношу, чтобы не показаться странной, но каникулам я никогда не радуюсь. Я предпочитаю ритм, заданный моей работой дням, неделям и месяцам. Мне нужен порядок и уверенность в том, что я, проснувшись, бегаю по утрам, принимаю душ, готовлю завтрак, отвожу Лео в школу, иду на работу. С понедельника по пятницу я преподаю немецкий и английский, а в пятницу еще рисование. Потом прихожу домой, делаю уроки вместе с Лео, навожу в доме порядок, мою, стираю, готовлю. А потомв зависимости от дня неделипомогаю в лагере для беженцев, встречаюсь с Мириам или занимаюсь спортом.
Лео, нетерпеливо дернув мою руку, вернул меня к действительности. Я посмотрела в ту сторону, куда он показывал, и тоже посмеялась забавной возне сурикатов.
Несколько минут мы молча наблюдали за ними, стоя в плотной толпе посетителей, заполонивших зоопарк в летние каникулы, но тут Лео обратился ко мне с вопросом:
Мама, а мороженое ты мне купишь?
Конечно, деточка.
Осмотревшись, я догадалась, что надо обойти вольер со слонами, именно оттуда идут детишки, перепачканные розовым и шоколадным мороженым, там находится заветная будка. А перед нею очередь, состоящая из взволнованных детей и нервных родителей. Но вот какое чудо, всего в нескольких метрах от этой будки я увидела свободную скамейку! Дала Лео деньги, сама уселась на эту скамейку, а онохваченный беспокойством, но гордыйпристроился в конец очереди. Закрыв глаза, я наслаждалась солнышком. Ужас прошедшей ночи улетучился, стоило первым солнечным лучам оповестить о наступлении дня.
Открыв глаза, я увидела прямо перед собой слонов. Они теснились в каком-то пыльном павильоне, некоторые собрались группками, подобно курильщикам, у которых подходит к концу время перекура и пора им уже возвращаться к тоскливой работе. Слева от меня, прямо у стенки, стоял один-единственный слон, я видела его со стороны. Крутил туда-сюда головой, то влево качнет, то вправо, дергался, как заброшенный, одичавший, определенный в приют ребенок, который никак не готов согласиться с нынешним своим состоянием. Я нахожусь в африканской саванне, я не здесь, я не в этом крошечном пыльном загоне, нет, я не здесь, нет, нет, нет, нет, нети нет. Оторвав взгляд от этого зрелища, сбивающего с толку, я поискала глазами Лео. Тот продвинулся в очереди далеко вперед, но до цели ему пока оставалось немало. Улыбнулся мне, продемонстрировав все дырки в ряду зубов, и даже будь у меня кусок льда вместо сердца, как в любимой его сказке, он растаял бы тотчас.
Я вновь принялась наблюдать за животными. Хуже нет, чем жизнь взаперти, вот что я думала. И вообразила, как вернусь сюда ночью. Как открою дверцу загона, как все звери выйдут из клеток и рванут на волю, как они заполонят весь город. Как наутро павианы попрыгают на автомобили, застрявшие в пробках, и начнется хаос. Как леопарды бесшумно вскарабкаются на деревья в городских парках и, прищурив глаза, нацелятся на джоггеров и гуляльщиков, пока ни о чем не подозревающих. Как слоны целыми семействами затопают по широким торговым улицам, отражаясь в сверкающих, до блеска отмытых витринах. Как жирафы огромными своими глазами под длиннющими ресницами станут заглядывать в окна небоскребов, а офисная публика от ужаса станет проливать кофе на белые свои рубашки.
Мама, у тебя телефон звонит, окликнул меня Лео.
Я чуть вздрогнула от неожиданности, не заметив, что он, с целой башней мягкого мороженого в руках, уже уселся рядом. Быстро, не теряя времени на паузы, он лизал это мороженое наперегонки с солнцем, нещадно пытавшимся растопить башню.
Нащупала в сумке мобильник, вытащила. Конечно, это Мириам или кто-то из моих вчерашних гостейнаверное, Клаудия, она забыла у меня шелковый шарфик, или Миркоон ведь такой вежливый, наверное, хочет снова поблагодарить за приятный вечер. Но нет. Номер мне незнаком.
Как тут не встревожиться! Я было решила дождаться, пока в телефоне включится автоответчик. Но затем подумала: Лео рядом со мной, у Лео все в порядке, очень даже в порядке, вон, гигантское его мороженое течет по рукам. А раз уж Лео сидит рядом и сражается с мороженым, то ничего катастрофического произойти не может. И я нажала кнопку приема:
Да, алло?
В трубке послышался звучный официальный голос:
Здравствуйте, я говорю с Зарой Петерсен, верно? Это Вильгельм Ханзен.
Я наморщила лоб и ответила сдавленным голосом:
Да, я слушаю.
Госпожа Петерсен, я сотрудник Министерства иностранных дел. Рад, что вы взяли трубку. Мы пытались дозвониться вам на домашний телефон, но потом мне, к счастью, удалось узнать ваш мобильный номер. У нас имеется для вас важное сообщение, ни в коем случае мы не хотели бы, чтобы вы узнали новости из прессы.
От неожиданности у меня пересохло во рту. Я спросила:
Вы не хотите, чтобы я узнала из прессы что именно узнала?
Понятно, что он сейчас скажет. Из Министерства иностранных дел мне могут звонить только по одной причине. Этого звонка я ждала семь лет. Все понятно, но поверить все же невозможно. Мне снится сон. Точно, это сон, и сейчас я окажусь в коридоре, дрожа и умирая от страха возле закрытой двери, за которой что-то глухо постукивает.
Госпожа Петерсен, вы там сидите?
Да. Сижу.
Я взяла себя в руки. Целых семь лет я готовилась к этому звонку. И я готова. Вильгельм Ханзен из Министерства иностранных дел не может сообщить мне ничего такого, к чему я не была бы готова. Ему не удастся нарисовать мне картину страшнее той, что я сама себе нарисовала бессонными ночами. Сейчас он мне это скажет, и я смогу все начать с начала. Грядут перемены. Вот оно, верное слово.
Откашлявшись, я попросила:
Ну же, говорите!
Последовала короткая пауза, затем Ханзен начал свою речь. Молча я его слушала. Когда мы закончили разговор, я нажала на блокировку телефона, сунула его обратно в сумку, закрыла ее на «молнию» и положила рядом с собой на скамейку, а сама наклонилась, охваченная приступом неудержимой рвоты.
9
Я бродила словно в тумане. Мир преобразился, он больше не такой, как прежде. Кто-то наложил на него фильтр, и все изменилось. Небесная синева теперь гораздо насыщеннее, это кобальтовая синева. Листья на деревьях светятся неоново-зеленым, солнечный свет так ярок, что режет глаза даже через темные очки.
Мне вспомнилось, что когда мой мир тускнел, а такое случалось, Филипп умел расписать его пестрыми красками, зарядить наводящие уныние дождливые дни и душевную хмурь искрометной жаждой жизни, юмором и энтузиазмом. Он, как ребенок, склонившийся над альбомом, раскрашивал мою жизнь восковыми карандашами.
Я сидела в саду под любимой яблоней. Меня бил озноб, несмотря на жару. Вокруг ни души, и это радовало. Я чувствовала потребность побыть одна. Немного побыть одной и дать мозгу шанс все осознать. Я сидела под яблоней, как Будда под деревом бодхисатвы в ожидании просветления. В голове словно мантра крутилось только одно:
Филипп жив.
Он жив.
Вдоль забора, крадучись, бежала пестрая кошка, но вдруг в растерянности застыла, посмотрела на меня, решила все-таки не обращать внимания и скрылась в направлении соседского участка.
Интересно, где ее брат. Они всегда носились вместе, два легкомысленных малыша одного помета, я так и не знала, кому из соседей они принадлежат. Филипп любил их.
Я просто сидела и пыталась во всем разобраться. Вдруг что-то стеснило мою грудь, стало разрастаться, сделалось несоразмерно большим для моего тела, для грудной клетки, почти нестерпимым, я подумала, что меня вот-вот разорвет, и уже не могла усидеть на месте, поднялась и пошла обратно в дом, к телефону. Держать все это в себе нестерпимо, надо обязательно с кем-нибудь поделиться, рассказать, а если нет, то разорваться как бомба.
Но стоило взять телефонную трубку, возник новый вопросчто дальше?
Кому позвонить?
Первый порывнабрать номер Мириам. Мириам единственная преданная подруга, я всегда к ней обращалась, когда испытывала потребность выговориться. Но Мириам не знала Филиппа, она никогда его не видела, наша дружба завязалась уже после его исчезновения. Я чувствовала: это не то, что нужно, сразу впутывать подругу в эту историю будет неправильно.
Родные, подумала я. Прежде всего следует известить родных. Но кроме Лео и меня никого нет. Отец Филиппа, от которого он получил по наследству гигантский концерн, умер уже много лет назад, мать страдала Альцгеймером и вот уже много лет жила в роскошном доме престарелых, братьев или сестер у мужа не было. По этой части мы друг на друга походили. Я тоже вековала свой век одна, без семьи, пока не встретила Филиппа и не появился на свет Лео.
Палец мой все еще блуждал над кнопками телефона. Я не могла решиться. И вдруг почувствовала сильную потребность позвонить Иоганну. Иоганн Кербер, старый друг семьи Петерсен, человек, на которого Филипп смотрел с восхищением и к которому всегда обращался за советом. А потом, когда Филипп пропал, мне самой приходилось доверяться здравомыслию и осмотрительности Иоганна и искать его отеческого совета. Все финансовые и хозяйственные вопросы, не терпевшие отлагательств, улаживал он. Ведь Филипп, основной совладелец концерна с миллиардным оборотом, неожиданно канул в воду. И улаживать приходилось немало. Известие о возвращении Филиппа обрадовало бы Иоганна больше всего на свете. Я уже набрала его номер, но вдруг почувствовала укол совести и передумала. Ведь это ясно как день: кому как не матери полагается первой узнать такую новость. Узнать о том, что сын ее жив. Что он возвращается. Альцгеймер там или нетне все ли равно. Будет серьезной ошибкой не поставить ее в известность первой. Я принялась листать маленькую записную книжечку, где содержались все важные номера, я набирала их постоянно, но запомнить никак не могла, нашла телефон дома престарелых, где жила Констанция, и позвонила.
Трубку сняли сразу после первого гудка, на другом конце раздался энергичный женский голос.
Добрый день, это Зара Петерсен, представилась я. Мне хотелось бы поговорить со свекровью.
Ах, госпожа Петерсен, ответил голос, мне очень жаль. Но вашей свекрови сегодня совсем не здоровится, она навряд ли способна вести беседы по телефону. Но, если угодно, вы можете зайти. Повидаться со свекровью можно в любое время, никто не будет возражать.
Мне стало стыдно. Я уже давно не навещала Констанцию. Слишком увлечена была собой и своими проблемами.
Большое спасибо, поблагодарила я. Я зайду, как только появится возможность.
Я положила трубку и сразу набрала номер Иоганна. Услышала гудок, первый, второй, четвертый, седьмой, после чего оставила свою затею. Набрала номер мобильного, который знала наизусть, и пока устанавливалось соединение, переминалась с ноги на ногу, не находя себе места. Но мобильный оказался выключен. Я тихо чертыхнулась. Снова взяла книжечку и нашла номер офиса, Иоганн дал мне его на всякий пожарный, и вот этот случай наступил.
Только я набрала последнюю цифру, в трубке опять послышался женский голос, такой же приятный и деловой.
Здравствуйте, меня зовут Зара Петерсен, сказала я. Я могу поговорить с господином Кербером?
Господин Кербер в командировке, за границей, ответила женщина на другом конце.
Ах да, конечно, выпалила я, вспомнив, что он собирался на несколько дней по делам в Пекин.
А когда он вернется? спросила я.
Господин Кербер возвращается через три дня. Хотите оставить для него сообщение?
Нет, спасибо, ответила я. Вы не знаете, могу ли я как-нибудь с ним связаться?
Я не имею права давать номер его личного мобильного. Зайдите лучше еще раз, когда
Не стоит, перебила я, у меня есть его мобильный. Попробую позвонить ему еще раз, попозже. Благодарю вас.
Я положила трубку, не дождавшись ответа. Снова набрала номер мобильного, в нелепой надежде, что Иоганн, пока я говорила с его секретаршей, уже успел все-таки включиться.
Ну давай же, давай, умоляла я, пока устанавливалось соединение.
Но совершенно равнодушный голос сообщил, что абонент находится вне зоны действия сети. И тогда меня затрясло по-настоящему. Желание говорить с Иоганном сделалось нестерпимым. Я снова выругалась, потом немного подумала, кому бы еще позвонить, но так и не пришла ни к какому решению. Оставалось однонабрать Мириам. С нетерпением ожидала я гудка, мысленно приготовившись, что раздастся «занято», или никто не снимет трубку, но в конце концов услышала знакомый голос.
Мартин Бекер.
Мартин, привет! Это Зара.
Супер-Зара! провозгласил Мартин.
Он смаковал каждое слово, словно я и впрямь была супергероем. В порядке исключения я не обратила на его юмор никакого внимания.
Можно поговорить с Мириам?
Не знаю, получится ли, ответил Мартин. Я совершенно отчетливо представила себе, как расплывается в кривой улыбке его лицо.
Обычно я очень терпеливо сносила все его выходки, но не сегодня. Меня буквально разрывало от желания с кем-то поговорить, причем немедленно.
Она дома или нет? спросила я, стараясь сохранять самообладание.
Мартин понял: мне не до шуток.
Нет, Мириам ушла в магазин. А я сижу с детьми. У тебя все в порядке?
Все замечательно. Просто думала ей кое о чем рассказать, но это терпит.
Как хочешь, сказал Мартин.
Я попрощалась и положила трубку. Стало трудно дышать. Я решила снова попытать счастья с мобильником Иоганна и на этот раз услышала прерывистые гудки. Вышла из дома в сад.
День раскалился еще больше, по небу лениво плыли редкие облакапредвестники хорошей погоды, я узнавала в них животных, которых видела сегодня в зоопарке: слоненка, тигра, белого медведя. Солнце ударило в голову, едва я вышла за порог, у соседей никакого движения, все окопались по домам, пережидая нестерпимую жару. Никаких визгливых подростков, гудящих в соседском бассейне, никакого тарахтения газонокосилки, никаких детей на качелях, подвешенных к ветвям вишни. Все, что я слышала, тихое жужжание пчел, которые, перелетая с цветка на цветок, делали свое дело, их не могли вывести из равновесия ни жара, ни летние каникулы.
Меня настолько переполняли эмоции, что снова стало казаться, будто я вот-вот разорвусь. Желудок бунтовал, как давеча в зоопарке. Я уперлась ладонями в бока, наклонилась вперед, закрыла глаза, отсчитывая вдохи, почувствовала, как режущие позывы к тошноте отступили и осталось только легкое головокружение. Но тут в моей груди начало твориться что-то неладное: закипать, подниматься вихрем все выше и выше и, наконец, прорвалось. Мне стало смешно. Сначала я только тихонько хихикала, но потом смеялась уже во весь голос, как долгода бог его знает.
Вдруг справа от меня, из-за забора, который отделял наш участок от старенькой соседки госпожи Тайс, раздался голос, и он заставил меня вздрогнуть. Госпоже Тайс за восемьдесят, это крепкая, прямая и довольно-таки чудаковатая старушка. Она не любит детей, за исключением Лео, и говорит, что с тех пор как стала вдовой, чувствует себя гораздо счастливее. Нет-нет, к мужу у нее нет никаких претензий, но просто некоторые люди созданы для одинокой жизни, и вот к таким она, мол, и относится. В ее доме всегда стоял наготове кошачий корм, для какого-нибудь голодного бродяжки, хотя вообще-то кошек у нее не водилось. Она не жаловала пироги, но регулярно их стряпала, просто потому, что любила запах свежей выпечки. Госпожа Тайс мне очень нравилась.