Профессору Анна слегка кивнула, поцеловала мужа, произнеся печальные слова, потрясла руку Патриции и опустилась на свободный стул рядом со старичком. Старичок оказался бабкиным доверенным лицом, адвокатом и нотариусом, а стопка листов под носом у Роберто бабкиным завещанием. Тут-то грубость Клаудии и нашла объяснение графиня, земля ей пухом, в лучших древнеримских традициях оставила все имущество любимому первенцу. И теперь восемьдесят гектаров самой дорогой в Риме земли вместе с трехэтажным замком и забором с горгульями принадлежит им с Роберто. Как и ненависть остальных членов семьи, надо полагать.
На счетах, к сведению уважаемого синьора, в данный момент немного порядка шестидесяти тысяч, что от их же июньского вклада остались, старомодно обращаясь к Роберто в третьем лице, шелестел адвокат. Я взял на себя смелость часть средств перевести на депозитный счет, процент небольшой, но на текущие надобности хватает, он вытащил из крокодилового портфеля кожаную папку и придвинул новому хозяину.
Роберто откинулся на стуле, своей высокой спинкой напоминавшем трон.
После посмотрю, синьор Бальдаччи. Это не горит.
Синьор Бальдаччи мелко закивал.
Тогда последнее. Глубокопочитаемая графиня Морацци особо просила проследить за судьбой достойнейшей четы де Роз. Досточтимый синьор Морацци, должно быть, помнит, сколь высоко их матушка ценила преданность этих во всех смыслах положительных людей. В пункте пятом приложения оговорено, что в случае, если новый владелец недвижимости найдет необходимым прекратить с ними трудовое соглашение, надобно выплатить указанную компенсацию в самый день увольнения. Подчеркиваю, только при этом обстоятельстве. Если же, напротив, он сочтет возможным пролонгировать срок службы вышеназванных помощников всего лишь на пять лет, то выплачиваемая сумма будет сокращена вдвое. Элементарные расчеты подсказывают абсолютную выгодность
Я сейчас не собираюсь никого увольнять, адвокат, оборвал витиеватые объяснения Роберто. И позабочусь о том, чтобы после продажи виллы синьоры де Роз либо продолжили работу, либо получили компенсацию.
Старичок прикрыл морщинистой ладонью открытый рот.
Ка-ак? Уважаемый синьор намерен расстаться с имением?
Да, твердо ответил наследник. И не только с имением. Он длинно вздохнул, не отнимая глаз от документа. В понедельник я буду вынужден отбыть сразу после похорон, поэтому прошу вас подъехать сюда опять завтра вечером, мы внесем изменения в мое завещание.
Чего-о-о? раздался прямо над ухом визгливый голос Клаудии. Она уцепилась за спинку Аниного стула и раскачивалась в такт своим словам, почти касаясь выпирающей грудью затылка девушки.
А семье, значит, ничего сказать не надо?! На семью, значит, наплевать?! Нет, вы слышали? Дом продать, из завещания вычеркнуть! Она пробежалась горящим взглядом по ошеломленным лицам, задержавшись на сестре, и, не найдя поддержки, обернулась.
Маурицио! Поди-ка сюда! Полюбуйся, как твой брат втыкает родственникам нож в спину! Маурицио!
Все автоматически перевели глаза в конец аллеи, где стоял, прислонившись к дереву, младший сын графини и смотрел на Филиппо, который ползал по земле и рисовал что-то палкой. Услышав свое имя, он вскинул голову и, хлопнув племянника по плечу, зашагал к перголе. Мальчик, поднявшись с колен, посеменил за ним. Издалека их можно было принять за братьев: оба в темных сорочках и жилетах, брюках со стрелками и веником каштановых волос на большелобых головах.
По мере их приближения стали слышны звуки.
Ты прост млоток, Фили! восторгался Маурицио.
Единственный из всех отпрысков графини он остался жить в Риме и говорил на местном диалекте романеско, откусывая часть звуков от половины глаголов и от всех имен. Кроме Аниного от него не откусишь.
Помимо усекания слов, римляне многие сочетания звуков произносили вообще «не по-итальянски», использовали двойные гласные и согласные там, где по правилам одна, и вообще всячески коверкали язык. Но в целом получалось певуче. И если неаполитанский диалект можно было назвать сердцем итальянского, а миланский мозгом, то римский, скорее, душой.
Имни кого, гваришь, эт ранновесье?
Равновесие Нэша названо в честь Джона Форбса Нэша, бубнил подросток, глядя под ноги, лауреата Нобелевской премии по экономике тысяча девятьсот девяносто четвертого года «За анализ равновесия в теории некооперативных игр» вместе с
Маурицио засмеялся:
Робе, твой сын оббяснил мне теорию игр! И я даж пошти ее понял! Ну глава! Прям Эйнштейн! Чао, Анна!
Эйнштейн разрабатывал другую теорию единую теорию поля, ее еще называют теорией всего, монотонно начал мальчик, но отец его перебил:
Филиппо, не мешай нам. Иди в дом или погуляй где-нибудь.
Сын, так же не поднимая глаз, повернулся и пошел своим неуклюжим механическим шагом обратно по дорожке.
Анна давно подозревала, что дело тут пахнет синдромом Аспергера, но муж все предложения показать ребенка психиатрам отметал на корню. Еще и злился. А на что тут злиться, спрашивается? Это ведь не его вина. Она специально в Интернете смотрела причины заболевания не установлены. Да сейчас уже врачи говорят, что это и не заболевание вовсе, а отличие типа гениальности.
Несправедлив ты с ним, Робби, словно прочитав ее мысли, тихо сказала Патриция. Им заниматься надо, а не гнать.
Вот-вот, поддержала воинственная близняшка, заслал ребенка куда подальше Оксфорд, мать родная, дальше только Йель! С глаз долой из сердца вон, да? Теперь и с другими так же поступить хочешь? Кровь не водичка, дорогой брат, ее законы надо соблюдать!
Роберто медленно поднялся, словно извергающийся вулкан в замедленной съемке. Его напряженные ладони сжимались в кулаки и разжимались снова, словно пытаясь сдержать потоки пылающей лавы.
Но она все-таки выплеснулась на притихших помпейцев:
Здесь. Решения. Принимаю. Я. Сам. Без посторонней помощи. И с домом, и с сыном. Который в Оксфорде больше не учится, и так посмотрел, что никто и рта открыть не посмел для вопросов.
Казалось, сейчас продолжит зловеще: «А вы больше», но вместо этого последовало спокойное:
Синьор Бальдаччи, пойдемте, провожу вас.
Старикан, кряхтя, поднялся и, подцепив свой портфель, мелкими шажками зашаркал к дорожке, по которой недавно пришла Анна (вот оказывается, чей «Вольво»). Роберто в молчании поплыл следом.
Только когда оба исчезли в зарослях, за столом снова заговорили.
Ну наконец-то! потирая руки, изрекла Патриция. Я ему уже два года твержу не место там ребенку! Давно пора было его из Оксфорда забрать! Так ведь, Анна? (Ах, вот она о чем!) Анна неопределенно пожала плечами. Новость про университет она узнала только сейчас.
Мальчик особенный у нас, а дети жестокие, качала головой вице-президент концерна. Я боюсь, его там обижали. Сколько раз я пыталась обратить внимание отца на его друзей!
Насколько Анне было известно, друзей у Филиппка не было, как, собственно, и врагов. У него также не было жалоб, синяков и рассказов о школьных буднях. Мальчик, казалось, находился меньшую часть времени в окружающей его реальности, большую же проводил в своей, невидимой для всех.
Патриция между тем продолжала сокрушаться:
Буллинг в любых учебных заведениях существует, это понятно. Но одно дело в чужой стране, а другое здесь, у нас, в Техническом. Французский маникюр бизнес-леди забарабанил по столешнице. Тут мы и повлиять можем, если что, и предотвратить. Если бы это был мой сын, с самого начала бы здесь учился. И к дому ближе, и Карло как-никак в педагогическом совете, и кафедра прикладной математики очень сильная, одна из лучших среди европейских университетов. Кстати, часть предметов профессора из Лос-Анджелеса читают, включая самого Джозефа Штайна! Он в современной теории игр человек номер один. Я и с деканом уже списалась Филиппо примут хоть завтра, очень в нем заинтересованы. Ты должна мне помочь убедить Робби, Анна. Поможешь?
Анна вздохнула:
Роберто со мной насчет сына не советуется. Я и вижу-то его на каникулах только, да здесь, когда к Сильване приезжаем. Приезжали.
Все, наездились, встряла Клаудия, будто ожидала подходящего момента, поглядите хорошенько на дом-то родительский, может статься, в последний раз. Ну ладно мы с Патришей, девки-бесприданницы, но тебя-то она за что так обидела, а, Маурицио?
Маурицио усмехнулся, посмотрел на сестру сквозь прищуренные глаза.
Почму я дожжен обижаться, Кла? Как гворится, кто подождет, тому жажду Господь утолит. Жаль во ток што не всем ждать нравится, бошшинство идет на компромисс.
Слово «компромисс» он протянул, отчаянно картавя, и положил указательный палец над верхней губой намек на усики Дидье.
Клаудия часто заморгала и как-то вся сдулась:
Дурак. Сам не знаешь, чего несешь. Вон какой здоровый вымахал, а до любви не дорос.
Зато другие драсли, парировал брат, метр девянос пять сплашной лювви! Он сделал паузу, двигая вверх-вниз бровями, и продолжил: Вопрос ток, што он так сильно лювит чеки, кредитки, а мож налишные?
Шарик Клаудиного негодования снова надулся.
Что же вы все к нему привязались-то, а? Если так сложилось, что нет у человека денег, с ним уже и поделиться, что ли, нельзя? Что тут плохого-то? Какая разница, я вас спрашиваю, синьор это или синьора? взвизгнула она и уставилась на Анну.
Для Ясинской как раз разницы никакой не было. Сама она очень была недовольна своим вынужденным иждивенством, но пока ситуацию изменить не могла. Черт, неожиданно дошло до нее, Клаудия ее считает женским аналогом жиголо!
А та распалялась все больше:
Вы просто нам завидуете, вот что! Вам поперек горла, что мы живем как хотим, для себя! И никто нам не указ!
Ладно, не кипятись, мы только хотим, чтобы ты была поосторожней! миролюбиво попросила Патриция.
Но жестокосердный насмешник не сдавался:
По нногочисленным просьбам исполняется песня Депеш Мод «Strange love». Посвяшшается дорошшим до лювви!
Он вскочил и, пританцовывая, затянул:
Therell be times, when my crimes, will seem almost unforgivable.
Неправда, что в каждом мужчине прячется мальчик, в Маурицио жила целая несовершеннолетняя банда на все случаи жизни. Может, поэтому он и стал детским хирургом. Хотя Роберто говорил, это он назло, чтобы только не быть, как старший брат, дельцом. «Никак из подросткового кризиса не вырастет, сокрушался муж, все протестует. Даже на плебейском диалекте говорит, чтобы Патрицию позлить, клоун».
Ну, клоун или нет, а смотреть на Маурицио было одно удовольствие: двигался он отменно, пел тоже Анна, забывшись на миг, уже руки приготовила похлопать, но опомнилась. Очень кстати из-за растительной шторы появился приземистый человечек в синем мундире с блестящими пуговицами, вытянулся по стойке смирно, глядя строго перед собой, и позвонил в серебряный колокольчик. Маурицио перестал петь. Все встали. Человечек поклонился, развернулся и ушел.
Карло, ужинать, крикнула Патриция задремавшему мужу, собрала лежащие на столе бумаги и, взяв сестру под руку, первая пошла к дому.
Анна знала, почему приглашение к трапезе было таким необычным. Самуэль де Роз был глухонемым. Как и его жена. Бабка их специально отыскала и вымуштровала по всем законам конспирации. Контакт происходил посредством коротких сообщений, передаваемых на телефоны слуг с помощью bluetooth. Очень уж опасалась старая графиня за свои секреты.
Секрета было два: суперважные документы в коленкоровой папке, про которые бабка Сильвана трещала без умолку, но в них никто не верил, и фамильные драгоценности, про которые она ни одного слова в жизни не сказала, но все были уверены, что они не просто существуют, но и представляют собой главное семейное богатство. Никто уже не помнил, когда именно эта вера родилась. Роберто утверждал, что в детстве ему рассказывал о рубинах с александритами дед, близнецы вспоминали тетку по материнской линии, а Маурицио просто считал, что в таком элитно-зажиточном роду, представителями которого они являлись, не может не быть какой-нибудь серьезной заначки.
Анна склонялась к мнению хирурга. Уже при входе в дом становилось понятно: богатство поселилось здесь задолго до нынешних жильцов. Даже фамильный герб в люнете над мраморной лестницей изображал корону (Карло объяснил, что видимые девять зубцов (из шестнадцати) с шариками-жемчужинами на концах это отличительные детали графских корон) и орла (символ власти и силы). Лестница приглашала в зеркальную прихожую, где отражения гостей, поправляя прически и воротнички, скользили за позолотой рам в главный зал. Здесь когда-то устраивались коктейли на сто двадцать персон и обеды на шестьдесят, но уже пару десятилетий с тех самых пор, как старый граф сменил место жительства на фамильный склеп, за овальный стол розового дерева, приобретенный взамен прежнего слишком большого, садилась исключительно семья. Если считать семьей и незарегистрированных членов типа Дидье, конечно. Надо заметить, что, несмотря на скромное число присутствующих, в канделябрах всегда зажигались все свечи, в антикварных китайских вазах появлялись пышные букеты цветов и начищенное столовое серебро доставали к каждой трапезе. И хотя младшее поколение Морацци между собой именовали главный зал просто гостиной, все в нем хранило признаки былого величия: и завитки беломраморных колонн, и оригиналы классицистов на стенах (даже Агостино Карраччи!), и вишневый, местами вытертый временем, бархат колченогих стульев.
Гости заняли свои обычные места. Анна рядом с Роберто, всегда сидевшим во главе стола, по левую руку от графини. Сейчас бабкино место пустовало слуги, видно, по привычке накрыли на девятерых. Роберто сделал знак слуге убрать лишние стул и прибор, и Маурицио оказался рядом с братом. За ним, по обыкновению скрючившись в три погибели, жался Филиппо. С сидящей рядом Патрицией они смотрелись как вопросительный знак с восклицательным. Справа от восклицательного знака разделительной запятой расположился историк, безопасный для соседа-француза. Клаудия же замыкала круг, точнее, овал. Обычно во время семейных трапез она мило болтала с Анной о текущих событиях в России или во Франции (они с Дидье обитали в Ницце), но сегодня только бросала на соседку уничижительные взгляды и поджимала губы (другие мимические проявления эмоций были недоступны из-за некоторых косметических процедур).
Обделенная наследница продержалась в молчании довольно долго всю непродолжительную речь Роберто (больше никто не выразил желания говорить) и две смены блюд (может, именно из-за отменного говяжьего карпаччо и фаршированных утиных ножек). Но после нескольких бокалов положительно действующего на язык бароло обида таки вырвалась наружу.
Если б только мать была не так больна, верно, по-другому бы имуществом распорядилась, не поднимая глаз от тарелки, завела Клаудия. Но, к несчастью, воспрепятствовало воспаленное сознание справедливости. Если другим когда-то раньше помогли, так что? Давать надо кому нужней, а не кому положено. Теперь вот даже в суд не подашь! Живи-надейся на чужую порядочность, проснется ли совесть, нет ли, поди угадай
Она театрально дотронулась рукой до виска и качнула черными локонами с бордовой прядкой. После чего продолжала слегка помягчевшим тоном:
Но, слава всевышнему, есть вещи, которые в одни руки-то не сложишь. Которые всем Морацци принадлежат, поровну, без обмана. От изменчивых настроений отдельных личностей не зависящие. И от незаслуженных выходок судьбы тоже, в этом месте она прикрыла глаза, вспоминая выходки судьбы. Наши вечные ценности, можно сказать. Отец, как мы сто раз слышали, их матери перед смертью доверил. Значит, и она, по идее, как раз сейчас должна была эстафету дальше передать.
Она подняла лицо и обвела переставших жевать родственников победным взглядом.
Ты о чем, Кла? откликнулся первым Маурицио. Не поня! А-а-а! Ну канеш! Как же мож было забыть! он отбросил вилку, звонко ударившую по краю блюда.
Филиппо вздрогнул.
Дядя слегка пихнул его в бок и, взяв с колен льняную салфетку, принялся складывать ее вдоль, приговаривая возбужденно:
Сокровище! Точно! Зачем нам какой-то дом, если мож гораддо больше получить?