Он сказал:
Поглядите на меня.
Мужчина поглядел на него.
Джона сказал:
Никто не причинит вам зла.
Умираю! возопила женщина.
Не оборачиваясь, Джона сказал ей:
Все будет хорошо.
Умираю
Умираю
Умираю
Мистер, послушайте меня? Мистер? Сделайте шаг назад.
Мужчина поморщился, будто Джона перепутал реплики, и попытался обойти его, а Джона шагнул вперед, заступая путь.
Окей, стойте, стойте, я бы не хотел
Мужчина еще раз попытался обойти препятствие, и Джона вновь шагнул ему навстречу.
Послушайте, я бы не хотел, никто не хочет
Дальше события резко ускорились.
Волосы; жара; удушливая вонь потного тела; рука вывернута; вниз, наземь; ивторой раз за ту же ночьДжону обдало потоком чужой крови.
2
Не везите меня обратно в больницу!
Обратно?
Двое фельдшеров «скорой» склонились над Джоной. Один проверял реакцию зрачков, другой спрашивал имя, день недели, кто у нас президент.
У меня сотрясение, поставил диагноз Джона.
Да уж, умник, будь уверен.
Ой! Он попытался вырвать руку.
Тише, дружок, все будет окей.
Фельдшер приготовил бинт, пропитанный оранжевым йодом. Джона сдался: рану он разглядеть не мог, но всю руку дергало основательно. Так, еще бинт, сверху лейкопластырь. Хлопнула дверь «скорой». Красный промельк, треск радио. Тишина. Его оставили одного.
Джона зажмурился, перед глазами отдельными кадрами проплыли мужчина, женщина, луна. Он попытался сесть, но не смог: голова заваливалась набок.
Набок-набок.
Почему меня заваливает набок?
Как ни странно, сам механизм вестибулярной системы припомнился без труда. Равновесие в пространстве поддерживается синхронизацией сигналов, получаемых от реснитчатых клеток и от движения эндолимфы в ампулах полукружных канальцев. Изменения положения головы вызывают движение ресничек
Чуть позже его разбудил шорох рвущейся материи. Огромный санитар тупыми ножницами резал на Джоне рубашку. На периферии его зрения двигались лица, в том числе знакомые, хотя ни к одному не получалось прикрепить имя. Снимали с пациента обувь, что-то в него втыкали, мерили, надевали манжет аппарата, кричали, передавали друг другу результаты измерений. Никогда еще он не видел приемную травмы в таком ракурсе, снизу вверх, и в голове зазвучали мнемонические аббревиатуры:
ДиДиПиПи! Дыхательные путиДыханиеПульсПодвижность
Стойте, черт побери! Прекратите! Он сел, отпихивая руки, норовившие уже срезать с него и штаны. Прекратите, я в полном порядке.
Очнулся.
Да, я очнулся. Очнулся. Я в порядке.
Ты ударился головой.
Я Не трогай брюки, кому говорю!
Он знал, что сейчас с ним сотворят, и хотел любой ценой вырваться из травмы. Чертова «скорая» приволокла его обратно в Агги. День сурка. Сейчас убедятся, что он стабилен, вызовут дежурную бригаду из хирургии (Бендеркинг Девон Инт-2), разденут догола для повторного осмотра, и все, с кем завтра ему предстоит работать (он все еще думал, будто выйдет с утра на дежурство), увидят его без штанов. Обычный сюжет страшного сна, однако с ним это происходит наяву.
Изрядно поспорив, он добился того, что штаны ему разрешили снять самому. К тому времени он уже стоял, вполне устойчиво, он пришел в себя, мог ходить, ориентировался в пространстве. Он твердил: «Я в порядке», но не увернулся от унизительной процедуры по полной программе: уши, нос, рот, прямая кишка. Решили отправить его на томографию.
Я в порядке.
Ты ударился головой.
Не поспоришь: они правы. Нужно проверить, нет ли гематомы. Но в глубине души Джона подозревал, что коллеги затянули обследование и озорства ради. Убедившись, что он более-менее жив, они уже пошучивали. Вызови доктора Ягодицы.
Джону перевезли в рентген на каталке. Он прикрыл глаза, пошел мурашками, когда его положили на стол. В радиологии всегда вымораживали до арктического климата, а рубашку ему подобрали тонюсенькую. Себе на заметку: ни в коем случае не отмахиваться от пациентов, которые просят дополнительное одеяло.
Привет, парень! приветствовал его лаборант. Говорят, у тебя симпотная попка, без поросли?
Полтора часа спустя его выписали. Он вернулся в приемную травмы, посмотреть, что сталось с рубашкой (исчезла без следа, само собой). Сдался и решил пойти домой. Но тут к нему подошла женщина с пухлым младенческим лицом, в полосатом брючном костюме.
Привет, герой, приветствовала она его. Ну и ночка.
Протянула ему визитку. Мередит Скотт Ваккаро, помощница окружного прокурора. На печати округа орел парит над фигурами индейца и первопоселенца.
Зови меня Скотти.
Он молча таращился на нее.
Если хватит силенок, может, нам прямо сейчас и побеседовать? предложила она. Где-нибудь здесь устроимся? Добудем тебе чашку кофе? У вас же тут есть столовая, верно? Разберемся по-быстрому, и на боковую.
Джона еще раз глянул на карточку. Закон желает поговорить с ним. Почему так срочно отрядили помощницу прокурора? Разве он что-то сделал не так? Джона попытался припомнить, но перед глазами мелькали пустые кадры, засвеченные, смутные. Что именно он сделал, не помнил, был уверен, что поступил правильно. Та женщина девушка, точнее, она была такая хрупкая. Он спросил Скотти, что с девушкой.
Ранена. Жить будет. Ваккаро выдержала паузу и добавила:Боюсь, тому джентльмену повезло значительно меньше.
Джона промолчал, терзая пальцами угол визитки.
Так вот, продолжала Ваккаро, я хочу выслушать вашу версию, и как можно скорее. Не стоит сверх необходимости осложнять вам жизнь.
Этот документ разрешает мне задавать вам вопросы. Без него я не имею права разговаривать с вами, так что если вы готовы поведать мне свою версию происшедшего, подпишите его. Ни о чем не тревожьтесь, стандартная процедура. Учтите, вы не обязаны разговаривать со мной, если не хотите. Это ясно? Прочтите внимательно, там все сказано. Вы кофе хотели. Почитайте пока, будете готовыпоставьте свои инициалы и распишитесь. Сейчас вернусь.
Он посмотрел ей вслед. Ваккаро прошла через пустой кафетерий и свернула к той нише, где обитали автоматы. Документы лежали перед ним: шесть пунктов, знакомых по кино и телесериалам. Он вправе хранить молчание, вправе требовать адвоката Ставя свои инициалы возле каждого пункта, он подтверждал, что понял это. Или что от этого отказался? Он пытался вчитаться, но терял строку. Еле слышный голос отвлекал егоголос отца. Обычно отец говорил басом, уверенно, а сейчас срывался на визг: Ничего не подписывай, Джона! Первым делом позвони мне. Джона! Ничего не подписывай!
Он оставил попытки вчитаться, поморгал, прислушиваясь к гудению конвейера для подносов.
Молодцы юристы: составили документ детски простой, однако благополучно загоняющий подозреваемого в угол. Откажись от всех прав одним росчерком пера. Он ведь не под арестомведь нет? значит, и сотрудничать с органами не обязан.
Но и причин не сотрудничать у него нет. Ему не повредит, если честно рассказать все, как было. Утаивать нечего, и хочется поскорее вернуться домой.
Он поставил свои инициалы и расписался.
Тут как раз вернулась Скотти с двумя картонными стаканчиками, словно подглядывала за ним из-за угла, из той ниши с автоматами, подкарауливала момент, когда ручка, вспорхнув над документом, упадет на стол.
Отлично! сказала она. Давайте для начала вы мне расскажете своими словами, что произошло.
Джона рассказывал. Ваккаро записывала. Одна часть мозгата, что привыкла комментировать самое себя, отметила: Джона чересчур много болтает. Он пытался придержать поток слов, но они так и лились изо рта. Последовательность событий спуталась. Начал заново, мучительно при этом ощущая, что выглядит это так, словно он пытается что-то скрыть, переиначить. Явилась уборщица со шваброй, подле кассы расположились две тетки с вороньими гнездами на головах. Сквозь витражное окно западной стены Джона различал Гудзон в пелене тумана, предвестники дневного света на воде, резкую кромку джерсейского берега.
Кто вызвал полицию? Этого он не помнил.
Вы сами, сказала Ваккаро.
Я?
Ага.
Дослушав, она принялась задавать вопросы. С виду невинные, но Джона с трудом выстраивал хронологию событий: надо же объяснить, чего ради его понесло в такой час в город, когда именно он вышел с работы, был ли раньше знаком с жертвой.
Нет, не был.
А с нападавшим?
Нет.
Оба вам незнакомы?
Джона кивнул.
Вы здорово рисковали, знаете ли.
Похоже на то. Впервые он призадумался над этим и согласился:Да, так и есть.
Почему вы решили вмешаться?
Он представил себе ту женщину. Колготы порваны, тело утонуло в пуховике. Она показалась ему такой маленькой. Сердце Джоны расширилось и приняло ее в себя.
Почему он решил вмешаться.
Ваккаро перегнулась через стол, протянула ему салфетку.
Зачем? удивился он.
Она кивком указала на картонный стаканчик. Сам того не заметив, Джона разлил кофе. Весь стол заляпал. Бормоча извинения, принялся вытирать, потом зажал трясущиеся руки между коленями.
Помощница прокурора задала еще несколько вопросов. Разговор длился сорок минут.
Больше не могу, сказал Джона.
Хорошо, кивнула она, грызя ручку. Отвезем вас домой.
Он поднялся. И на штаны, оказывается, кофе пролил.
У меня же не будет неприятностей?
Я свяжусь с вами, если понадобится, пообещала Ваккаро.
Ладно, сказал Джона, отметив про себя: на его вопрос она не ответила «нет».
3
Полицейский отвез Джону домой. По пути Джона оставил голосовое сообщение своему начальникумногословное, путаное. Упомянул «происшествие». Извинился, обещал отработать пропущенную смену, свернулся на заднем сиденье, колени подтянул к подбородку, потряхивало.
Проступили новые кадры. Крик, женщина, профиль, занавешенный волосами. Вспомнил, как рукой перехватил чужую руку, сделал подножку, рухнул на груду мусорных пакетов. Вспомнил руку, взметнувшуюся над ним. Хищным клювом острие ножа. Оттолкнул его. И жаркая ночь сделалась жарче.
Он припомнил, как мужчина отвалился от него, рухнул в канаву, обреченный шорох вытекающей жидкости, будто опрокинули бутылку.
Эй, друг! Водитель следил за ним в зеркало заднего вида.
Ответ Джоны больше походил на икоту.
Тебя тошнит?
Нет
Выглядишь херово.
Тошнит.
Притормозили у 23-й улицы. На рвотные позывы Джоны обернулся пакистанец с мешками под глазами, сгружавший тележки с продовольствием с безбортового грузовика. БУЛОЧКИ МАСЛО ЯЙЦА КЕКСЫ КОФЕ ЧАЙ. При мысли о еде желудок скрутило хуже прежнего, хотя вот уже четырнадцать часов маковой росинки во рту не было. Аж шея вспотела. Попытался блевануть, что-то выплюнул. Неясные прежде кадры прояснились, приобрели третье измерение. Мужчина вырос в гиганта, нождо размеров мачете. Из вскрытой артерии кровь хлынула океанским приливом, вопль женщины раскалывал скалы. Самое страшное: Джона увидел, куда вошел нож. Сонную артерию перерезал. Заваленный бык.
Джона попросил водителя высадить его у парка Вашингтон-сквер. Домой он шел окольным путем, давая голове время проясниться.
Ист-Виллидж засыпает поздно. Но уже мелькали бегуны в «пумах», хозяйки в мини-юбках из искусственного меха выгуливали собак, на углах самозваные пророки молились восходящему солнцу. Полускрытые в тени крепкие латиносыбезымянные винтики метрополиитащили мешки с мусором и ящики с фруктами. Вдоль Сент-Марка изрисованные граффити жалюзи скрывали до поры витрины кафе, суши-баров и просто баров, кафе-мороженое, лавок секонд-хенд, урны перед которыми извергали лаву гольфов. Подержанная одежда стоит порой дороже новойкульт бедности. Щедрый выбор футболок с политическими лозунгами на злобу дня: бесконечные клоны Че Гевары, остроумие на уровне МНЕ НАДО ПЬЯН Я ДОМОЙ. А вот и свастика с Ø. Джона частенько задумывался, кто, кроме свежевыпущенных бакалавров Нью-Йоркского университета, мог быть настолько наивен, чтобы принимать это за новое слово.
Возле Томпкинс-сквер скейтбордист упорно атаковал пожарный гидрант, с каждым разом все более приближаясь к цели своих трудов и к тому, чтобы покорябать дверцу припаркованного рядом «кадиллака». Приятель с видеокамерой подбадривал его, показывая слегка разведенные большой и указательный палец: мол, вот столечко осталось. По обочине текла, мешаясь с обильной росой, вода от поливалок, пенилась всевозможными химикатами, которые и не разглядишь на бетоне. Пахло зарождавшимся днем, летним утром в Нью-Йорке. Экскременты и харчки, молотый кофе, жареные чипсы. Эта смесь ощущений пошла на пользу, голова прочистилась. В солнечном свете отчетливее проступили лица: одинокий мальчишка с баскетбольным мячом; татуированная девчонка, прикуривающая от сигареты своего парня; бродяга с отчаянной ухмылкойвсе нипочемприсел на скамейку рядом со стариком в синтетических трениках, который бросал крошки голубям. Все словно кивали Джоне, приговаривая: «Мы знаем, что ты сделал». Он поспешил укрыться в своем доме, взлетел вверх по угрожающе крутой лестнице.
Войдя в квартиру, он повесил ключи на гвоздь у двери. На свое «привет» он не ожидал ответа: Ланс обычно спал далеко за полдень. В последние три дня обитатели этой квартиры почти не встречались, разве что в тот час, когда Джона зубрил свою медицину, а Ланс готовился уйти на вечер. Так они могли бы сосуществовать годамидневной жилец, ночной жилец.
Вода в душе сделалась коричневой, когда Джона принялся соскребать с себя грязь и кровь, испортил мочалку, пытаясь отмыться дочиста. Бинт на локте размок и отвалился, стала видна рана: содрана кожа площадью примерно с игральную карту. Из бинта, лейкопластыря и неоспорина Джона соорудил новую повязку.
Как раз когда ложился в постель, зажужжал мобильник: шеф дал Джоне отгул на день. Счастливый, он поставил будильник на три часа дня и заполз под одеяло. Он успел еще, засыпая, увидеть лицо убитого им мужчины: оно искажалось, белело, обескровленное, обвиняло, и через отверстие в горле уходила жизнь.
В ДВА ЧАСА ЗАЗВОНИЛ ТЕЛЕФОН.
Алло?
Алло, можно попросить Джону Стэма?
Этя.
Кристофер Йип из «Нью-Йорк пост». Узнал о подвиге, который вы совершили нынче ночью, и хотел бы задать вам пару вопросов. Сколько вам лет и
Пожалуйста Вместо мозга суп. Я не хочу от
Где вы сейчас работаете вы ординатор правильно?
Дато есть студент, а не ординатор. Прошу вас, я
Когда вы вмешались видели ли вы что у него нож и если да
Прошу прощения, я кладу трубку. И он так и сделал, услышав напоследок: Вы рассчитываете получить наг
Выдернув телефонный шнур из розетки, Джона свернулся в луже пота, надеясь наверстать упущенный сон. Не преуспев в этом, надел халат и побрел в кухню готовить то ли завтрак, то ли ланч. Качало так, что Джона едва не наступил на Ланса, скорчившегося посреди коридора.
Утро, солнышко! Прошлой ночью меня осенило. Блестящая идея, на хрен! Ланс откусил конец изоленты и приляпал ее к полу, закрепив метр компьютерного кабеля. Передвинулся на корточках на два шажка и закрепил кабель в другом месте.
После полутора месяцев совместного проживания подобные сцены перестали удивлять Джону.
Окей, сказал он и прошел в кухнюот гостиной ее отделяла не стена, а только воображение квартирантов.
Прошлой ночью, откусил, закрепил, прошлой ночью мы с Руби ходили в Бруклинский музей смотреть «Расёмон». Классика жанра, охренеть, видел?
Нет. Джона порылся в холодильнике, отыскал упаковку соевых бургеров и закинул один в микроволновую печь.
А зря. И вот смотрю я и соображаю: последние лет так пятьдесят все занимались исследованием точек зрения, понимаешь. Откусил, закрепил. Документальный субъективизм. И в итоге мы полностью фрагментированы. Не можем сосредоточиться. Куда ни двинешьсяновые люди, идеи, образы, мелькают со скоростью сто миль в час, а что мы видим? В смыслепо-настоящему? Все подряд страдаем от СДВГ. Меня держали на риталине с четырех.
А нюхать ты начал в девять.
Точняк. Ланс выдвинул диван и заполз за него. Чтобы справиться с этой проблемой, нужно заглянуть глубже, вернуться к первоосновам, черт побери. Особенно после 9/11 наша культура должна избрать такой путь. Меня это как ядерной боеголовкой шандарахнуло или там грязевой бомбой. Месяцы напролет я напрягалсядумал, чувак, а теперь дошло: главноерассказать о себе. И тут, как только я сообразил, прикинь, что произошло? Проектор сломался. Можешь себе представить? Хераквырубился.
Наверняка есть диск.
На большом экране круче, чувак. Но плевать, главное, в тот момент я самую суть ухватил. Суть в чем: когда фильм прерывается, он останавливается. В этом вся разница между кино и настоящей жизнью. Я сказал Руби: «Эта хрень ясно показывает нам: выбранная нами передающая средавсего лишь симулякр». Понял? Искусственноепесок вместо жрачкисведение жизни к двум часам сорока минутам экранного времени. Мы ограничиваем себядля художника это скверно. И потому из-за дивана показался кулак с зажатым в нем кабелем, реальное кино. В реальном времени. Новый уровень, чувак. Весь я, все время. Веб-камеры в каждой комнате. Принципиально новый жанр направленного вовнутрь кинематографа, полная сеть сознания. Уже и название придумал: жанр «самоменталистики». Само-доку, сечешь? Клево, а?