Извините, вы не могли бы снять ботинки? На улице грязно, звонко произнесла девочка и принялась старательно вытирать босые ступни о коврик.
Чего? переспросил Краснов и, вглядевшись в ее лицо, заметил на лбу и на носу белые пятна какой-то густой мази.
Там тапочки в шкафчике. Тетя Лиля не разрешает в уличной обуви заходить в квартиру. Что вы на меня так смотрите? Это я пастой от прыщиков намазалась.
Больше она не сказала ни слова, прошла в комнату, села за стол, сложила руки на коленях и уставилась в одну точку. На вопросы не отвечала, словно оглохла. До приезда опергруппы и следователя решили ее не трогать. Лейтенант Телечкин отправился за понятыми.
Труп находился на кухне, в полусидячем положении. На вид убитой можно было дать лет сорок, не больше. Холеная, светловолосая, с гладким правильным лицом, она как будто просто села на пол, прислонившись спиной к батарее и вытянув ноги. На ней был теплый махровый халат и узорчатые пушистые носочки. На нежно-розовой мягкой ткани темнели огромные пятна крови. Судя по количеству крови, было нанесено не меньше десятка ножевых ранений. Тут же валялось орудие убийствадлинный кухонный нож с черной пластмассовой ручкой.
Дело не сулило никаких сложностей. Банальное бытовое убийство. Слабоумная девочка-подросток зарезала свою тетю и сама в этом призналась. Понятые, пожилая пара из соседней квартиры, сначала долго охали, потом сообщили шепотом, что Люся сирота, больна с рождения.
Все ясненько, чистенько, никаких вопросов, глубокомысленно заметил Краснов и вздохнул:Мечта, а не трупик.
Да уж, мечта, эхом отозвался Телечкин и попробовал усмехнуться.
Вместо усмешки вышла безобразная гримаса. Встретившись взглядом со своим отражением в овальном зеркале, лейтенант окончательно скис. На физиономии его отчетливо читались страх, жалость к убитой женщине и прочие не поддающиеся описанию чувства, которые переполняли его душу, подступали к горлу и казались Коле Телечкину позорными для нормального мужика, а тем болеедля милиционера.
Опергруппа прибыла через двадцать минут. И надо же такому случиться, что дежурным следователем оказался Илья Никитич Бородин. Он славился на весь округ поразительной способностью запутывать и усложнять самые простые дела. Маленький, полный, с тихим монотонным голосом, он своим интеллигентным занудством сводил с ума даже самых терпеливых оперативников и экспертов.
Едва переступив порог и поздоровавшись, Бородин пробормотал, что для такой кровавой резни слишком уж здесь чисто.
Как это? удивился трассолог. Вон кровищи сколько. Просто на убитой халат из толстой мягкой ткани, почти вся кровь впиталась.
Я не об этом, глухим нудным голосом стал объяснять следователь, покойница нормальная женщина, порядочная, чистоплотная, видимо, законопослушная. К торговле и к прочему бизнесу вряд ли имела отношение. Достаток ниже среднего, если, конечно, в наше время существует понятие середины. Ограбление почти исключается, пьянка и пьяная драка исключаются совершенно, он говорил очень тихо, как бы с самим собой, не обращая внимания на окружающих.
Так это, прошептал лейтенант Телечкин, склонившись к его уху, девчонка убила, племянница. Она же сама призналась. Она больная, дебилка вроде. Такие не соображают, что делают.
Слушайте, а что вы шепчете? У вас первый насильственный труп в жизни? спросил Бородин, чуть повысив голос.
Первый, признался лейтенант и судорожно сглотнул.
Ну, я так и понял. Вы бледный, вас, вероятно, тошнит, следователь откровенно зевнул, прикрыв рот ладонью. Тяжелые веки делали его взгляд сонным, тусклым. Казалось, стоит старику приземлиться куда-нибудь, на стул или в кресло, и он тут же тихонько захрапит.
Колю действительно тошнило, и за это он себя ненавидел. В кармане нашлась пластинка жвачки, он развернул, сунул в рот. Тошнота прошла, мозги немного прочистились. Лейтенант впервые внимательно и спокойно огляделся в квартире, в которой находился уже полчаса. Не квартира, а кукольный домик, уютный, нарядный, как из мультфильма. Все светлое, ни одного темного пятна, кроме окровавленного тела хозяйки. На кухне белая мебель, белый линолеум, в комнатах бледно-желтый паркет, голубые, в розовый цветочек обои, шторы с оборочками, диван и два кресла обтянуты чехлами из такой же ткани, как шторы. На диване три большие куклы в кружевных платьях, в шляпках и башмачках. Куклами заполнен светлый полированный сервант. Посередине комнаты круглый стол, накрытый нежно-розовой вязаной скатертью с длинной бахромой, на столе хрустальная ваза с тремя тюльпанами, большая коробка шоколадных конфет «Черный бархат», перевязанная ленточкой.
Что, гости приходили? обратился Бородин к Люсе.
Телечкин думал, что она ответит молчанием, но ошибся. Девочка довольно живо откликнулась на вопрос Бородина, вздрогнула и выпалила во все горло:
Нет!
Значит, у кого-то день рождения?
Нет, никакого рожденья, никого здесь не было, она заерзала на стуле и густо покраснела, отчего пятна белой мази на ее лице стали еще заметней.
А откуда цветы, конфеты?
Просто так.
Ну понятно, кивнул Илья Никитич, и кто же все это принес просто так?
Никто, девочка опустила голову и принялась заплетать косичку из бахромы скатерти.
Люся, за что ты убила свою тетю? мягко спросил Илья Никитич.
В ответ никакой реакции.
Ну, хорошо, допустим, ты сама не понимаешь за что. Ты живешь с тетей или в гости приехала?
Люся закончила одну косичку и начала другую. Илья Никитич повторил свой вопрос, но девочка как будто опять лишилась слуха.
Она сирота, шепотом ответила за Люсю соседка, жила вроде бы в какой-то специальной лесной школе под Москвой. Лиля раньше к ней ездила, а совсем недавно решилась брать ее к себе на каникулы и на выходные. Просто пожалела. Знаете, она была совершенно одиноким человеком, ее сестра, мать Люси, погибла, а девочка больна, соседка подошла ближе к Илье Никитичу и заговорила шепотом:Мать употребляла наркотики, отец вообще неизвестен. Господи, какая трагедия. Вот, правильно говорят, нет ни одного доброго дела, которое осталось бы безнаказанным. Лиля была хорошим, чистым человеком, и, знаете, у нее был настоящий талант. Вот все, что есть здесь красивого, она сделала своими руками. Шторы, чехлы на мягкой мебели, скатерть, понятая всхлипнула и громко высморкалась, честное слово, просто в голове не укладывается, такая трагедия...
Ну да, ну дапробормотал Бородин, встал, подошел к стене и постучал костяшками пальцев. Скажите, вы шум какой-нибудь слышали?
Нет, покачала головой соседка, ночью было тихо. Я очень чутко сплю, и стенки здесь тонкие. Если что, я бы точно услышала.
А вечером?
Вечером тоже было тихо. Конечно, доносились какие-то звуки, голоса, но ничего тревожного.
То есть криков, грохота мебели вы не слышали?
Да что вы! Мы бы с мужем моментально прибежали бы на подмогу, вызвали бы милицию. У нас с Лилей были очень добрые отношения.
Может, у вас телевизор работал?
Сломан, почему-то с вызовом сообщила соседка и покосилась на мужа, который все это время молчал, то ли от нервного потрясения, то ли просто очень спать хотел. Лицо его оставалось непроницаемым.
Что же вы делали вечером? не удержавшись, встрял в разговор лейтенант Телечкин.
Молодой человек, вы думаете, у пожилых людей, кроме как пялиться в телевизор, нет других занятий? повернувшись к нему всем корпусом, надменно спросила женщина. Если вас так интересует, что мы делали вечером, я скажу. Мой муж читал «Новый мир», а я перечитывала Голсуорси. Вам объяснить, что такое «Новый мир» и кто такой Голсуорси?
Не трудитесь, лейтенант вежливо улыбнулся, «Новый мир»толстый литературный журнал в голубой обложке. Голсуорсианглийский писатель, автор «Саги о Форсайтах», он поймал хитрый, одобрительный взгляд Бородина. Старик ему весело подмигнул, и Телечкин подмигнул в ответ.
Илья Никитич, можно вас на минуту? позвал медэксперт.
Извините. Бородин вышел в кухню.
Смерть наступила не более двух часов назад, произнес эксперт, закуривая и усаживаясь на табуретку, зверь, а не ребенок. На теле восемнадцать ножевых ранений, шесть из них на спине. То есть она сначала убила, потом подтащила к батарее, усадила.
И заметьте, все это как бы шепотом и на цыпочках, добавил Илья Никитич, стены фанерные, слышимость стопроцентная.
Конечно, дом-то панельный, кивнул эксперт и протянул Бородину открытую пачку сигарет, угощайтесь.
Спасибо, не курю, Бородин присел на корточки у трупа, между прочим, симпатичная была женщина.
Да, ничего, кивнул эксперт.
Молодая, интересная, одинокая. Отличная хозяйка, чистюля, рукодельница, Бородин задумчиво взглянул на эксперта, знаете, женщины, которые вяжут ажурные скатерти, должны отличаться спокойствием и терпением.
Вот это как раз могло вывести из себя психопатку-племянницу, заметил эксперт.
Восемнадцать ножевых ранений, Бородин покачал головой, так убивают во время дикой, пьяной драки, после громкой ругани. Как правило, жертва сама провоцирует убийцу и, конечно, сопротивляется, кричит.
Так убивают психи, маньяки, криво усмехнулся эксперт и выпустил аккуратное колечко дыма. А если первый удар был нанесен неожиданно и попал в сердце, то нет ни крика, ни сопротивления.
Сразу в сердце может попасть человек, который знает, где оно, проворчал Бородин, и рука должна быть точной, сильной. Конечно, возможны всякие случайности.
Вольно же было рисковать, брать домой ребенка, который должен находиться в специальном учреждении, эксперт пожал плечами и выпустил сразу три колечка дыма. Знаете, с каждым новым насильственным трупом я все больше убеждаюсь, что у нас восемьдесят процентов населения страдает слабоумием. Совершенно бредовое убийство.
Бредовоеэхом отозвался Илья Никитич, слушайте, а почему все-таки жертва не кричала, не сопротивлялась?
Вы меня спрашиваете? поднял брови эксперт.
Да нет, себя, улыбнулся Бородин, просто размышляю вслух. Соседи говорят, вечером и ночью было тихо. И в квартире никаких следов борьбы
Малышка сначала напоила свою любимую тетушку клофелином, а потом уж стала резать, хмыкнул эксперт, впрочем, для слабоумной это слишком хитро. Вскрытие покажет. Следы на посуде если и были, то милая детка все вымылапол, посуду. А может, она симулирует слабоумие? Хотя столько раз ударить ножом, это надо быть не просто психомнастоящим зверюгой. Вообще, чушь полная.
Чушь, кивнул Бородин.
Убитая, Коломеец Лилия Анатольевна, пятьдесят девятого года рождения, жила одна, детей не имела и, судя по паспорту, замужем никогда не была. Работала художником-дизайнером на игрушечной фабрике. В коробке с документами лежало свидетельство о смерти Коломеец Ольги Анатольевны, шестьдесят второго года рождения. Дата смертитридцатое июня восемьдесят девятого года, причинасуицид. Тут же имелось свидетельство о рождении Коломеец Людмилы Анатольевны. В графе «отец» стоял прочерк. Илья Никитич обратил внимание на дату: шестое июня восемьдесят пятого года. То есть вчера Люсе исполнилось пятнадцать.
Люся, сколько тебе лет? спросил он, не надеясь услышать ответа. Однако девочка произнесла громко и четко:
Четырнадцать.
А когда у тебя день рождения?
Не знаю, голова ее ушла в плечи, лицо ничего не выражало.
Врет, прошептал на ухо Бородину лейтенант Телечкин, адрес знает и год рождения знает, не могла она забыть день и месяц, точно, не могла, вообще, она не такая психованная, как хочет казаться.
Бородин взглянул на него с интересом, молча кивнул и опять обратился к Люсе:
Ты что, лук ела? Очень сильный запах.
Нет. Я луком голову мажу, чтоб волосы лучше росли.
Это кто тебя научил? Тетя?
Нет, фельдшерица у мамы Зои.
А кто такая мама Зоя?
Кто? испуганным шепотом переспросила девочка.
Ну, ты только что сказала: мама Зоя.
Я не говорила, я не знаю, спросите тетю Лилю, глаза ее метались, веки дрожали, лицо стало багровым.
Тетя Лиля умерла, мягко произнес Бородин, ты же сама сказала, что убила ее. Может, ты расскажешь, как ты это сделала?
Никак.
То есть ты ничего не помнишь?
Помню.
Что именно?
Я убила тетю Лилю. Люся плохая. Воняет.
Ну пойдем, ты мне покажешь, как все случилось.
Девочка замерла, как будто перестала дышать.
Люся, пойдем на кухню.
Нет. Я боюсь.
А убивать не боялась?
Нет! громко прошептала девочка и тут же бессильно откинулась на спинку стула, закрыла глаза и быстро забормотала:Не надо, пожалуйста, нет кровь я боюсь не надо, ей больноЛицо ее побелело, губы продолжали шевелиться, но уже беззвучно.
Трассолог подошел к столу, потянулся к конфетной коробке, чтобы снять отпечатки. Люся дернулась, словно ее ударило током. Илья Никитич сдвинул брови и помотал головой, трассолог молча пожал плечами и удалился на кухню. В комнате повисла тишина. Девочка сидела с закрытыми глазами и беззвучно шевелила губами.
Люся, ты любишь шоколад? ласково спросил Бородин.
Она встрепенулась, открыла глаза и принялась опять заплетать косичку из бахромы.
Тебе подарили конфеты, а ты даже не попробовала. Илья Никитич прикоснулся к коробке.
Не трогайте! крикнула Люся и густо покраснела.
Почему?
Это мое! Мне подарили!
Кто?
Один человек, она тряхнула головой и кокетливо поправила волосы.
Как его зовут?
Не скажу.
Он приходил вчера вечером и подарил тебе на день рождения конфеты и цветы?
Люся вдруг вскочила, резко вскинула руки, как будто собиралась наброситься на Бородина, но всего лишь прижала ладони ко рту, рухнула назад, на стул, и замерла. Больше она не произнесла вообще ни слова.
Прибыла бригада скорой психиатрической помощи. Люся покорно делала все, что ей говорили: умылась, оделась. Вещи ее, широкие светлые джинсы и синяя футболка, были аккуратно сложены на стуле в маленькой комнате, у застеленной кровати. Ни на какие вопросы она не отвечала, как будто окончательно разучилась говорить. Лицо ее побледнело до синевы, глаза смотрели в одну точку, не моргая, движения были вялыми, замедленными. Санитар помогал ей. Окончательно собравшись, она встала посреди комнаты, грызя ногти и ожидая следующих приказаний.
Что вы можете о ней сказать? спросил Илья Никитич психиатра, энергичную молодую женщину, когда та задержалась на лестничной клетке, прикуривая.
Нормальная олигофренка в стадии дебильности, врач пожала плечами, в принципе вполне дееспособна. Есть четкие признаки аггравации.
То есть вы считаете, она сознательно преувеличивает свое болезненное состояние?
А вы не видите? Говорить она может, однако молчит.
Самооговор возможен?
Ну, это уж вам разбираться.
Люсю увезли, труп вынесли, в квартире продолжался обыск.
В платяном шкафу, в комоде, на маленьких антресолях царил идеальный порядок. Зимняя одежда была зашита в старые пододеяльники и наволочки, летняя покоилась в шкафу на плечиках, ровные стопки крахмального постельного белья были переложены холщовыми мешочками с сушеной лавандой. Каждый мешочек стянут пестрым плетеным шнурком, и на каждом красовалась крошечная вышивка: цветочки, грибочки, вишенки.
Небольшой книжный шкаф был заполнен в основном учебниками по рукоделию, книгами типа «История русской игрушки», «Дети и мир детства ХIХ века», «Энциклопедия кукольной моды». Дорогие, красочные издания с отличными цветными иллюстрациями. На нижних полках лежали стопки журналов «Верена», «Бурда моден» и множество других, посвященных вышивке, плетению кружев, кукольной и детской одежде. Художественная литература, в основном классика, скромно ютилась во вторых рядах. Читать хозяйка не любила, да и некогда ей было. Для того чтобы так украсить каждую мелочь в доме, надо отдавать рукоделию все свое свободное время.
Чего не было в квартире, так это денег. Даже в сумочке убитой, с которой она, вероятно, выходила на улицу в последний раз, не нашлось ни копейки. Никаких сберкнижек, кредитных карточек. Не было ни одного ювелирного украшения ни в квартире, ни на убитой. Соседи, разумеется, не знали, сколько могло быть в доме денег, о ювелирных украшениях тоже понятия не имели. Правда, соседка вспомнила, что Лиля носила дорогие сережки, золотые, с крупными голубыми сапфирами, причем носила не снимая.
В ящиках письменного стола лежали папки с аккуратными выкройками из папиросной бумаги, поздравительные открытки, два альбома с фотографиями. Их Бородин решил взять с собой, чтобы просмотреть не спеша. Что-то еще не давало ему покоя. Он сел за стол, занялся протоколом и вдруг застыл, уставившись на хитрый узор вязаной скатерти.