Глава 4
Очнулся я на утро, лежа на полу. На моей груди лежала та самая книга, которая вчера полностью убрала из моей жизни скуку. Осмотрев комнату, я был ошарашен: карниз и штора, под которой вчера задыхался, весели, как ни в чем не бывало.
«Может у меня были галлюцинации? Это могло быть возможным, если бы я скурил хороший косячок, но я этим не балуюсь уже лет пять. Еще и книга, наверное, написана каким-то долдоном, который хочет меня пранкануть», говорил я, повысив в конце голос. Возможно, специально для самоутешение, мол покажу какой грозный (в детстве наверняка многие так боролись с бабайками). Но как не пытайся запрятать страх, все равно его не лишишься. Вдруг мне в голову прорвалась одна картина. При чем, я ее уже видел во сне, хотя вряд ли это был он. Скорее какой-то транс, где ты ничего не понимаешь и ничего не хочешь. Изображение было таким четким, что я решил срисовать его содержимое на картину. Обычно я называл это вдохновением, особенно, когда сутками сидишь перед пустым холстом и конструируешь из обрывков единое целое, а потом в голове возникает что-то совершено другое. Только разница с вдохновением у этой картинки имеется: первое пытаешься задержать насильно у себя в мозгу и в любой миг можешь его упустить, второе же настолько цепко ухватилось, что даже при желании не утратишь. И вот впервые за полгода я взял в руки кисточку и краски, сам себя поразил не на шутку, ведь поклялся перед многими знакомыми и творцами, что больше даже не дотронусь до них. Тогда на том вечере я решил открыть себя в чем-то новом. Быть художником наскучило и, чтобы не превратиться в живого овоща, мне нужны были перемены. Хочется отметить, что решимостью поразил самого себя, много топчутся на месте в сомнениях всю жизнь, а я за две минуты размышления сделал выбор. Многие, как и ожидалось, кричали мне в спину, что буду жалеть, а я им в укор только облегчение почувствовал.
Срисовывая неизменную в мозгу картинку, я вспоминал мои первые шаги в изобразительном искусстве. Когда мне было 12 лет, бабушка всерьез задумалась о моей внешкольной жизни. Я проводил много времени за компьютером, играя в стрелялки с друзьями по сети. Ей казалось, что портиться не только мое зрение и усугубляется сколиоз, а еще детская психика извращается кровью и страданием, которые исходят из экрана. Как я говорил ранее, моя бабушка была учительницей, преподавала украинский язык и литературу. Повезло мне (хотя не уместно рассматривать в этом случае фортуну, потому как все было решено с того момента, как я прочитал первое слово) учиться в той школе, в какой она работает. Долго бабушка общалась с учителями на счет меня, все выискивала мои таланты. Физрук только и делал, что критиковал меня. В младших классах жаловался бабушке на то, что я балованный, позже он заявлял: «Хиленький он, пусть на лавочке сидит. Дети смеяться не будут, да и мои нервы целее будут». С тех пор мое одиночное пребывание в тени сверстников стало стилем жизни. Лишь Нонна Леонидовна, учитель по изобразительному искусству, не раз говорила бабушке, что у меня талант к рисованию. Соответственно она дала совет отдать меня в художественную школу. Бабушка на радостях, что, наконец, нашла применению моему свободному времени, послушалась совету, и уже со следующего дня в компьютер я играл только по выходным. Художка стала для меня в прямом смысле вторым домом. С понедельника по пятницу все пять лет я мчался туда, убегая залечивать раны, которые причиняла мне обычная школа. Безусловно, заслуга в моем рвении к постоянному посещению художки лежит на плечах учительницы, которая там работала, Ирины Альбертовны. Конечно, она не была улыбающейся тетушкой и не раздавала конфеты за хорошие работы. Ирина Альбертовна имела авторитетный вид, несмотря на свой маленький рост. Очки предавали ее лицу строгий вид, но сама никогда не повышала на кого-то из моей группы голос. Даже, когда по ее лицу была видна усталость от просмотра картин некоторых бездарных личностей, она по-доброму с вздохами помогала придать хоть какой-то красоты. Из всех учителей, которые пытались меня чему-то научить, эту я хочу помнить всегда.
Всего два часа мне понадобилось, чтобы закончить картину. И вот на холсте можно было увидеть семью: муж, жена и две их дочки. Во время написания картины я даже не обратил внимания на персонажей. Только готовая работа заставила меня включить мозги.
«Книжонка захватила контроль надо мной», сказал я в голос совершенно серьезно.
Мне действительно было страшно, особенно, когда я смотрел на книгу. Чувства уже тогда подсказывали, что с каждой перевернутой страницей кошмар будет усугубляться. Свою интуицию я, как всегда, не послушал. Безусловно, большей чуши и не может быть, как давать любопытству верх после вчерашних событий. Но продолжение хотелось узнать, потому что только оно могло прояснить ситуацию.
«Я совсем про него забыл, хотя когда тут о еде думать», сказал я, глядя на одинокую тарелку с лавашем в левой части стола.
Покидать комнату я даже не думал. В мои планы на этот день входила только книга. Съев лаваш, я открыл ее, руки начали труситься и остановить колебания не мог. Перевернув прочитанную страницу, перед моими глазами открылась новая история.
Глава 5
«Невыносимо ходить на одном месте. Зря я тем вечером не захотела остаться дома. Остается обвинять только саму себя. Я постепенно схожу с ума здесь от одиночества. Хотя я не одна, на каждом этаже имеются такие же жертвы, как и я. Но я бы не хотела к ним присоединяться, слишком уж они злые. Правда, с каждым днем черный ангел все больше и больше приближается ко мне. Дистанция тут даже не важна, а сама я даю ему поглощать себя. Какие же мы ничтожные, только делаем вид, что можем изменить ход событий, а на самом деле моль, которую задавят и даже не заметят. Я долго искала отсюда выход, но его просто не существует. Уже не остается ничего, как сдаться. Мне хочется быть сильной только из-за семьи, живущей рядом со мной. От меня зависит их будущее пребывание в этом рассаднике ужасов, хотя о моем существовании они даже не догадываются. Хотелось, чтобы так и продолжалось, но быть белой среди черных возможно лишь некоторое время. Дальше им будут известны все твои слабые стороны, которые сделают из тебя легкую добычу. Пишу, потому что это последние минуты моей настоящей наружности. Надеюсь, не все потеряно, хотя это, как смотреть в темную пустоту в ожидание светлого блика».
Как и на предыдущей странице, внизу была жирная, несколько раз наведенная надпись«Расплата не за горами».
«Может, раньше в этом доме что-то подобно дома пыток? Или вообще психиатрическая больница? закидывал я сам себя вопросами. В прошлой записке упоминалось об отце, который сидит и смотрит в одну точку. Вероятно и то, что я сейчас напрасно закручиваю себя, так как кто-то просто набросал свое произведение, а может оно состоит из таких записок. Припоминается «Иерусалимов удел» (рассказ Стивена Кинга) написан также в таком стиле. Кто-бы это не написал, но ему удалось превзойти самого «короля ужаса», я от страха начал с ума сходить, и галлюцинации стали мучать. Последняя запись меня вводила в заблуждение и всячески настораживала. Было явно, что их кто-то обидел и, при чем, сильно, раз в тех одиноких словах в конце страницы ощущалась злоба и непреодолимая жажда расплаты. Вот только за что?».
Во времени тогда я потерялся окончательно. Видел, что за окном темнело, но так как на дворе стояла зимадень был коротким. Разбираться в числах на циферблате не хотел, математику ненавидел с 6 класса, а часы снял, потому что все время тикали и раздражали мою нервную систему.
«Первая записка написана одной из дочек на картине. А вот по второй возник вопрос. Хотя, если упомянута мама, то похоже на подростка или немного старше», рассуждал я вслух.
Вовремя обдумывания выше сказанного, мои уши услышали что-то за пределами комнаты (как я определил, это были шаги). Разум был уверен, что вестись на эту уловку опасно. Но мои ноги не были подвластны мне. Да и вообще за тот день я ощущал, что начинаю терять себя. Сразу после загадочной отключки меня потянуло к той, будь она не ладна, книге. Все мои мысли были заняты ею. Я не рассуждал логически, а механически слушал кого-то, словно я марионетка в пальцах зловещего кукловода, который желает увидеть мои страдания. Но позже мне довелся шанс узнать причину такого всего ранее упомянутого.
Перейдя из комнаты в длинный и темный коридор, звуки хождения изменились на шепот, который до костей пронзал меня ужасом. Желание остановиться было чуть ли не мечтой, но ноги не подчинялись мне. Шаг за шагом я сжимал глаза все сильнее, а открывать не давал страх. Как и в фильмах ужасов, ожидал увидеть страшное создание со злым лицом, которое смеется и наслаждается твоими муками. Бурное воображение разыгралось не на шутку, будто вспомнив детство, в котором мы сами надумывали себе страхи, а потом натягивали одеяло во весь рост, а голову зажимали подушкой и руководствовались логикой, если не видим чудище, значит егонет. В моем же случае подобное сделать было невозможно. Ноги сами остановились, правда, я не понимал где именно. Я все-таки решился открыть глаза и увидел, что надуманное в моем воображении в самом изощренном стиле оказалось лишь пустым ожиданием. Никто не стоял там, но шепот продолжался. Я оглядывался вокруг в надежде увидеть того, кто заставил меня покинуть комнату. Простояв около минуты и не увидев ничего сверхъестественного, шепот показался мне галлюцинацией, вызванной той странной отключкой. Правда, я не понимал причину столь резкого появления ответвления. Мысли наталкивали на то, чего опасался наиболеелишение рассудка. Возможно, от полного одиночества я схожу с ума, ведь за последние месяца три у меня не было ни одной встречи, и даже ни с кем не говорил вживую. Я повернулся назад, дабы вернуться в комнату, но у кого-то были другие планы на счет меня. Меня прижало к стене и в области шее чувствовалось давление. Дышать становилось все труднее, и я руками попытался помешать неизвестной силе, которая старалась задушить меня. Но как только пальцы достигли шеи, послышалось шуршание целлофана. Я поднял руку выше, и ладонь нащупала, что ним покрыта вся моя голова. Паника охватила меня и все движения стали хаотичными. Сражаться с пустотой оказалось не так уж просто. Я боролся всеми силами, от тупого махания руками поверху до качания всем телом, которое так и магнитилось к стене. Чем большими были мои старания, тем меньше ноги ощущали под собой пол. Что-то вздымало меня вверх, а руки прижимало к телу, чтобы не пытался порвать пакет. Когда я осознал, что бороться не имеет смысла, и мысленно смирился с участью, вдруг резко очутился на полу. Сразу же пальцы разорвали целлофановый пакет, который проглотил мою голову, и я поглощал ртом воздух, как будто вечность жил без него. В направлении в комнату, перед моими глазами все удлинялось, и дверной разъем в комнату умножился на три, а ноги и вовсе шагали по кругу. Недолго мучаясь от головной боли и блужданию под стенкой в надежде войти в проход, вскоре я потерял сознание.