Не беспокойтесь. Я прожила достаточно долго без этого, надеюсь прожить и дальше.
Ну, если вы уверены.
Я уверена.
Мы вежливо распрощались, и я смотрела, как она садится в машину. Она проехала по улице и исчезла за углом. Я повернулась и пошла к дому с растущим чувством раздражения. В чем я была уверена, после всего, это в том, что моя задница была покрыта глазурью и подана мне на тарелочке. Бабушка брала сирот? Засверлиться веником.
Я убрала со стола, сложив чашки, блюдца и ложечки в раковину. Включила горячую воду, пустила струю жидкости для мытья посуды и смотрела, как появлялись пузыри. Выключила воду, вымыла посуду и положила в сушилку. Когда я открыла кухонный шкафчик, оттуда вылетела еще одна моль. Я начала вытаскивать продукты с полок, осторожно их инспектируя. На крышке полупустой коробки с кукурузной крупой был маленький кусочек чего-то в паутине, как крошечный гамак для насекомых. Я заглянула внутрь и увидела личинки, ползающие по крупе, как дети, играющие в куче песка.
Я достала бумажный пакет и бросила в него коробку с кукурузной крупой, за которой последовала мука, которую я даже не стала проверять. Я не могла вспомнить, зачем мне вообще понадобилось покупать муку и кукурузную крупу, но они находились у меня достаточно долго, чтобы в них завелись паразиты.
В интересах санитарии я выкинула крекеры, два заблудших пакетика хлопьев, пакет макарон и круглый картонный контейнер овсянки, крышку которого я не осмелилась поднять.
В конце концов, я поставила пакет на стол и опустошила туда весь шкафчик. В результате моего буйства там ничего не осталось, что позволило мне отскрести полки. Хорошо. Теперь идеально. Можно начинать жизнь сначала.
Когда зазвонил телефон, я вышла из кухни и подошла к письменному столу. Перед тем, как снять трубку сделала глубокий вдох, чтобы не убить несчастного, оказавшегося на другом конце линии.
Алло?
Кинси?
Да.
П.Ф. Санчес из Пуэрто. Я нашел имя ветеринара и решил вам сообщить.
Вы нашли? Ой, как здорово! Я не ожидала, что вы позвоните.
Я подвинула поближе блокнот и открыла ящик в поисках ручки или карандаша.
Я думал, что это может вас удивить. Я был уверен, что знаю, где искать, но попутно мне пришлось приводить в порядок все остальное. Это отрицательная черта хранения слишком большого количества бумаг. Все приходит в беспорядок. У вас есть бумага и ручка?
Да. Давайте.
Ветеринара звали Уолтер Макнэлли. Его заведение было на Дэйв Левин. Больница для животных Макнэлли. У меня есть адрес и телефон того времени.
Он назвал их, а я записала.
Вы сказали «Уолтер» или «Уокер»?
Уолтер, через «т».
Странно. Кажется, я училась в школе с его сыном. А как насчет даты, когда усыпили Улфа?
13 июля 1967.
Спасибо. Вы молодец.
Пожалуйста. Рад был помочь. Если узнаете что-нибудь интересное, позвоните мне?
Конечно.
Я достала телефонный справочник и открыла желтые страницы, в поисках списка ветеринаров. Там не было ни Макнэлли, ни больницы для животных Макнэлли.
Я открыла белые страницы, но единственными Макнэлли были Уокер и Каролин в Хортон Рэвин. Я записала их адрес и телефон. Сняла трубку и задумалась.
Хотя я знала Уокера, между нами не существовало никаких отношений. В выпускном классе мы с Уокером Макнэлли встречались на уроках американской истории. В то время я находилась в фазе протеста (которая длилась все старшие классы), так что меня больше интересовало прогуливание уроков, чем их посещение. В результате я успевала не очень хорошо. Но, опять же, я не была отличницей и когда не прогуливала, так что из-за моего плохого поведения большого ущерба не случилось. Единственный урок истории, который я запомнила, был в день, когда мы обсуждали различие между английской и американской социальной структурой. Учитель хотел, чтобы мы оценили причины, из-за которых колонисты основали эту нашу храбрую новую землю, и почему они в конце концов порвали с тиранией короны. По его мнению британцы непреклонно отстаивали классовые различия, в то время как мы, американцынет. Можете себе представить мое удивление.
Последовал оживленный обмен мнениями, большинство из них было озвучено ребятами из Хортон Рэвин, родители которых были состоятельны и поэтому глубоко убеждены в социальном равенстве. Конечно, у всех в Америке были равные возможности! Только у детей из Хортон Рэвин их было больше, чем у остальных.
Я помнила, что Уокер был элегантным , с некоторой беспечностью студента частной школы, которой я восхищалась и побаивалась издалека. Он был хорош собой, отстраненный и уверенный. Он и его окружение принимали привилегии как что-то само собой разумеющееся, и почему бы нет? Ну и бог с ними. Что вызывало мой интерес, это его неуправляемая сторона. Он увлекался быстрыми машинами и быстрыми девушками.
У быстрых девушек были деньги, ничего вульгарного, но они были отчаянными. Я запомнила двух из них, Кэсси Вейсс и Ребекку Рэгсдейл, с их идеальной кожей, идеальными зубами и подтянутыми атлетическими телами. Они были дружелюбны, как могут быть дружелюбны девушки, которые знают, что они лучше тебя. Уокер встречался с Ребеккой, а потом бросил ее ради Кэсси.
В те дни популярным местом для объятий и поцелуев служил небольшой парк на вершине холма, который окрестили Пиком страсти. По вечерам в пятницу и субботу парковка была заполнена машинами с запотевшими стеклами и большим количеством резких движений на передних и задних сиденьях. Те, кто искал большего комфорта и уединения поднимались на самую вершину, где были установлены столы и скамьи для пикников и огромная беседка, в которой выступали музыкальные группы на летних концертах.
Последние два года парк был закрыт для публики после того, как группа подростков устраивала там фейерверки, отчего загорелась сухая трава, и беседка сгорела дотла.
К концу школьного года Кэсси была беременна и присутствовала на выпускной церемонии в мантии, под которой, казалось, скрывался украденный из спортзала баскетбольный мяч.
Ребекка погибла в октябре того же года, после падения с третьего этажа студенческого общежития.
По слухам, это произошло, когда она занималась на балконе сексом с членом местного студенческого братства, но, конечно, это не он ее столкнул. Скорее всего, она упала, когда блевала через перила.
Что касается Уокера, он много курил, много пил и покупал травку у шпаны, с которой я была в приятельских отношениях. Позже я слышала, что он сам торговал наркотиками, хотя никогда не видела доказательств. Я сама никогда не собиралась торговать травой, потому что знала, что, если попадусь, наказание будет намного строже, чем то дерьмо, которое пролилось бы на голову Уокера, если бы его поймали на том же самом. Это не казалось мне несправедливым. Просто так устроен мир.
Так что я собираюсь делать, позвонить парню и заново представиться? Что плохого может случиться, если я наберу его номер столько лет спустя?
Я решила не морочить себе голову предположениями. Может быть, условия соревнования для нас сейчас выровнялись, или, есть очень небольшой шанс, что я не нахожусь в той же глубокой яме. Я взяла трубку и набрала номер. Ответила женщина.
Могу я поговорить с Уокером?
Его нет дома. Можете позвонить ему в Монтебелло Банк и Траст позже, на неделе.
Ее тон был отрывистым.
Спасибо. Я попробую. Это Каролин?
Да.
Можно ему передать кое-что, на случай, если я не дозвонюсь ему на работу?
Ладно.
Прекрасно. Меня зовут Кинси Миллоун. Мы с Уокером вместе учились в школе. Я хочу связаться с его отцом. Он ведь ветеринар, правда?
Он был, но теперь на пенсии.
Я так и подумала, когда не нашла его в «Желтых страницах». Он до сих пор здесь, в городе?
Последовало молчание, потом она спросила:
А в чем, вообще, дело?
Послушайте, я понимаю, что это звучит странно, но я хотела бы поговорить с ним о собаке, которую он усыпил.
У Уолтера какие-то неприятности?
Вовсе нет. Я просто хочу задать ему пару вопросов.
Вы рекламируете что-то по телефону? Дело в этом? Потому что ему ничего не нужно, и нам тоже.
Я засмеялась.
Я ничего не продаю. Ячастный детектив...
Связь оборвалась.
Полностью моя вина. Обычно я не вытягиваю информацию по телефону. Слишком легко для другой стороны увернуться и ускользнуть. При разговоре лицом к лицу в игру вовлекаются социальные условности. Люди обычно улыбаются и смотрят в глаза, уменьшая любой намек на агрессию. Во мне метр шестьдесят семь, я вешу пятьдесят четыре килограмма и не кажусь опасной среднему гражданину. Я много улыбаюсь и разговариваю вежливо, обсуждая дела в неугрожающей манере, что обычно дает мне по крайней мере часть того, чего я хочу.
Все, что я получила от контакта с Каролин, это то, что ее свекор ушел на пенсию, что я и так подозревала с самого начала. Она проигнорировала мой вопрос, живет ли он до сих пор в городе, что заставило меня поверить, что живет. Если бы он жил где-то ещев другом городе или штате, проще всего было так и сказать. Если он живет в Санта-Терезе, мне предстояла нешуточная работенка. Санта-Тереза битком набита дорогими домами для пенсионеров, домами для престарелых и пансионатами для пожилых и инвалидов. Если я буду их обследовать, лично или по телефону, это затянется неизвестно насколько, без всякой гарантии успеха.
Еще раз я соотнесла свое желание знать правду с усилиями, которые для этого потребуются.
Как обычно, победило мое фундаментальное любопытство. Я знала, что без особенного поощрения на меня сходит дух охоты, и я откладываю в сторону все остальное, пока не одержу победу. Возможно, это форма психической болезни, но годами это срабатывало успешно.
Перый шанс, который у меня былсбегать в Монтебелло Банк и Траст. Может, я смогу уговорить Уокера дать мне информацию в память о добрых старых днях.
15
Джон Корсо
ноябрь 1962сентябрь 1966
Когда Джону было тринадцать, умерла его мать. У нее с детства была астма, и позже в жизни она страдала от бесконечных легочных заболеваний. Джон знал, что его мама часто чувствовала себя плохо. У нее всегда был кашель, простуда и разные другие инфекции дыхательных путейпневмония, бронхит, плеврит. Она не жаловалась, и всегда казалось, что она быстро выздоравливает, что он считал доказательством того, что у нее не было ничего серьезного.
В ноябре она заболела гриппом, и симптомы, казалось, становились все хуже. В пятницу утром, когда ей не стало лучше, Джон спросил не позвонить ли кому-нибудь, но она сказала, что все будет в порядке. Его отца не было в городе. Джон не помнил, куда он поехал, и Лайонел не оставил телефона. Отец Джона был профессором английского языка, находившимся в творческом отпуске от Калифорнийского университета в Санта-Терезе.
Он недавно опубликовал биографию важного ирландского поэта, имя которого Джон забыл.
Лайонел уехал читать серию лекций о нем, вот почему Джон с матерью оказались одни.
Джон предложил не пойти в школу и остаться дома, но мама не хотела, чтобы он пропускал занятия, так что в 7.30 он отправился три километра на велосипеде до Академии Климпинг.
Он был неуклюжим пареньком, невысоким для своего возраста и весившим килограммов на двадцать больше, чем нужно. Этот факт и еще скобы на зубах не добавляли ему особой привлекательности. Он случайно услышал, как отец сделал замечание о его превращении в лебедя«Пожалуйста, господи», так он выразился. Джон пропустил начало фразы, но не требовалось многого, чтобы понять, что отец считал его гадким утенком. Это был первый раз, когда Джон столкнулся с фактом, что у других есть мнение о нем, и оно не всегда доброе. Мама обещала ему, что он быстро начнет расти, когда достигнет половой зрелости, но пока что не было никаких признаков этого. Отец купил ему велосипед, чтобы поощрять движение на свежем воздухе. Джон гораздо больше предпочитал, чтобы в школу его отвозила мама, что она делала, когда чувствовала себя хорошо.
В тот день Джон вернулся из школы в 3.30 и обнаружил все в доме в том же состоянии, как он оставил. Он удивился, почему мама не встала и не ждет его. Обычно, даже будучи больной, она успевала принять душ и одеться к середине дня, когда заканчивались уроки.
Он находил ее на кухне, с сигаретой, по крайней мере, делающей вид, что все в порядке.
Иногда она даже пекла ему кекс из готовой смеси. Сейчас комнаты казались холодными и темными, хотя свет был включен, и он слышал, как шумит воздух в воздушном обогревателе.
Он постучал в спальню, потом открыл дверь.
Мама?
Ее кашель был влажным и тяжелым. Она поманила его в комнату, постучала себя по груди и приложила ко рту платок, выплюнув какой-то комок.
Джон стоял в дверях, глядя на нее.
Разве не надо позвонить врачу?
Она отмахнулась, снова закашлялась, этот приступ оставил ее вспотевшей и бессильной.
У меня остались таблетки с прошлого раза. Поищи в медицинском шкафчике. И, пожалуйста, принеси стакан воды.
Он сделал, как она сказала. Там было три пузырька с лекарствами. Он принес их все, и она выбрала те, что считала лучшими. Приняла две таблетки, запила водой и откинулась на подушки, которые она поставила почти вертикально, чтобы легче дышать.
Он спросил:Ты обедала?
Еще нет. Я возьму что-нибудь скоро.
Я могу сделать тебе жареный сэндвич с сыром, как ты меня учила.
Он хотел помочь. Он хотел быть полезным, потому что, когда она вновь будет на ногах, мир будет правильным сам по себе. Он чувствовал ответственность, потому что оставался единственным ребенком в доме. Его брат, Грант, на пять лет старше, недавно уехал в Вандербилт и не вернется до рождественских каникул.
Ее улыбка была бледной.
Жареный сэндвич, это хорошо, Джон. Ты такой милый.
Он пошел на кухню и сложил сэндвич, убедившись, что кусочки хлеба смазаны маслом с обеих сторон, так что они подрумянятся равномерно. Когда он снова постучал в ее дверь, с тарелкой в руках, она сказала, что немного поспит перед едой. Он поставил тарелку на столик у кровати, пошел в свою комнату и включил телевизор.
Когда он заглянул к ней через час, она выглядела плохо. Он подошел к кровати и положил руку ей на лоб, так, как делала она, когда думала, что у него температура. Ее лоб был горячим, а дыхание частым и неглубоким. Ее трясло, и когда она открыла глаза, он спросил:
С тобой все в порядке?
Я замерзла, только и всего. Принеси мне одеяло из шкафа, пожалуйста.
Конечно.
Он принес несколько одеял и укрыл ее, переживая, что делает недостаточно.
Я думаю, что должен позвонить в скорую или еще куда-нибудь. Ладно?
Когда мать не ответила, Джон вызвал скорую помощь, которая приехала через пятнадцать минут. Он впустил врачей, с облегчением, что кто-то другой теперь отвечает за нее.
Один из двоих мужчин задавал вопросы, в то время как другой измерил температуру и давление и послушал грудь. После короткого совещания и телефонного звонка он положили ее на носилки и отнесли в машину. Из взгляда, которым они обменялись, Джон понял, что мама больна серьезней, чем он думал.
Когда Джону предложили следовать за ними в больницу Санта-Терезы, он едва не рассмеялся.
Яребенок. Я не могу вести машину. Моего папы нет дома. Его даже нет в городе.
В конце концов ему разрешили ехать в передней части машины скорой помощи, что, как он понял, было нарушением правил.
В больнице он сидел у стойки регистрации, пока врач осматривал его маму. Медсестра сказала, что он должен позвонить кому-нибудь, но это только сбивало его с толку. Он не знал, как дозвониться до брата в Нэшвиле, а кому еще? У него не было домашнего телефона учительницы. Школа была в это время уже закрыта. Не было никаких родственников, о которых он бы знал. Его родители не ходили в церковь, так что не было даже священника, которому можно было бы позвонить.
Медсестра ушла куда-то по коридору, и вскоре появилась женщина-социальный работник и поговорила с ним. Она не особенно помогла, задавая те же вопросы, на которые он не мог ответить. В конце концов она позвонила соседям, паре, которую его родители едва знали.
Джон провел эту и следующую ночь у них. Он оставил записки на передней и задней двери, чтобы отец мог его найти.
Мама прожила еще полтора дня, а потом ее не стало. Последний раз, когда он ее виделвечером, когда отец наконец-то появилсяу нее стояли капельницы в обеих лодыжках.
На одной руке был манжет для измерения давления, на другом запястьеартериальный катетер и кислородная маска на лице. Джон запомнил тот момент, когда ее грудь перестала подниматься и опускаться, но он все равно смотрел, думая, что все еще может видеть движение. В конце концов, отец сказал ему, что пора уходить.
Лайонел отвез сына домой и провел следующие два часа на телефоне, уведомляя друзей, родственников, страховую компанию, и Джон не был уверен, кого еще.
Пока отец был занят, Джон пошел в мамину комнату. Папина сторона кровати была нетронута и аккуратно застелена, а на маминой стороне простыни были смяты, а подушки до сих пор прислонены к спинке кровати. На полу валялся грязный носовой платок.