О, неужели я так сильно напугал тебя вчера? спросил мужчина, делая встревоженное лицо и притворно округляя глаза.
Сжав челюсти, я ничего не ответила. Внезапно захотелось очутиться как можно дальше от этих насмешливых карих глаз.
Не сводя взгляда с моего полуотвернувшегося лица, незнакомец присел на поросшие мхом валуны и через некоторое время, уже не смеясь, произнес:
Я приношу свои извинения. Видимость была ужасная, а я несся на бешеной скорости Предлагаю начать наше знакомство заново, что скажешь?
Я медленно повернула голову влево. Искоса стрельнула в незнакомца взглядом. Он держался уверенно, даже самонадеянно, однако его выдавали его напряженные руки, будто жившие собственной жизнью: пальцами перекатывая сломанный прутик, молодой человек с каждым разом всё сильнее сжимал тонкую ветку, отчего на его кистях стали проступать дорожки синих вен.
«Нервничает? Интересно, из-за чего?» подумала я, следя за тем, как оранжевое крошево осыпается на колени мужчины. Потом я перевела взгляд выше и увидела, как вмиг темнеет взор его теплых глаз. Что-то отпечатывалось в лице этого сильного человека, как будто он пережил что-то очень страшное в жизни, какую-то утрату, и теперь отчаянно убегал от нее.
Мужчина не мигая смотрел на меня, и я поняла, что он все еще ждет моего ответа. Я была не в силах произнести ни слова.
Не делай этого, Соф. Просто скажи ему, что ты опаздываешь, что должна уже уходить
Хорошо, давай начнем сначала.
Незнакомец медленно растянул губы в улыбке. Я как будто услышала выдох облегчения, но, возможно, это был всего лишь шелест орешника или шепот молодой травы, стелющейся у нас под ногами.
Меня зовут Марк, Марк Кристиан Аттье, сказал он, подымаясь.
Софи, представилась я, в уме проговаривая имя молодого человека. «В этих краях так никого не называют, да и акцент у него отличается от нашего» думала я, пока мужчина, слегка поддавшись вперед, не сводил с меня глаз.
Со-фи-я, по слогам, словно название какого-нибудь экзотического блюда, произнес Марк. У тебя чудесное имя, Соф.
Мои щеки зарделись, и я почти невольно улыбнулась.
Спасибо, сказала я и вдруг резко дернулась, будто проснулась от сладкого сна. Внезапно грудь сдавилословно я снова попала в лисий капкан. То, что я пошла в лес, никому не известно, а от мужчины, которого я совсем не знаю, можно ждать чего угодно, это всем известно. И хотя мать часто говорила мне, что с незнакомыми людьми ни в коем случае нельзя разговаривать (особенно, если это сильный, пышущий энергией и здоровьем молодой человек), я прочитала достаточно книг и газет, чтобы самой понять, что обычно ничего хорошего для девушки такое общение не приносит.
Тем временем Марк подошел к роднику и, окунув пальцы в прохладную влагу, сказал:
На вид водица, вроде, ничего Скажи-ка мне, Софи, она из меня козленочка не сделает?
Я подавила смешок и ответила, что пью эту воду каждое лето и пока особых изменений за собой не наблюдаю. Параллельно, где-то на кромке подсознания, я искала предлог, чтобы по-быстрому смыться.
Красивая прическа, неожиданно сказал Марк, возвращая меня в реальность.
Что? А Спасибо. Сплела из местных сорняков, сказала я, чувствуя, как снова стало жарко щекам. Внутренне разозлившись на такую реакцию организма, я хотела было ответить, что спешу, что мне нужно домой, потому что
Потому что что? Мозг, как назло, не хотел ничего придумывать, я ощущала себя словно в тумане.
Оригинально, усмехнулся мужчина, вытирая мокрые руки о ткань джинсов. У тебя есть планы на сегодня?
Да. Мне нужно домой, пока мать не подняла на уши всех соседей.
Марк сделал страшные глаза и спросил, не буду ли я против, если он проводит меня до дома. Меня пугал этот сильный, источающий безотчетную угрозу мужчина, и я было уже открыла рот, чтобы сказать
Да, сказать, что не против, блин.
Мы вместе вышли из леса на залитую солнцем дорогу, и только там я смогла почувствовать себя в безопасности. Болтая (говорил в основном он), мы побрели в сторону разбушевавшегося моря, пальцы мужчины, будто ненароком, легонько касались моей руки. Несмотря на прохладный день, мне стало жарко, а от поясницы к рукам волнами шла тревожная ежистая дрожь.
Когда мы дошли до моего дома, Марк как бы между делом спросил, возможно ли, чтобы мы встретились с ним как-нибудь еще раз.
Может быть, я уклончиво улыбнулась и вдруг увидела, что цвет глаз мужчины изменился: он стал темнее, в радужке сверкнули изумрудные огоньки. Я уже открыла рот, чтобы спросить Марка об этом, но вовремя заметила, как колыхнулась занавеска на кухне. Окно было наглухо закрыто, так что у меня не осталось сомнений, что потревожило легкую ткань гардины. Мать никогда не стеснялась подглядывать за другими людьми, и собственная дочь, разумеется, вызывала в ее мелочной душонке самые что ни на есть пытливые чувства.
Тогда я не прощаюсь, веснушка, сказал Марк, внимательно наблюдая за мной.
Он заметил мой взгляд, брошенный за его спину, но оборачиваться не стал. Ухмыльнувшись, он ленивым движением поправил темную прядь волос, рывком шагнул ко мне и одними губами прошептал:
У тебя есть минута, чтобы придумать отмазку для матери.
Пораженно выдохнув, я еще долю секунды вдыхала его запах, потом в нос ударил холодный поток воздуха, Марк развернулся и быстрым шагом пошел прочь.
Только когда мужчина скрылся за поворотом, я поняла, что всё это время была напряжена до самых кончиков пальцев на ногах. Да что там говорить, я вся дрожала, как в лихорадке! Постояв некоторое время под полуденным солнцем и выровняв дыхание, я сделала глубокий вдох, расправила плечи и толкнула входную дверь.
В прихожей я мигом разулась и не смотря по сторонам припустила к лестнице.
София! голос матери прозвучал из самого темного угла кухни. Кто был этот парень?
Никто, я быстро-быстро подымалась в комнату.
С кем ты разговаривала, Соф?
Я молча зашла в спальню, закрыла дверь на задвижку, села на кровать и, яростно застонав, сжала виски руками.
Мне всегда было чуждо мужское внимание. Я не знала, как разговаривать с парнями, не знала, как реагировать на интерес с их стороны я ничего о них не знала. И еще я не знала человека, кто мог бы помочь мне узнать их ближе. Кто разъяснил бы мне, что нужно говорить, а что нет, кто сказал бы мне, когда нужно спорить с мужчиной, а когда лучше промолчать. Понимаете, в то время, когда мои сверстницы учились тонкому искусству обольщения и на практике повышали свои умения кокетничать, я беззаботно гуляла вместе с Мией по окрестным полям, брала книги из местной библиотеки и не шибко задумывалась о том, что однажды придет тот час, когда мне нужно будет что-то ответить на мужской комплимент.
Еще давно, в девятом классе, я влюбилась в одноклассникатощего парня с нахальной ухмылкой и белыми, как у акулы, зубами. И что я в нем тогда нашла? Это сейчас я понимаю, что паренёк-то был самым обычным мерзавцем, но тогда я думала иначе. Мудрость приходит с годами, так ведь? Позже, познакомившись с бессонницей и апатией, я поклялась себе, что больше никогда не совершу эту ошибку.
Но если то, что происходит со мной сейчас, никак не иначе, как новая ошибка, тогда что это? Что?
Глава 8
В понедельник утром я сослалась на плохое самочувствие (что не было такой уж ложью), позвонила на работу и сказала, что не приду. Во вторник, чувствуя себя последней трусихой, я снова набрала рабочий номер и взяла неоплачиваемый отпуск до конца недели. Каждый день, когда я спускалась завтракать, мать с отцом, едва завидев меня, как по команде прекращали любые разговоры и смотрели на меня одинаковыми взглядамисмесь тревоги и любопытства. «В зеркале они что ли репетировали?» думала я, с силой сжимая чашку чая.
Бесцельно валяясь в кровати и смотря на проплывающие за окном сизые облака, я так и представляла голос матери: «Вот так они и завлекают молодых девушек: комплиментик там, улыбочка здесь, и всеприманка брошена, рыбка клюнула»
Да и знаю я о нем совсем крохи.
Пока мы шли по маковому полю, Марк рассказал мне о том, что приехал он в Лаундервиль из далекого Шейна, что его родители умерли, когда ему было три, и он их совсем не помнит. Его приняла уже покойная тетушка Энн, которой он обязан всем, что у него есть. В сущности, очень долгое время именно эти жалкие толики информации и являлись краеугольным камнем моего представления о его прошлом.
В те дни мне не давала покоя одна удивительная вещь. Приправленное скукой любопытство в итоге победило опасение вновь увидеть чужестранца, так неожиданно занявшего мои мысли, и поэтому субботним утром я спустилась на первый этаж, сделав несвойственную мне небольшую остановку возле зеркала.
Ну и куда ты так вырядилась?
Мать стала в прихожей позади меняруки скрещены на груди, губы сжаты в тонкую, словно начерченную под линейку, линию.
Интересно, что же ей испортило настроение на этот раз: подгоревший омлет на обед или появление новых морщин в отражении?
Гулять, ответила я ей, надевая черные ботинки.
Гулять, передразнила меня мать, не смеши меня. Ты всю неделю просидела дома, занимаясь непонятно чем, а теперь оделась как бульварная девка и тьфу, она сплюнула. Противно смотреть!
Так и не смотри, огрызнулась я, в последний раз приглаживая взлохмаченные кудри.
По правде говоря (а мы ведь только так и делаем), я и впрямь одевалась в тот день с особой тщательностью. Нашла свою старую юбкуту, которая плотно обтягивала мой зад, нацепила на запястья нетронутые со школьных лет побрякушки и даже стащила у матери тюбик черной туши. С тушью вышел небольшой казус: когда я трясущимися руками прочесывала щеткой свои бледные ресницы, изрядная часть сажи осыпалась под глаза, и мне пришлось быстро бежать в ванну смывать черные крошки.
Иди мигом умойся ипроизнесла мать на одном дыхании и замолчала, словно ей не хватало воздуха. И переоденься, в таком виде ты никуда не пойдешь, закончила она на этот раз твердым, не терпящим возражения голосом.
И не подумаю, я накинула на плечи легкую куртку. Хорошего дня, мам, бросила я ей и опрометью выскочила на улицу. У меня было дело, которое не требовало отлагательств.
Улица, обычно тихая и неживая, кишела молочниками, тянущими на своих горбатых спинах бидоны с еще теплым молоком, спешащими куда-то серьезных с виду фермеров, маленькими детьми, капризно надувающими свои пухлые щечки, и даже цыганами, которые предлагали мне побывать на их свадьбе свидетельницей.
Пройдя около мили в центр города, я обошла скамейку, за которой молился на коленях человек в черной рубахе, и вышла к дверям библиотеки. Раньше, лет двести назад, здесь жил граф Мортимилен вместе со своей красавицей-женой. Граф прославился тем, что устраивал шикарные балы и лично подарил танец каждой прекрасной жительнице Лаундервиля. Сейчас здание утратило прежнее величие, но, безусловно, сохранило дух и атмосферу того времени.
Я открыла дубовые, расписанные витиеватыми завитками двери библиотеки и, как часто это со мной здесь бывало, замерла: я будто перенеслась в прошлое столетие. Куда ни глянь, повсюду виднелись ряды массивных книжных полок, на драпированных золотым шелком стенах висели портреты знаменитых полководцев, королей и их жен, пол застилал ало-красный, точно свежая кровь после ожесточенного сражения, ковер, а приглушенный свет канделябров добавлял щепотку интимного очарования в хитросплетения темно-книжных лабиринтов.
Я подошла к хрупкого телосложения полке, на которой теснились друг к дружке старые фолианты, и провела по кожаным корешкам ладонью. Как и всегда, ощущение чуть шероховатой темной кожи под подушечками пальцев вызвало во мне чувство гордости и благоговения. Обойдя зал и не найдя нужной книги, я все же решила обратиться за помощью.
За стойкой регистрации, склонившись над формулярами, сидела молоденькая девушка. На бейджике, приколотом к белой рубашке, я прочла: «Лили МакКэроу, младший библиотекарь». Как же ей шло ее имя! Бывает, посмотришь на человека и сразу понимаешь, что он родился, чтобы быть Эдуардом или Кристианом, и никакое другое имя ему бы не подошло.
Когда я рассказывала девушке о своей проблеме, она, вопреки моим ожиданиям, не смотрела на меня с насмешкой, а внимательно вслушивалась в каждое мое слово, отчего я почувствовала к ней прилив теплоты и благодарности.
Может, у вас есть какие-нибудь исследования или заметки в газетах об этом? спросила я, коротко обрисовав ситуацию.
Кажется, я знаю, как вам помочь Пройдемте за мной, сказала мисс МакКэроу, решительно отодвигая ножки стула.
Я посеменила следом, вслушиваясь в рокот ее звонких каблуков, которые повели меня в самую глубь читального зала. Остановившись возле секции «Альтернативная медицина», девушка обвела глазами огромный стеллаж и нахмурилась. Глаза ее вскользь обегали книгу за книгой, пока наконец не задержались на большом фиолетовом томе. Наклонившись вперед вслед за мисс МакКэроу, я даже не пыталась скрыть волнение.
Держите, девушка протянула мне толстенную книжку. Здесь вы найдете всё, что вам нужно.
Спасибо, искренне поблагодарила я библиотекаря и прижала книгу к груди, словно та была самым ценным сокровищем мира. Потом в крайнем нетерпении я дошла до самого дальнего угла зала, быстро нашла нужный мне раздел и склонилась над книгой, щуря глаза и разбирая мелкий шрифт напечатанных статей.
Когда по залу прокатился рёв «Осталось ПЯТЬ МИНУТ!», я с ужасом посмотрела на часы. Что-то было не так со стрелкамиони показывали без пяти минут семь.
Ох ты божепораженно выдохнув, я в спешке захлопнула толстый том.
Черт меня подери! Я проторчала в библиотеке весь деньзабыв о еде, об усталости, я глотала слово за словом, пока в моей голове не заплясала цельная, словно сшитая из разбросанных по всему миру лоскутков ткани, картинка.
Представляя, как взбесится мать на мое долгое отсутствие, я поспешно подбежала к стеллажу, наскоро всунула книгу на полку и, пожелав хорошего вечера заведующей, которая проводила меня недобрым взглядом (точь-в-точь взгляд моей матери днем ранее), я выбежала из сумрачной читальни, окунаясь в сумеречный вечер.
Я шла домой бодрым, уверенным шагом. Снова я вспоминала мужчину и меняющийся оттенок его глаз: сначала коричневыйтеплый и уютный тон, потом светло-золотистый, словно прибрежный песок на рассвете, и наконец чистый, ярко-зеленый цвет. Твердо намереваясь разгадать эту загадку, я залпом выжала из огромного тома всю информацию об этом удивительном феномене. Прочитанные в тусклом свете библиотеки строки отпечатались у меня в голове и теперь вспышками мелькали перед глазами.
«Обладатели глаз-хамелеоновлюди вспыльчивые и импульсивные, они остро реагируют на переживания и чувства, а их настроение меняется так же часто, как и цвет их радужки», говорилось в одной из прочитанных мною статье.
Однако был в той книжке один отрывок, который понравился мне больше всего. В нем говорилось об ученых-медиках, которые провели эксперимент и выяснили, что голубые или серые от природы глаза от злости могут чернеть, а карие глаза приобретают зеленый или янтарный оттенок, когда человека переполняет радость.
И хотя дома меня ожидал нагоняй от матери, моя душа пела. Я думала о Марке, о той минуте, когда я дала ему надежду на новую встречу, и о проблеске зелени, на одно мгновение озарившем его карие, так лихо поразившие меня в день нашего знакомства глаза.
Глава 9
На следующий день мать попросила меня сходить в аптеку за лекарством.
А как же домашний арест? спросила я, наигранно вздергивая брови и приподнимая плечи.
За вчерашнее «отвратительное, эгоистичное поведение» мать придумала для меня одно из излюбленных наказаний всех родителейзапереть родное дитя дома, лишив его общения, развлечений и свежего воздуха.
Какая оригинальность.
Соф, ну хватит. Мне сегодня слишком плохо, чтобы выносить твои кривляния.
Она говорила сущую правдупро то, что ей было плохо. Ее всегда блестящие волосы были спутаны, кожа лица иссушилась и натянулась, как тетива, на бледном, выцветшем лице выступили капельки пота.
Может, тебе лучше купить что-нибудь от лихорадки? Выглядишь ты откровенно паршиво.
Это называется старость, Соф. От этого нет лекарства, ответила мать, устало проводя ладонью по лицу.
Она прикрыла глаза и протянула мне несколько банкнот.
Аспирина будет достаточно.
Как скажешь, я пожала плечами, взяла протянутые мне деньги и пошла одеваться.
Идя по шумной улице, я поймала себя на мысли, что подсознательно всматриваюсь в каждую черную машину, встречающуюся мне на пути. И всё бы ничего, только я уже один раз врезалась в старую дамубожий одуванчик, обругавшую меня на чем свет стоит, и чуть было не растоптала маленького терьера, который, задорно виляя хвостом, путался у меня под ногами. У меня было смутное предчувствие, что сегодня я увижу Марка. Это чувство было ничем не подкреплено, однако оно переполняло мою душу, и потому я вглядывалась в лица прохожих почти с неудобным любопытством.