Темный, очень спокойный взгляд устремляется в глаза Энни, задерживается.
Ты должна отправить письмо в «Уайт Стар» с просьбой восстановить тебя на прежней работе, как предлагает подруга. В сложившихся обстоятельствах так будет правильно.
Энни ошеломленане суждениями доктора, но стремительностью происходящего. Ей трудно поспевать за его словами. В груди медленно растекается ужас.
Ты в порядке, моя дорогая. Просто испугана. Само собой. Но ты будешь в полном порядке, как только увидишься с подругой и снова начнешь трудиться. В самом деле, уже пора, тебе не кажется?
Энни упрямо не может избавиться от ощущения, что ее отвергли, практически вытолкали за порог. На протяжении четырех лет ей удавалось вести себя так, чтобы оставаться здесь. Она хранила свои тайны. Старалась нигде не вмешиваться, не сделать ничего плохого.
Энни была такой хорошей девочкой.
А теперь ее жизнь, ее дом и единственную безопасную гавань отнимают, вновь вынуждая отправляться в неизвестность.
Но пути назад уже нет. Энни знает, что не может ему отказать, не способна отказать ничему, что говорит доктор. Не когда он так добр.
Давенпорт складывает письмо, протягивает его Энни. Ее взгляд задерживается на его сильных руках. Пальцы мимолетно касаются его пальцев. Запретный плод.
С радостью подпишу бумаги, говорит ее доктор. Поздравляю, мисс Хеббли, с возвращением в мир.
3 октября 1916 г.
Моя дорогая Энни,
надеюсь, письмо тебя найдет. Да, я снова тебе пишу, хоть и не получала ответа с тех пор, как ты отправила весточку через главное управление «Уайт Стар Лайн». Ты понимаешь, почему я продолжаю писать. Молюсь, чтобы твое состояние не ухудшилось. Было горько читать о твоем нынешнем положениивпрочем, по твоему письму мне не показалось, что ты нездорова. Простишь ли, что я потеряла твой след после той Жуткой Ночи? Я не знала, жива ты или мертва.
К слову о вопросе, который все еще, вероятно, тебя гнетет: я больше не получала известий о судьбе той девочки. Весь тот холодный, ненастный вечер, ожидая в спасательной шлюпке и умоляя Господа нас пощадить, я крепко прижимала ее к груди. Но затем, когда нас спасла «Карпатия», как я упоминала в прошлом письме, меня вынудили отдать ее команде, и я думаю, что ее, по всей видимости, оставили в сиротском приюте. Ты должна понять, что мы, возможно, потеряли ее навеки.
Мне очень жаль, Энни.
Позволь теперь уделить внимание тебе, дорогая подруга. Мне горько думать, как ты чахнешь в застенках лечебницы. Какая бы меланхолия ни терзала тебя с той роковой ночи, ты должна ее преодолеть. Я знаю, ты можешь. Я помню девушку, ставшую моей соседкой на том обреченном корабле. Никогда не забуду, как увидела тебя в последний разкак ты спрыгнула в эти темные, ледяные воды. Мы думали, ты лишилась рассудка, утратила разум от потрясения. Однако лишь ты заметила, что ребенок упал в воду. Лишь ты понимала, что нельзя тратить ни мгновения. Энни Хебблисамая смелая девушка, которую я только встречала, подумала я той ночью.
Поэтому я и знаю, что ты выживешь и в нынешних обстоятельствах, Энни. Ты сильнее, чем считаешь.
Я уже не стюардесса, а сестра милосердиявоенные нужды. Корабль, на котором я сейчас служу, близнец того прелестника, который мы обе так хорошо знали. Однако представь, если можешь, что все его пышное убранство преобразилось, как Золушка, вернувшись к жизни судомойки! «Британник» волей Его Величества превратили в госпитальное судно. Никаких больше хрустальных канделябров и бархатных обоев у парадной лестницы. Теперь все замазано побелкой, затянуто брезентом и пахнет антисептиком, вездесущим антисептиком. Танцевальный зал стал чередой операционных, в кладовых теперь хранятся запасы хирургического оборудования. Палаты способны вместить тысячи пациентов. Сестры и команда поселились в каютах первого класса, где мы с тобой когда-то заправляли постели и хлопотали над пассажирами.
Энни, «Британник» до сих пор отчаянно нуждается в сестрах милосердия. Снова умоляю тебя обдумать возвращение к морской карьере и поработать со мной бок о бок. Не стану лгать: мы видим до невыносимого кошмарные ранения. В газетах пишут правду: это воистину война, что положит конец всем войнам, ведь нам уже никогда не превзойти ее ужасов. Ты нужна мальчишкам, Энни, поднять дух, напомнить, что ждет их дома. Ты станешь для них лучшим в мире лекарством.
И, если честно, ты будешь лучшим в мире лекарством для меня. Я страшно по тебе скучаю, Энни. Мало кто поймет, что мы пережили. Мало кому можно признаться, что кошмар все еще преследует меня по ночам, что я вижу его каждый месяц, каждую неделю и что иногда кричу от страха. Мало кто способен понять, почему я по-прежнему зарабатываю на жизнь морем, почему к нему привязана, когда оно явило мне, на какие ужасы способно.
Ты, я уверена, поймешь. Удивлюсь, если ты не страдаешь от тех же горестей и страхов, потому как сама привязана к морю. Я всегда в тебе это чуяла.
Напиши, Энни, и скажи, что присоединишься ко мне на «Британнике». Я уже подала в лондонское управление рекомендательное письмо на твое имя. Мы отбываем из Саутгемптона двенадцатого ноября. Молюсь, чтобы увидеть тебя до отплытия.
С нежной любовью,
Вайолет Джессоп
Глава вторая
11 ноября 1916 г.
Саутгемптон, Англия
ГСЕВ«Британник»
Чарли Эппингчеловек, что уважает талантливое ведение войны так, как иные уважают отменно сделанные часы.
Люди столь часто не понимают, что есть война, считают ее беспорядочной, хаотичной. Однако это невероятно хитроумная, постоянно движущаяся система шифрованных сообщений и сведений, статистики, приказов, тел, снабжения, чисел, логистики. Тот, кто способен в совершенстве постигнуть эти закономерности, способен спасти бесчисленные жизни. А что в этом мире может быть лучшим занятием?
Чарли глубоко затягивается сигаретой. Небо над Саутгемптоном дивно голубое, стоит свежий, бодрящий осенний деньиз тех, когда хочется радоваться тому, что ты жив, хотя с наступлением ночи в открытом море станет холодно и мороз будет пробирать до костей.
Чарли подается вперед, упираясь одной ногой в перила, чтобы посмотреть на деятельность внизу. Он на шлюпочной палубе, неподалеку от своего поста в радиорубке. С насеста в пяти сотнях футов над пеной бьющих о сваи волн ему как на ладони открывается вид на все действо, на людей на других палубах и пирс внизу. Словно колония муравьев: черные точки, снующие туда-сюда, чтобы подготовить огромный корабль к завтрашнему отплытию.
У Чарли и самого миллион дели у Тоби Салливана, второго радиста: нужно удостовериться, что беспроволочный телеграф Маркони работает как положено. Беспроволочная связьновинка. Как большинство радистов Маркони, Эппинг вызвался на обучение добровольно, как только вступил в армию. Ему нравится возможность освоить профессию; Чарли считает, что будущее за беспроволочной связью.
У радистов день на день не приходитсябывают загруженные, бывают не очень. В море можно поймать сигнал, только если в пределах видимости другой корабль или неподалеку радиостанция. Технология ненадежная, капризная. На передачу сигнала влияют погода, время суток. Нужно запоминать коды, числа, которые обозначают служебные команды. А еще есть азбука Морзе. Эппинг знает ее так хорошо, что ловит себя на том, как мысленно переводит слова в точки-тире даже во время разговора, и клянется, что слышит постукивание ключа сквозь сон.
Чарли бросает окурок за перила, провожает его взглядомлетящий росчерк на фоне одинаковых белых барашков. Затем проверяет карманные часы: утренняя корреспонденция уже должна быть доставлена. Приказы и разведсводка от Южного командования в лагере Тидворт прибывают два раза в день, и обязанность их разобрать ложится на плечи радистов. Дел станет меньше, когда корабль выйдет в море, но пока что им с Салливаном приходилось изо всех сил поспевать.
«Британник» переделали из величественного океанского лайнерасамого роскошного из когда-либо созданных. Ну, или так рассказывают. В отличие от изначально изготовленных по военному заказу судов на нем не трапы, а настоящие лестницы. Коридоры широкие. Полным-полно иллюминаторов. На этом корабле не чувствуешь себя будто в клетке, как бывает на линкоре или крейсере. За последние несколько лет Эппинг настолько привык к тесноте, что огромное пространство на борту «Британника» иногда вызывает у него ощущение, словно он не знает, куда деть собственные руки.
У этого корабля есть весьма печально известный брат. Командование изначально говорило о крушении «Титаника» открыто; они собрали весь экипаж и рассказали о всех улучшениях «Британника» вследствие трагедии. Удвоили борт, выстроили водонепроницаемые переборки до самого верха. Этот корабль куда безопаснее того, заверяли экипаж. Не о чем беспокоиться.
Эппинг и не из тех, кто беспокоится. Как тут беспокоиться, когда у тебя плавучий бальный зал, переделанный в палату для раненых и умирающих: разорванных на куски, словно тряпичные куклы, лишенных рук и ног, с искромсанными шрапнелью лицами, уничтоженными фосгеном легкими. Врачи говорят, эта война куда более жестокаво-оружение нынче гораздо смертоноснее.
Забрав почтовую сумку с крючка на пирсе, Эппинг возвращается в радиорубку, где Тоби Салливан указывает ему на стопку бумаг у телеграфа.
Мы забыли отправить в Тидворт обновленный список экипажа. Займешься?
Чарли не против; он в три раза быстрее управляется с ключом, чем Тоби, который еще не запомнил морзянку целиком и застревает на буквахи не только на редко используемых, вроде Q, X и Z, но и на более частых J и V. Усевшись перед судовым журналом, Чарли находит имена всех, кто присоединился недавно и не попал в предыдущий доклад, делает рядом с каждым карандашную пометку. Вместе с именем члена экипажа необходимо отправить еще и сведения: последняя занимаемая должность, возраст, место постоянного проживания, родственники.
Затем Чарли настукивает вступительную часть: «ГСЕВ Британник Южному командованию, лагерь Тидворт тире тире точка, точка точка точка»
Чарли скользит пальцем по журналу, находит первую запись.
«Эдгар Доннингтон. Аксбридж-Шоринг, 34 года, Икенхем, миссис Агнес Доннингтон (супруга)».
Затем следующую.
«Энн Хеббли. «Титаник»»
Он прерывается. Выжившая. Чарли берет на заметкунужно разведать больше. Девчонка наверняка либо двужильная, либо невероятно везучая, раз выбралась оттуда либо и то и другое. Остается только воображать, какие истории она, должно быть, может поведать.
Чарли продолжает выстукивать сведения о ней: «Возраст: 22 года, Ливерпуль». И касательно родственников он быстро выдает тире точка пауза точка пауза тире.
Нет.
Глава третья
12 ноября 1916 г.
Саутгемптон, Англия
ГСЕВ «Британник»
Стоя вот так на пристани, щурясь против яркого утреннего солнца, Энни легко представить мир без прошлого, с одним лишь будущим. Перед ней вздымается величественный «Британник», а позади него простирается открытое море.
Теперь, оказавшись здесь, Энни ощущает прилив решимости и острой необходимости действовать. Она правильно сделала, что приехала.
Все путешествие из Морнингейта Энни чувствовала себя изможденной, беззащитной, изнуренной тем, что вокруг повсюду люди. Водители и владельцы гостиниц, и полицейские, и чистильщики обуви, и уличные торговцы. Доктор Давенпорт распорядился, чтобы перед дорогой сестры пару раз сводили ее в город, помогли приспособиться к толпам и шуму. Но с тех пор жизнь превратилась в мощный ревущий прибой, который в нее врезался: поезд в Лондон, затем станция Ватерлоо и пересадка на другой поезд в Саутгемптон, к великому порту. Сперва все казалось почти невыносимым, и Энни приходилось сидеть в поезде с закрытыми глазами, прижимая к груди маленькую сумочку на ремешке, потому что она боялась ее потерятьбоялась потерять себя саму. Страх был цепным псом, пугающим, жестким, всегда опасно близким, когда натягивал поводок, обнажая клыки.
Когда Энни добралась до Лондона и покончила с первым этапом путешествия, она уже привыкла к постоянному движению под собой и давлению стольких тел. Привыкла, что ее вновь окружают чужие голоса, запахи, взгляды, пусть они и по-прежнему казались ей пленкой паутины на коже.
Пусть даже, куда бы она ни смотрела, Энни ожидала увидеть среди толпы знакомое лицо, будто бы замечала Маркаволну темных волос, красивые черты, понимающий взгляд.
Пусть даже всякий раз, когда это был не он, а лишь незнакомец, в груди вновь вспыхивала старая боль.
В Морнингейте Энни тоже частенько думала, что видела его среди пациентов или как он прогуливается по улочке за стенами лечебницы. Но теперь Энни знает, что это всего лишь разум играет с ней злую шутку. Марк погиб четыре года назад в ледяных черных водах Северной Атлантики.
В Саутгемптоне ее вновь захлестывает суета вокруг. В какой-то мере Энни помнит это ощущение еще с первого раза, когда она только начала работать на «Титанике». Тогда Энни оказалась в полнейшем смятении: дитя, если не по возрасту, то по своему нраву, сбежавшее из Баллинтоя. Тогда ее как будто вела незримая рукаангел-хранитель? Она нутром чуяла, на какой поезд сесть, какая улица приведет к штабу «Уайт Стар Лайн». Потерянной на вид девушке предлагали помощь незнакомые мужчины, и этот ангел-хранитель подсказывал, кто направит на верный путь, а кто попытается увести в глухую аллею.
Не доверие и не интуицияв их отсутствие ее направляло нечто иное.
Человек в штабе «Уайт Стар Лайн» тоже хорошийу таких взгляд не осуждает, руки не касаются дольше необходимого. Он провожает Энни к судну, настояв, что должен понести ее сумку, отчего Энни слегка колет стыдсумка-то слишком легкая. В ней всего-то несколько личных предметов: выданная в Морнингейте расческа, несколько заколок и вещиц, доставшихся от обитателей лечебницы в обмен на услуги, и, конечно, брошь, куда более ценная, нежели остальное, та, за которую Энни цепляется еще со времен «Титаника».
Служащий, несомненно, думает, что она девушка совсем бедная, раз взяла так мало с собой. Энни не может объяснить, что у нее ничего и нет, кроме серой льняной пижамы Морнингейта, что платье, шляпку и туфли ей выбрали из кучи старой одежды, которую пожертвовали лечебнице, что деньги на билеты и еду ей выдал доктор Давенпорт из собственного кармана. Теперь она играет в другую игру в исчезаниевлезть в одежду, предназначенную иной женщине, иного телосложения, иного времени. Передвигаться среди всех этих людей, будто Энни одна из них, даже зная глубоко внутри, что это не так. Что она как-то отдельно. Что она по-прежнему одинока.
Пробираясь через доки, Энни возвращается в свой первый день на «Титанике». Толпы, хаос. Повсюду тела, все будто направляются в разные стороны. Переулки забиты фургонами, которые, в свою очередь, завалены корабельным грузом и багажом. Экипажи для богатых пассажиров ползут в толпеизвозчики надрываются, силясь перекричать шум, лошади нервно фыркают. Энни приподнимает юбку, чтобы не смотреть под ноги и не сводить глаз с мужчины из «Уайт Стар Лайн», который то и дело исчезает из виду.
А вот и он, произносит мужчина, когда они подходят к причалу, и протягивает ей листок бумаги. Передайте старшему помощнику.
Мужчина опускает сумку у ног Энни. Потом уходит.
Энни прижимает шляпу ладонью и, задрав голову, смотрит вверх, вверх, вверх, на четыре огромных трубы корабля, похожих на башни замка. «Британник» как две капли воды похож на брата, «Титаник», если не считать покраски, отличающей госпитальное судно. При воспоминании о том, первом, корабле по телу Энни, с головы до ног, пробегают знакомые мурашки. Плавучий дворец во всех смыслах: парадная лестница, прекрасно обставленные столовые, шикарные каюты. Энни, конечно, ярче всего помнит пассажиров первого класса в двенадцати каютах, которые обслуживала в качестве стюардессы. Они были богаты, некоторыезнамениты. Особенно Энни запомнились американцы с их своеобразным акцентом и забавными манерами. Столь прямолинейные, напористые, вольные. Но затем Энни вспоминает, что многие уже мертвы, и одергивает себя.
Нет. Сейчас не время для скорби. Энни знает, что произойдет, если слишком долго оглядываться, знает, как черные волны вновь сомкнутся над головой и она утонет. Как горя, и потерь, и ужаса станет невыносимо много.
Сейчас Энни нужно не потерять головы, найти первого помощника и заняться делами. У нее, в конце концов, еще есть цель.
Где-тогде-то тамдитя. Ребенок Марка.
Энни поднимается по трапу. Там все без исключения в униформе, причем серьезной, это не ливрея «Уайт Стар Лайн», к которой она привыкла. Мужчины одеты в тускло-оливковую шерсть, сестрыв длинных синих юбках, с накидками на плечах, чтобы не замерзнуть, лица обрамлены платками. Все заняты, все сосредоточены на поручениях. На Энни никто не обращает внимания.