Анфиса отцепилась от его локтя и подошла поближе. Тени ползали по фотографии, словно портрет гримасничал.
Господи, как это он такую ужасную фотографию в спальне повесил?
Может, она ему нравилась?
Как она может нравиться, если это
Тут она вдруг замолчала, словно какая-то мысль вдруг пришла ей в голову.
Юра Латышев молчал, давал ей прийти в себя.
Юр, а что здесь было раньше?
Раньшеэто когда?
Раньшедо того, как построили этот дом? Он же не такой старый, как наш, да?
Видимо, нет, не такой.
Значит, тут что-то должно было быть до него. Что тут было?
Он улыбнулся, и в темноте она услышала, что он улыбнулся.
Я не знаю, сказал он весело, меня тогда здесь не было. Надо у бабушки вашей спросить или у Клавдии.
Извините. Я забыла, что вы
«Она забыла, что я никто? Она забыла, что я садовник, телохранитель, водитель и мусорщик, как в одноименном концептуальном кино про возвышенных людей? Она забыла, что это не я вырос в бабушкином доме, а она сама? Она забыла, что я просто прислуга?»
Какая странная фотография. Очень странная.
Почему? Обыкновенная фотография времен Первой мировой войны.
Анфиса взяла у него фонарь, подошла и посветила в упор.
Юра, сказала она сердито. Вы как все, ей-богу! Смотрите и видите только то, что хотите увидеть! Какой еще Первой мировой войны?! Поглядите внимательно!
Он взглянулпросто потому, что она его об этом просила. Что там можно высмотреть и при чем тут фотография?!
Человек на фотографии был в фуражке и шинели, нафабренные усики лихо закручены вверх. Глаза, густо подведенные щедрым ретушером, казались очень яркими на бледном лице. Фон был расплывчатый и какой-то не слишком понятный, не разберешь. Погоны тоже были не очень отчетливые, и Юра Латышев придвинулся поближе, чтобы рассмотреть.
Вот черт побери!..
Ну что? спросила Анфиса и покосилась на него. Его подбородок почти лежал у нее на плече. Увидели?
Он увидел, но как-то не поверил своим глазам, что ли.
Изображенный на фотографии человек был в фашистской форме.
А это, часом, не наш сосед, Юра? Может, он служил немцам?
Нет, сказал он сердито и сунул нос почти в стекло. Ее надо отсюда забрать. Посмотреть. Странно
Он приподнял портрет и заглянул за него. Приподнял еще чуть-чуть и снял с гвоздя. Осталось квадратное темное пятно и несколько колыхающихся, как водоросли, нитей мягкой домашней паутины. Юра еще посмотрел на фотографию и сунул ее за ремень, на спину, как пистолет в кино.
Анфиса проводила фотографию глазами. Юра одернул свитер.
А почему вы думаете, что это не наш сосед?
Анфиса, во-первых, если бы он и служил, вряд ли стал этим гордиться и вывешивать себя на стену. Предателей родины нигде не жалуют, а в нашей стране особенно. И потом, ну сколько лет было соседу? Ну, лет шестьдесят пять от силы. Человеку на фотографии сколько? Сорок пятьсорок восемь. Война кончилась шестьдесят лет назад. Считайте.
Можно было и не считать, на самом деле.
А вдруг это его отец?
Немецкий офицеротец Петра Мартыновича?!
А может, он разведчик.
Так, сказал Юра. Давайте посмотрим, что вы хотели тут увидеть, и вернемся домой. Мне здесь не нравится.
Вы боитесь? томным голосом американской дурочки из кино осведомилась Анфиса.
Она обожала американское кино и никогда не могла взять в толк, откуда в нем берутся такие идиоткигероини?! Зачем сценаристы выдумывают их такими дурочками?!
Если в американском кино действует маньяк, значит, героине непременно приспичит среди ночи прогуливаться по парку, хотя по телевизору и радио день и ночь говорят о кошмарных преступлениях, которые этот самый маньяк уже совершил!
Если в американском кино действует мерзавец, значит, героине взбредет в голову непременно полюбить его чистой любовью, выйти за него замуж, перевести на него все состояние ее папочки и смирно ждать, пока он не подстроит ловушку с целью засадить ее в тюрьму, сумасшедший дом или на электрический стул.
Если в американском кино действует бравый полицейский, который спасает героиню от двух предыдущих категорий негодяев и строгим голосом приказывает ей не покидать укрытия, значит, в разгар перестрелки ее непременно понесет выяснить, отчего это так мяукает кошка. В результате выяснений она непременно попадет в ловушку, ее возьмут в заложницы, будут бить и унижать до тех пор, пока полицейский не спохватится и не вызволит ееценой ужасных потерь.
Анфиса искренне считала, что после таких вот «разумных действий» любой разумный мужчина вместо поцелуя наградит любимую пинком под зад, и, собственно, именно этим пинком, а не поцелуем, фильм и должен закончиться.
А что?.. Находка. Финальные титры на фоне женской задницы с отпечатком мужского ботинкаэто фурор. Впрочем, вряд ли прогрессивная женская общественность это допустит.
Я не боюсь, но эта фотография странная. Нам нужно срочно выяснить, что здесь было до войны.
Нам нужно срочно выяснить, откуда у него на руке воск и почему дверь была открыта, когда вы приехали с бабушкой! Вот что нам нужно.
И «пионеры», не слушая ее, продолжал Юра, которых видела Клавдия. Что это за ребята и откуда они взялись? Зачем они приходили?
Ну, если он учитель истории, может, он репетиторством подрабатывал!
Вот это нам и нужно выяснить.
Посветите мне! приказала Анфиса. Давайте по порядку, одно за другим.
Она подошла к белевшей в темноте кровати, наклонилась и стала рассматривать. Юра вздохнул. Сколько раз все это было в прошлой жизниосмотр места происшествия, протокол, эксперты!.. Все повторяется на следующем витке, только чуть-чуть по-другому.
Нет, не так. Совсем по-другому.
Юр, а свет точно нельзя зажечь?
Лучше пока не зажигать.
Тогда светите, светите мне!
Он поднял фонарь над ее плечом и нацелил его на постель.
Что вы хотите здесь увидеть?
Капли воска. Я хочу понять, есть ли воск на постели.
Вряд ли он лежал в кровати со свечой в руке.
Очень смешно, сердито сказала Анфиса. А то я без вас не понимаю, что вряд ли! Только воск откуда-то взялся!
Он мог быть со свечой в каком-то месте, где нет электричества.
Вот именно. Где в доме может быть такое место?
Сарай? предположил Юра. Погреб?
Это не в доме, отрезала Анфиса. Он ни за что не стал бы выходить из дому, он был напуган привидением до полусмерти!
Но мы с Марфой Васильевной встретили его на улице! Помните? После чего ваша бабушка решила, что должна все выяснить и угостить его пирогами.
Но тогда было светло, зашептала она в ответ, а ночью темно! Когда светло, силы зла не действуют! Вы что? Ничего не знаете о привидениях?
Почти ничего, покаялся Юра. Вам видней.
Анфиса сделала решительное лицо и, как в воду, запустила в постель руки. Переложила одеяла и подушку, осмотрела их со всех сторон. Юра светил.
Ничего нет, констатировала она. Надо искать. И именно в доме. Где в доме может не быть света?
Например, в ванной?
Там есть свет!
Откуда вы знаете? Может, там лампочка перегорела! Надо посмотреть, предложил разумный и приземленный Юра. Вот кто точно не стал бы целовать бестолковую героиню взасос, а по заднице надавал бы! Не выйдет из него романтический герой!
Паровозиком, он впереди, она позади, дошли до ванной. Окна в ней не было, и, протиснувшись в крохотное помещение, они оказались к кромешной темноте, потому что фонарь Юра погасил, да еще очень близко друг к другу.
Одри Хепберн и Питер ОТул в чуланчике!
Как назывался фильм? Кажется, «Как украсть миллион», и там все было не так, как у них, весело, красиво и с надеждой на лучшее будущее.
Он раздраженно зашарил по стенеискал выключатель, а Одри Хепберн выразительно сопела рядом.
Нашел!
Свет коротким ударом хлестнул по глазам и погас.
Что такое?!
Все в порядке. Свет есть.
Анфиса ничего не могла рассмотреть. Теперь перед глазами плавали фиолетовые круги с оранжевым ободком по краям. В центре каждого круга была старенькая раковина и водонагревательная колонка над ней. И еще Юрина рука, протянутая к выключателю.
Анфиса все терла глаза.
Значит, в ванной свет есть, а из дома он не выходил. Юра, пойдемте на кухню.
Зачем?
Там должен быть подпол. Не может быть, чтобы у Петра Мартыновича не было подпола!
А почему вы думаете, что он на кухне?
Потому что с кухни банки в подпол проще опускать!
И тем не менее подпол был не на кухне. Они последовательно обошли весь дом, поднимая старые домотканые половики и вытертые ковры, прежде чем нашли квадратный вырез в досках, довольно большой.
Анфиса, помогите мне!
Вдвоем, пристроив фонарь к ножке пузатого буфета, они кое-как приподняли тяжеленную крышку.
Как же он один его открывал?!
У него наверняка было какое-нибудь приспособление.
Какое приспособление?!
Кочерга или что-то в этом роде.
Тогда странно, что поблизости ничего нет такого. Глупо держать кочергу, которой открывается погреб, далеко от него.
Может, и есть, пропыхтел Юра, только мы не знаем где!..
Крышка, сколоченная из половых досок, тяжело скрипнула, отваливаясь к стене, и открылся зев, черный и страшный, гораздо темнее и страшнее, чем окружающая их лунная тьма.
Юра подхватил фонарьлуч полоснул по стенами посветил вниз.
Анфиса, сдерживая дыхание, заглянула в погреб.
Оттуда пахнуло сыростью, гнилым деревом и мокрым кирпичом как будто. Был еще какой-то запах, довольно странный и непривычный, тяжелый.
Там кто-то еще умер?
Юра оглянулся на нее и понял, что она не шутит. Анфиса не шутила. Она была напугана.
Нет. Это не трупный запах. Это химия какая-то.
Откуда вы знаете?!
И он сказал:
Я много лет проработал ментом.
Вы?!
Я.
Как?! Почему?!
Потому что у меня была такая работа. Думаете откуда Иван Иванович меня взял?.. Кстати, на крышке погреба капель воска нет, вы заметили?
А почему вы перестали работать ментом?
На этот вопрос он не ответил. Свесив голову, он смотрел вниз, в подпол, водил лучом по ровным рядам банок.
Здесь закуски на много лет вперед. Если еще и самогоночка есть
Почему вы ушли из милиции сторожить чужую дачу?
И грибы! Как вы думаете, если я притащу домой банку с белыми, Клавдия меня убьет на месте или будет долго пытать?
Вам в детстве никто не говорил, что воровать нехорошо?
Так они все равно все пропадут, а мы под водочку
Вас уволили за пьянство?
Анфиса, он выпрямился и все-таки посветил ей в лицо, потому что она ему надоела. Я не хочу об этом говорить. Хотите узнаватьузнавайте. Я вам помогать не буду.
Вы что, застрелили напарника? Или соседского мальчишку-хулигана? Или вашу жену взяли в заложницы и вы не смогли ее спасти?
Света там действительно нет, между прочим. И запах странный.
А если я у Ивана Ивановича спрошу?
Надо туда спуститься. Держите фонарь.
Анфиса взяла у него фонарь, стала на колени и тоже свесилась головой вниз.
В подполе оказалось просторно и холодно, как бывает только под землей. Воздух был довольно влажный, спертый, и пахло на самом деле какой-то химией.
Ряды банок уходили за горизонтогурцы, помидоры, перец. Грибы стояли отдельно, на широкой полке, все пронумерованные по годам и месяцам. Петр Мартынович был исключительно аккуратным человеком. Видимо, он даже пыль с них стирал, потому что банки сверкали, как недавно вымытые. Анфиса повела фонарем и обнаружила бутыли, которые стояли на цементном полу. Некоторые были темного стекла, а другие прозрачные. Видимо, голубая мечта бывшего мента Юры Латышевасамогон. На горлышки темных бутылей были надеты воздушные шарики разной степени надутости, а светлые были заткнуты чистыми тряпицами.
А окорока? вдруг спросил Юра у самого ее уха. Еще должны быть окорока, свешивающиеся с крюков!
И еще неощипанные фазаны и зайцы, поддержала его Анфиса, как на фламандском натюрморте.
Куда вашим фламандцам до запасливого русского мужичка!
Это точно.
Он вытащил из-за ремня снятый со стены портрет, пристроил его на пол и вдруг лег на живот, подтянул рукав и зачем-то сунул руку в щель между бревнами.
Что там? Дохлая мышь?
Сами вы дохлая мышь!
Что-то звякнуло, и он вытащил руку:
Смотрите.
Это был спичечный коробок и свечной огарок.
Вот вам и свеча. Электричества у него в подполе нет, он здесь специально держал свечу и спички. Чтобы светить себе, когда лезешь за самогоном.
Вам бы только за самогоном!..
Это точно. Держите фонарь.
Он перекинул вниз ноги, нащупал ступеньку лестницы, которая была прислонена с одной стороны, подтянул себя на руках и спрыгнул вниз.
Ну что там?..
Юра стоял в погребе и оглядывался по сторонам.
Что, что там?..
Анфиса лежала на животе, и свет, который был у нее в распоряжении, весь сливался вниз, туда, где Юра оглядывался по сторонам и трогал рукой стены, и она изо всех сил старалась не ударяться в панику.
Теперь ей казалось, что привидение со старого портретав немецких погонах и фуражке с высокой тульейсейчас приблизится неслышно, столкнет ее вниз, аккуратно закроет тяжелую крышку, а сверху поставит тяжелый буфет, и больше никто и никогда не найдет Анфису Коржикову и бывшего мента Юру Латышева!
Юра вдруг пошел по проходу между банками, пригибаясь и не торопясь, и ей стало совсем неуютно.
Юра, вы куда?!
Там что-то есть. Я взгляну.
Юра, не уходите, я боюсь!
Он задрал голову и посмотрел вверх.
Ничего страшного. Я здесь.
Нет, не уходите!
Анфиса.
Я тут одна не останусь!
Он помолчал, нагнулся и стал рассматривать полки.
Тут кругом воск. Белый, как у него на руке. Он был здесь в ту ночь, когда его убили. Я должен проверить.
Юра, я с вами!
Тут она сообразила, что ведет себя в полном соответствии с правдой жизни, регулярно демонстрирующейся в американском кино, именно ей, как главной героине, он и должен поддать под зад в финальных кадрах. Все это она осознала, но тем не менее проскулила тихонько:
Юра
Он вдруг повернулся, сделал шаг назад, задрал голову и оказался с ней нос к носу.
Анфиса, если хотите, я могу проводить вас домой.
За зачем?
Его нос возле ее собственного Анфису нервировал.
Вы боитесь. Вы боитесь или не боитесь?
Боюсь.
Я провожу вас домой.
А потом что?
Он шумно вздохнул.
Вы будете пить чай с бабушкой и Клавдией Фемистоклюсовной.
А вы?
А я вернусь сюда.
Господи, вот я и спрашиваюзачем?!
Ничего она не спрашивала, просто тянула время, и они оба это понимали. Вариантов было два: или она отправляется домой на самом деле, или ей придется спускаться за ним в подвал и там, среди банок с огурцами и бутылей с самогонкой, искать нечто, трудно вообразимое.
А подвалона еще немного подъехала на животе к краю и вытянула шею, подвал довольно длинный и, кажется, сужающийся.
Дайте мне руку. Я так не слезу.
Вы уверены?
Анфиса засопела и стала потихоньку съезжать в дыру под полом.
С той стороны лестница. Можно по ступенькам.
Я упаду. Ненавижу лестницы.
Анфиса сунула руку ему в ладонь, оттолкнулась и спрыгнула вниз. Юра поймал ее и осторожно опустил на пол.
И что?
И ничего?
Позвольте, а как же романтическое чувство, которое, по идее, должно было охватить обоих от неожиданной, особенной близостида еще под покровом ночи, да еще в чужом подвале, да еще, так сказать, перед лицом неизвестной опасности?! А все эти запахи и звуки, а обостренное восприятие, а то, что «никто и никогда раньше ничего подобного не чувствовал»?! А случайное, мимолетное объятие среди соленых огурцов и маринованных грибов?! Даже нет, не объятие, а случайное прикосновение, дрожание волос, блеск глаз?! Все, столь любимое романистами во все времена?!
Ничего. Ничего!
Юра Латышев, озабоченный, видимо, вовсе не дрожанием волос и блеском глаз, а соседским подполом, аккуратно поставил ее на свободное место и спросил негромко:
А где фотография? Та, со стены?
Там осталась.
Надо взять, велел он самому себе, потянулся, пошарил, достал портрет и опять сунул его себе в штаны. Видите? Вон там?..
Что?
Как будто дверь. Видите?