Время шло, но никто так и не вломился к нему на пост охраны. Уже начало понемногу светать, Джордж в один из обходов не сдержался и встал как истукан, любуясь на алеющий над кронами деревьев и верхушками видневшихся высоток города постепенно выплывавшего из-за горизонта круг восходящего солнца. Красивый пейзаж в совокупности с мягкой тишиной, нарушаемой лишь пением рано пробудившихся и теперь встречающих радостным щебетанием восход птиц, подействовали успокаивающе на Джорджа. Он шумно втянул ноздрями холодный воздух, делая глубокий вдох. «А что, если я не виноват?» Медленный выдох через рот. Снова вдох. «Ведь она сама хотела секса». Выдох. Полминуты отдых. Вдох. «Видимо, ей были важны не деньгиона хотела переспать со мной, но не знала как». Джордж прикрыл рукой глаза от теперь слепившего его солнца, разливавшего свои лучи по стволам деревьев, затем скользившие по их корням и, наконец, растекавшиеся по цветам и траве, пробивавшейся даже на территории склада тут и там сквозь трещины в асфальте. «И вообще, а что я плохого сделал? Она проститутка, она шлюха! Она должна любить секс, в конце же концов!».
Я просто помог ей удовлетворить её желание, растягивая слова вполголоса проговорил себе под нос Джордж, чувствуя, как внутри у него растекается тепло от осознания того, что он всё правильно сделал, что он не плохой, а наоборот хороший.
«А что, если это дар судьбы? Дар мне за то всё плохое, что происходило со мной вообще и в особенности позавчерашним утром?». Джордж побарабанил пальцами по перилам, окаймлявшим лестницу, отходившую от входа. Эта мысль крепко зацепила его разум, он не мог отделаться от неё. «Да! Точно! Жизнь решила отблагодарить меня за все невзгоды! Что, если теперь я могу делать, что захочу? Что, если теперь я безнаказанный?». Джордж начал воображать, как он делает абсолютно что захочет: заходит в магазин и берёт не те продукты и товары, на которые ему хватит денег, а сметает с полок всё, что только лишь приглянётся его сердцу и желудку; покупает, вернее, берёт себе тот самый огромный телевизор, что видел с пару недель назад в витрине магазина. Или же у него была мечта много более заветная, чем все эти, даже вместе взятые.
Стоит ли разбазаривать безнаказанность на эти мелочи? говорит один его внутренний голос.
А почему бы не взять всё, что я хочу? спорит с ним другой.
Но Джордж уже принял решение. Он исполнит свою самую главную мечту. И он не имеет права рисковать!
После окончания смены Джордж долетел до дома за считанные минут двадцать, тогда как обычно дорога занимала у него не менее, чем сорок минут. Он уже не выискивал глазами притаившихся полицейских в кустах или же переодетых в гражданских. Ведь его уверенность в том, что он невиновен, а также в то, что жизнь, наконец-то, на его стороне, была теперь очень крепка.
Обычно Джордж мог парковаться и десять, и двадцать минут, стараясь поставить машину идеально перпендикулярно забору, отделявшую его пусть и небольшую неухоженную лужайку от внешнего мира, посреди которой скромно располагался его одноэтажный покосившийся и весь облупившийся домишко. Но теперь он бросил её прямо вдоль забора и, подогреваемый бурлившими в его крови чувствами, во всю ту довольно мало имевшуюся у него прыть, усугублявшуюся ещё и его грузной фигурой, почти что влетел в свой дом. Несколько раз споткнувшись о какие-то разбросанные вещи и даже больно врезавшись в уже прогнивший дверной косяк плечом так, что тот даже слетел с удерживавших его снизу гвоздиков и теперь раскачивался из стороны в сторону, словно маятник, Джордж всё же достиг своей цели. Он распахнул дверь, за которой уходила вниз, в подвал, покатая деревянная лестница, покрытая слоем пыли и скрипевшая от каждого дуновения ветра. Джордж нажал кнопку выключателя света и, с некоторым запозданием, сначала зажглась лампочка над самой дверью, осветив помигивающим светом первые возникшие перед Джорджем внизу лестницы целые баррикады из хлама, а затем загорелась и лампочка в самом центре подвала. Весь заваленный какими-то полуразвалившимися подгнивавшими шкафами и тумбочками, стульями и досками, матрасами, детскими игрушками, обрывками каких-то тканей. Всё покрыто толстым слоем пыли и рваной паутиной. Состояние и внешний вил подвала, тем не менее, не сбил ни капли уверенности с Джорджа.
Размяв шею, а затем, сцепив руки и вытянув их как можно сильнее вперёд, он хрустнул пальцами и, даже не переодеваясь, принялся за работудля исполнения мечты ему было необходимо расчистить подвал.
***
Одиннадцатилетний мальчик по имени Джордж сидел в полном одиночестве, елозя из стороны в сторону фломастером по бумаге. Рисунок уже превратился в сплошную измалёванную кляксу ядовито-зелёного цвета, но он не прекращал своего занятия. Ему строго-настрого запретили выходить из комнаты, пока не сообщат обратное. А больше он чем занять себя не придумал, да на самом деле и не особо чем и было. Чувствуя, как уже затекает нога, Джордж поднялся, решив хоть чуть-чуть размяться. Он прошёлся вдоль всего периметра своей маленькой комнатки и остановился у двери. Ему так сильно хотелось протянуть руку, провернуть ручку двери и выйти из этой комнаты! Просто выйти, неважно, что делать дальше там, за дверью, и куда идти. Джордж приложил ухо к небольшой прорези между косяком проёма и краем двери. При этом его патлатые, давно немытые и уже довольно длинные волосы заложили ему ухо, отчего ему пришлось одёрнуть их рукой. Его они безумно бесили: лезли то в глаза, то в уши; а также, учитывая редкую периодичность дней помывки в целях экономии воды, сильно грязнились, и даже принюхавшийся к запаху своего давно немытого тела мальчик всё равно чувствовал исходивший от него неприятный аромат. Но сказать об этом матери он боялсяона обреет его голову машинкой почти под ноль, как это уже было в конце прошлого года. А новой череды издевательств от одноклассников Джорджу не хотелось. Ему и так довольно часто доставалось в компаниях сверстников, и не только в школе.
Прислушавшись, мальчик услышал визгливые стоны его матери и напоминавшие звериные рыки мужские выкрики, раздававшиеся из её спальни. Джордж не совсем понимает, что там происходит, но ему мерзко и противно. Мальчик отстраняется от двери и вновь садится на пол, возвращаясь к своему занятию по превращению раскраски в однотонный зелёный слой. Старается сдерживать чувства, но они внезапно прорываются, захватывая его целиком и с болью сжимая сердце. Больше не в силах сопротивляться лезущим в голову мыслям, он думает о том, почему же умер его отец, а не мать ей всегда было плевать на него, с его самого детства. Еле-еле она справлялась с необходимостью забирать его вечером из детского садика, пока отец работал в очередном рейсе. Что же говорить о других обязанностях этой женщины, в роли матери? А отец всегда поддерживал его, старался побыть с ним даже тогда, когда возвращался сильно уставший, со слипавшимися каждую секунду глазами. И вот теперь Джордж сидит здесь, одинокий и всеми покинутый, запертый, словно в тюрьме, в своей же комнате, пока она что-то там делает в постели с очередным хахалем, который, на удивление, не смылся как многие другие после первого визита к вдове и её сыну.
Внезапно дверь распахивается и в комнату вваливается «бойфренд», как любила называть его мать. На нём надеты одни заляпанные семейные трусы и белая майка с рыжими пятнами пота подмышками, натянутая на довольно объёмное пузико, выдающееся вперёд.
Привет, парень. Чем тут маешься? спрашивает мужчина, потирая рукой буйную щетину на подбородке. Рисуешь?
Он подходит поближе и всматривается в заполненный зелёным лист бумаги.
Хрень какая-то. Но прикольно.
А где мама? боясь тишины, выдавливает из себя Джордж слегка надорвавшимся голосом.
Спит твоя м-а-а-м-а. Неплохо я её оприходовал, если понимаешь о чём я. Гы-гы-гы, мужчина хлопает Джорджа по плечу, не переставая подхихикивать своим скрежещущим голосом.
Мальчик смотрит на раскраску и молчит. После чего вновь берёт фломастер и начинает елозить им по листу. В это время мужчина, насвистывая, медленно обходит его комнату, пробегая пустым взглядом по обстановке комнаты Джорджа и его вещам. На самом деле, он даже и не видит «интерьер» его мысли заняты совершенно иным. В какой-то момент плюхается рядом с Джорджем почти вплотную и некоторое время смотрит на ставшие неуклюжими от волнения движения мальчика. В этой же самой тишине он вдруг кладёт руку на голову Джорджа и начинает гладить его, после чего скользит рукой по напрягшейся спине мальчика вниз. Джордж молча отстраняется и быстро, хоть и скованно, вскакивает на ноги. После чего, даже не поднимая глаз на мужчину, направляется к двери. Хочет открыть её, как пара цепких рук оттаскивает его назад. Джорджу хочется закричать, но голос словно исчез внутри него, он не может выдавить ни звука.
Тихо мальчик, елейным тоном произносит мужчина, медленно, но твёрдой рукой увлекая Джорджа к его же кровати. Будешь умницей, и всё у нас будет хорошо.
С этими словами он начинает раздевать Джорджа, всё ускоряя темп и уже чуть ли не разрывает его футболку, пытаясь стащить её через голову мальчика. После чего абсолютно голого бросает на кровать и стаскивает с себя свои заляпанные трусы, после чего ложится на Джорджа. Мальчик чувствует тяжёлое дыхание мужчины, наполненное смрадом перегара. Тот что-то шепчет ему на ухо, но Джордж уже не слышит, буквально парализованный страхом. А в следующую секунду он чувствует ужасную боль.
Джордж не спал весь остаток ночи. От боли и унижения на его глазах, не высыхая, стояли слёзы.
Когда наступило утро, обозначаемое звеневшим из спальни матери будильником, Джордж не знал, что ему делать: оставаться лежать на кровати или же пойти к матери? И рассказать ли ей о том, что произошло ночью? Поверит ли она ему? К тому же, на кухне наверняка будет он Что же ему делать?
За дверью заслышалась суетасонный голос, перемежавшийся с взвизгами, его матери и глубокий довольный бас мужчины. Потом загремела посуда на кухне. Джордж, так и не решив, что же ему делать, продолжал лежать на своей кровати и, почти не моргая, смотреть на потолок с порядком обсыпавшейся штукатуркой. По идее, ему нужно собираться в школу. Но он не может заставить себя сдвинуться с места.
Джо-о-рдж! раздался тонкий крик его матери с кухни.
Мальчик не мог не подчиниться. Он сначала сел на кровати, вновь почувствовал сильную боль ниже спины, потом поднялся на трясущиеся слабые ноги.
Я КОМУ КРИЧУ! последовал ещё один немногословный клич матери.
Шатаясь, Джордж вышел из комнаты и направился в сторону кухни. Там уже сидел за столом тот самый мужчина, сделавший ему так больно этой ночью. Он беззаботно пил кофе, заедая его подносимыми матерью Джорджа бутербродами, при этом каждый раз, как она проходила мимо него, он хлёстко шлёпал её по заднице, что вызывало довольные смешки с её стороны и бросаемый полный желания взгляд в сторону мужчины в сочетании с быстро хлопающими ресницами. Джордж остановился по другую от мужчины сторону стола, опустив глаза в пол и густо покраснев. Его сердце гулко стучало в груди, полное волнения и страха. Внезапно, мужчина перегибается через стол и дружески хлопает его по плечу:
Зайка моя, кажется, мальчик плохо себя чувствует. Наверное, ему не стоит идти сегодня в школу. Пусть полежит, отдохнёт, с этими словами мужчина весело подмигивает Джорджу.
А-а, правда? Хорошо, даже не посмотрев в сторону своего сына, бросает через плечо мать. Иди в свою комнату.
Да ладно тебе, пусть позавтракает, сладуся ты моя, мужчина поднимется со стула и прижимается к матери Джорджа, в тот же момент облапывая её руками и щипая за задницу.
Билл! Ну ты хулиганигриво будто сопротивляется она, обхватив его руки своими руками, но даже не пытается оттолкнуть его от себя или же хотя бы отстраниться.
И Билл с чавкающим звуком оставляет ей синюшный засос на шее чуть выше ключицы.
А спустя месяц Билл Дохгоф официально стал отчимом Джорджа.
Часть 2. Торг
Любовьона взаимной не бывает:
Младенец с луком метко не стреляет,
Лишь тень в плаще задумчиво играет
На струнах рвущихся пылающей души.