Какой я дурак! Какой я дурак! Ты сильно ушиблась, моя дорогая?! сквозь рыдания громко произнес Михаил.
Дальше он говорил тише и неразборчиво около минуты, но затем снова прогорланил во весь голос:
Прости меня! Прости, моя Изольда! Ты единственный луч света в этом мраке земного абсурда! Я люблю тебя, Изольда! Пусть знают об этом все!
Бесспорно, его театральные высказывания во втором часу ночи попахивали сумасшествием, но знание того, на какие извращения способны эти двое, у меня в момент его словесных изливаний на лице не дрогнула ни одна мышца. И я, удостоверившись, насколько это было возможно в данных обстоятельствах, что его пассия жива, попытался вновь отгородиться от лихого дня и уснуть.
Не знаю, какой промежуток времени я был в отключке, когда нарастающий скрип пружин и грубые мужские стоны вторглись в мой мирный сон и заставили открыть глаза. «У них точно не все в порядке с головой! промелькнула злая мысль. Я съеду из этой чертовой квартиры куда угодно, лишь бы подальше от них!»
Минут пять он шпилил ее под собственные охи и ахи, а в самом конце взял такую ноту, которую не в состоянии осилить ни один оперный певец в мире. Михаил был прав, когда кинул мне на прощание фразу, что поспать сегодня, и впрямь, не придется.
Глава 2
Наступило утро. Будильник прозвенел в семь часов, хотя особой надобности в нем не требовалось, ведь я так и провалялся в кровати с бредовыми мыслями, которые мешали нормальному сну. Открыв глаза, я отметил, что сегодня октябрь вновь не порадует горожан солнцем и дивной погодой. На улице стоял полумрак и завывал холодный ветер, а по окнам стучал мерзкий осенний дождь. Даже если откинуть горькие обстоятельства, обрушившиеся внезапно на меня, то утренний подъем мало для кого стал бы радужным.
На кухне я вскипятил чайник и сделал растворимый кофе. О какой было еде я даже не помышлял, в состоянии страха и неизвестности стенки моего желудка трусливо сжались, и вряд ли бы без приключений пропустили внутрь что-либо, кроме жидкости.
«Эти дебилы сверху, наверняка, еще сладко дрыхнут, зло подумал я, когда неспешно потягивал кофе за кухонным столом. А мне совершенно разбитому придется переться на работу и девять часов беспокойно ерзать в кресле в предвкушении вечернего похода в полицейский участок». Ничего хорошего от которого я не ждал.
Факт того, что ожидание беды хуже самой беды, для меня являлся прописной истиной. Но я и предполагать не мог насколько ожидание бывает мучительным. Мои руки целый рабочий день находились в беспокойствеони заметно дрожали при любой манипуляции с внешними предметами, следствием чего стала залитая чаем клавиатура, которая затем вышла из строя. Да и честно признаться, в ней тогда совершенно не было необходимости, ведь о какой-то производственной деятельности я даже и не помышлял. «Скоро идти на допрос. Как вести себя? Отрицать, что я был на берегу реки? Или рассказать все, как было?» крутились подобные вопросы в моей голове. К сожалению, ответа не находилось. Любой из вариантов при детальном рассмотрении казался провальным. А когда мыслительный процесс доходил до пика трагичности, мое сердце билось с такой частотой, что тут же появлялся страх сердечного приступа. Я откидывался на кресле и принимался жадно поглощать воздух, иногда это происходило с шумом. Не знаю, как на меня реагировали коллеги, потому как моя восприимчивость была полностью отрешена от будничных хлопот, но они непременно проявляли обеспокоенность странным поведением до этого спокойного и неприметного молодого человека.
В два часа дня я отпросился у начальства и сразу же покинул офис.
Полицейское отделение по левобережному округу находилось на восточной окраине города. Дорога туда принесла мало удовольствия, ведь пришлось добираться с двумя пересадками в автобусах, забитыми под завязку. Само здание полиции располагалось во дворах, среди старых пятиэтажных домов из кирпича, пожелтевшего от беспощадного времени. В своем большинстве это были коммунальные квартиры и молодоженки, район не из престижных, если выразиться мягко. Сам полицейский участок представлял из себя двухэтажное здание, облицованное светло-коричневыми панелями снизу и белыми сверху. Внутри ремонт был не так свеж, как снаружи, виделось легкое запустение. Я подошел к окошку дежурного сотрудника и поинтересовался, где можно найти Кнутова И.С. В ответ меня попросили предъявить паспорт. После младший лейтенант внес мои данные в журнал учета посещений. Затем он пояснил, что старшего лейтенанта Кнутова можно обнаружить на втором этаже в кабинете 214. И я, поблагодарив полицейского, отправился к лестнице.
В коридоре перед дверью кабинета никого не было. Я нерешительно постучался и, затаив дыхание, открыл дверь.
Здравствуйте, к вам можно? пролепетал я двум сотрудникам полиции в штатском. Они находились в небольшой прокуренной напрочь комнате. Один сидел слева у окна и в наглую дымил сигаретой, дым которой плавно поднимался из-за допотопного компьютерного монитора, другой был рядом со входом, по правую руку от меня, стоящего в нерешительности в дверном проеме. Третье пустующее рабочее место располагалось тоже у окна, но только напротив курящего.
Вам кого? деловито произнес сотрудник, который курил.
Мнея прокашлялся. Где я могу найти Кнутова Ивана Сергеевича?
Это ко мне, вновь озвучил курящий. А вас как зовут?
Я Маслов Дима Точнее Дмитрий Александрович.
А-а! воодушевленно произнес старший лейтенант Кнутов. Вы вовремя, Дмитрий Александрович. Я уже подумывал, не позвонить ли вам. Вдруг вы запамятовали о нашей встрече, увлекшись заботами о больной родственнице. Как она, кстати, поживает?
Кто? испуганно выдал я, ведь в моей голове крутился только образ убитой девушки.
Ваша сестра.
А-а, сестра, с облегчением сказал я. Сегодня уже получше.
Я продолжил неуверенно тесниться в дверном проеме. Честно сказать, это место совсем не казалось уютнымна стенах были старенькие светлые обои с мелким рисунком, побеленные потолки имели желтые разводы около водосточных труб, сами трубы, выкрашенные бледно-желтой краской, были облуплены во многих местах. Слева от входа в комнату находился перекошенный гардеробный шкаф, по периметру располагалось три рабочих стола с компьютерами, хаотично закиданными разной макулатурой, а прямо напротив меня были голые замызганные окна.
Проходите смелее. Что же вы робеете? пригласил меня старший лейтенант Кнутов. Не надо робеть. Жизнь она такая, будешь мямлить она тебя нагнет.
После этих, на мой скромный взгляд, нелепых слов я неспешно зашагал к его рабочему столу. Он резво затушил сигарету и бросил ее в мусорное ведро под столом.
Присаживайтесь, вежливо предложил он, когда я сблизился с ним.
Я окинул брезгливым взглядом стул, на который мне предстояло сесть. Он был обляпан чем только можно, на его черном сиденье явственно проступали белые пятна, схожие со следами соли на высохшей от пота одежде. Кнутов заметил мое замешательство.
Согласен. Виноват. Возьмите вон тот. Все равно наш обалдуй сегодня не придет, улыбнувшись в свои тридцать два зуба, он указал на пустующее рабочее место напротив.
Я отставил обляпанный стул в сторону и принес кресло, отсутствующего сотрудника, которое, надо сказать, было немногим чище.
Такс-с, прошипел он, постучав пальцами по столу, когда я наконец-то уселся, давайте приступим.
На вид ему было около пятидесяти лет. Он имел густые черные волосы, просеянные сединой, и такие же густые усы на круглом, пухленьком лице. Телосложение его было коренастым, рост около метра семидесяти пяти. Своими повадками и небрежным обликом он походил скорее на слесаря с завода, только что отрубившего смену с гаечным ключом в обнимку.
Вы говорите, что вас зовут Маслов Дмитрий Александрович, зачем-то он вновь озвучил мое полное имя, но сейчас это было сказано таинственным образом.
Да, все верно.
Это хорошо, задумчиво произнес он. Давайте так, Дмитрий, а лучше Дима, перейдем на ты. Я человек простой, не приемлю всей этой псевдоуважительной чуши. Так ведь намного проще вести диалог. Как вам такой вариант? Хотя нет, тебе? заулыбался Кнутов.
Я не против, скромно ответил я.
Ну и отлично. Обращайся ко мне Иван, Ваня, без разницы, сказав то, Кнутов протянул руку, которую не без доли неловкости я поспешил пожать.
Признаю, его неординарный дружелюбный подход сказался благотворно на моей нервозности: беспокойные зажимы в теле ослабили хватку, и я почувствовал себя комфортнее в этом чужом и мрачном кабинете. Сложилось такое ложное ощущение, что человек, протянувший мне только что руку, способен на понимание и сострадание во всех жизненных перипетиях, и поэтому я могу без страха говорить ему о любых вещах, в каком бы нелепом свете они меня не выставляли.
Можешь закурить если хочешь, он протянул мне открытую пачку сигарет. Разговор нас ожидает не из приятных. Мне то уже привычно, я с этим дерьмом каждый день вожусь. А тебе, как новичку, Дим, наверно слегка не по себе?
Да, не сразу ответил я. Есть такой момент.
Он по-доброму усмехнулся:
А я о чем толкую. Ты бери-бери. Не куришь что ли?
Мне немного неловко курить здесь.
Я тебя умоляю, Дим, мгновенно он состроил уничижительную гримасу. Здесь все свои.
Не без доли сомнения я вытянул одну сигарету из пачки и вставил в зубы. Кнутов тут же поднес к моему лицу язычок пламени от зажигалки, и через секунду я уже ощущал грубый сигаретный вкус во рту.
Двадцать восьмое августа, вдруг произнес он. Пятница, насколько я помню, была. Ты парень еще молодой, наверное, приветствуешь разные тусовки в клубах, на природе, может, предпочитаешь собираться с друзьями? Чем занимался, короче, в тот день, Дим?
Иллюзия спокойствия и доверчивости мигом спала, когда пришло осознание того, к чему с виду добродушный человек, так вкрадчиво и тактично подводил. Я посмотрел на него испуганным взглядом, который непременно дал повод собеседнику заподозрить в нечистоплотности моих дальнейших слов. Мой ответ последовал не сразу.
Двадцать восьмое августа? затем как пришибленный озвучил я. Не помню. Это же было давно. Что я тогда делал? спросил я будто бы у себя. Так быстро и не приходит ничего на ум.
Дима, а ты хорошо подумай. Ведь отдыхал с друзьями, что греха таить.
Ну, если это было пятница, то, возможно, и отдыхал с друзьями. В этом нет ничего необычного, с напускным спокойствием ответил я.
Кнутов ухмыльнулся.
А я и не говорил о необычности ситуации, заметь. Об этом заговорил ты Ладно, не будем об этом. Что уж тут ходить вокруг да около, ты прекрасно понял к чему я, так сказать, ласково пытался подойти, чтобы не ранить твоих изнеженных чувств, посмеялся он.
Почему-то его звонкий смех самым мерзким образом тронул неведомые взору струны моей души, и вдруг стало так невыносимо и отвратительно быть здесь, на нелепом допросе, к делу которого, как я думал тогда, не имею никакого отношения.
Из-за поворота, который принял диалог, я позабыл о сигарете; она бесполезно тлела в моей правой руке. Когда понял свое упущение, то вместо табака обнаружил серый столбик пепла, державшийся на честном слове на нетронутой огнем части сигареты. Я было хотел стряхнуть его на пол (других пристойных вариантов не было), чтобы не оставить следов на столе, но как только я дернулся, пепел рассыпался на неведомый документ, не знаю уж, какой важности. Кнутов не заметил моей оплошности, ведь был строго сосредоточен на лице допрашиваемого. Я, делая вид, что у меня все под контролем, поднес остатки сигареты к губам и затянулся.
Ты не обращай внимания на него, Дим, подал голос второй постоялец кабинета 214, который до этого что-то усердно набирал на компьютерной клавиатуре. Наш Иванрубашка-парень, несмотря на свои неюные годы. Как ляпнет что, хоть стойхоть падай.
Я судорожно повернул голову в сторону говорившего и заметил на его губах приветливую улыбку.
Да все нормально, ответил я.
Семен, ты работал там? язвительно сказал Кнутов. Так работай! У нас здесь все на мази, пацан в состоянии сам отличить шутку от колкости.
Дима, держись, продолжая улыбаться, второй постоялец показал жест поддержки сложенными крест-накрест ладонями.
Майор Игнатов, я сейчас встануты ляжешь! И мне наплевать, что ты выше по званию! шутливо пригрозил Кнутов.
Все-все, Семен поднял руки вверх, обозначая свою сдачу. Занимайтесь, не буду вам мешать.
Второй сотрудник полиции был гораздо моложе Кнутова, и поэтому было неожиданным узнать, что его звание выше. Он имел светлые короткие волосы, худое лицо с большой родинкой у носа и такое же костлявое телосложение. Некоторые остряки подобных персонажей называют «вешалка», отмечая, как широко и угловато сидит на его плечах рубашка или же другая одежда.
Так, на чем мы остановились, теперь Кнутов обратился ко мне. Ах да, точно! Ты что-то хотел рассказать про пятничный досуг.
Я прочистил горло и сказал, словно не своим голосом:
Я был в клубе в тот день, а потом После клуба мы с ребятами поехали к другу в загородный дом. Но детали того дня я плохо помню, соврал я. Потому как часто провожу выходные подобным образом.
Это нормально, что часто. Пять дней в неделю корячиться на работе, нервы и все такое, само собой разумеется, хочется слегка забыться на выходных. Алкоголь, девочки и все дела, как-то двусмысленно закончил следователь.
Я мало пью.
Я совсем не осуждаю, Дима. Сам таким был. Знал бы ты, как я зажигал в свое время, и потом он без какой-либо смысловой паузы заявил то, что заставило меня затрепетать сильнее. Загородный дом находится случайно не в поселке «Снегири»?
Да. Там.
Интересно. Очень интересно. И чем вы там занимались? Можно и с пошлыми подробностями, лукаво заулыбался Кнутов.
Ничего такого не было, словно извиняясь, произнес я. Просто выпили еще немного, и я пошел спать.
А остальные ребята?
Честно сказать, я был настолько утомлен вечером, что почти сразу вырубился.
Во сколько по времени?
Я Я не помню, промямлил я.
Ну хотя бы примерно. Это было до трех ночи, или после.
Если бы кто-то сейчас тепловизором измерил мою температуру, то на дисплее отобразился бы впечатляющий результат. Я просто явственно ощущал, как от неудобных вопросов и моего неподготовленного вранья, горели уши. Наверняка, мою грудь и шею покрыли красные пятнаследствие несовершенства нервной системы. Хорошо, что на улице было прохладно и дождливо, поэтому я пришел на допрос в ветровке с высоким воротником, которую не позаботился снять в помещении.
Наверное, до трех ночи, соврал я.
Угу, издал он гортанный звук, затем сложил руки в замок и, некоторое время подумав, спросил:
Получается из дома ты никуда не выходил до самого утра?
Все верно, снова последовала ложь.
Хорошо, тогда задерживать тебя я больше не смею.
Я было уже навострил уши, чтобы по-быстрому ретироваться из этого мрачного кабинета, как:
Но пока ты не ушел, не мог бы ты взглянуть на фото потерпевшей? Может, ты встречал ее в тот вечер?
Ловко, словно он оттачивал сей маневр ни раз, следователь Кнутов вытащил из выдвижного ящика серую папку и расположил в открытом виде прямо передо мной. Внутри лежали кипа листов А4 и несколько фотографий, которые он затем извлек оттуда и веером разложил на столе.
На снимках была она, убитая девушка, лежавшая обнаженная на берегу реки, но только теперь ее лицо и части тела предстали без цензуры. После увиденного мир будто бы перевернулся с ног на голову Я знал ее.
Сигарета, сказал он.
Что, сигарета? отстранено произнес я, продолжая лицезреть ужасные фотографии.
Фильтр уже задымился.
Я резко перевел взгляд на руку, в которой были зажаты остатки сигареты. Действительно, в дрожащей мелкой дрожью руке дымился фильтр.
Кнутов с особой осторожностью вытянул бычок из моих пальцев и, затушив его об пол, выкинул в мусорное ведро.
Да ты весь побледнел, с каким-то подозрением затем отметил он. Плохо что ли стало? Узнал девчонку?
Я медлил с ответом.
Или ты такой впечатлительный малый? продолжил он.
Нет, не узнал, глухо ответил я.
Жаль, вздохнул Кнутов и бодро сложил фотографии в папку, которую потом поместил обратно в выдвижной ящик.
Я могу идти?
Почти, иронично произнес он. Сейчас пальчики откатаем, и можешь уходить восвояси.
Пальчики?! Зачем?! Я же здесь совсем не при чем! испуганно и с долей недоумения я покосился на него.