Муж на этот раз не орал. Говорил медленно и хлестко, словно вытаскивая нити моих нервов и наматывая их себе на кулак.
Как изощренный садист, он постоянно бил по больному, по тому, что еще во мне было живого и не поддавалось умерщвлению. То, что я отвратительная жена и все забываю, меня уже не задевает так больно, Может, с его точки зрения так и есть. Это его мнение. Я смирилась. Но когда речь заходит о дочери, эта несправедливость словно будит во мне дракона, который бушует внутри и все там сжигает, потому что не имеет права выбраться наружу. В такие моменты меня бросает в дрожь, становится трудно дышать, будто кто жестокой рукой перекрывает доступ кислорода и наслаждается моей агонией. Вернее, вопрос «кто?» не стоит.
Уже знаю и кто, и зачем, но я еще иногда на что-то надеюсь. Понимаю, что его слова не имеют никакого отношения ко мне, но легче от этого не становится. Не знаю, был ли он и раньше таким, или превратился в монстра, когда понял, что никак не может достичь такого уровня, который бы полностью реализовал бы потребность властвовать. Ему мало денег, мало почтительности вокруг, мало ему кланяются.
Были минуты, когда он становился доброжелательным и даже заботливым, но это так не вязалось с его привычным обликом, словно надевал рубаху с чужого плеча.
Поняв, что варварски разрушила ауру вдохновения, витавшую в кабинете, я заболела идеей узнать, что же так воодушевляет супруга и может ли там скрываться какая-то информация, способная дать над ним власть. Хотя и понимала, что у меня даже не хватит смелости воспользоваться компроматом, но болезненное желание узнать тайну мужа сжимало мою душу, словно клешнями, как только я проходила мимо кабинета. Когда мужа не было дома, я с маниакальной настойчивостью просачивалась туда, не думая, что прислуга может донести, и обшаривала стол. Но, очевидно, он хранил его в закрытых ящиках или в сейфе.
Однажды, когда к нему приехали компаньоны, он повел их в подвал, чтобы похвастаться коллекцией вин. Зная, что на знакомства с его сокровищами уйдет какое-то время, я снова метнулась к столуи .. «на старуху бывает проруха» верхний ящик оказался не заперт, и блокнот, лишивший меня покоя, лежал там.
Чуть не теряя сознание от страха, жадно, как пропуск на свободу, я схватила его и наобум открыла.
« Наденька, ты же знаешь, я полюбил тебя с первого взгляда. Я чуть не сдох, когда ты выбрала Андрея. Пытался тебя забыть с другими, топил тоску в алкоголе, но тебя забыть невозможно. Ты единственная, поэтому я и не женился. Все эти годы я грелся возле огня вашей любви и был счастлив по-настоящему. И я понимаю, что ты сейчас и жить не хочешь. Меня тоже разрывает от боли и ненависти к себе, что не смог Андрею помочь. Но поверь, я все сделаю, чтобы вы снова стали счастливы. Насколько это возможно.
Мы должны пожениться, чтобы тебя не разорвали стервятники. Жесткая рука Андрея держала их за жабры. Но одинокая, беззащитная вдоваэто такая лакомая добыча! Клянусь, Наденька, я не прикоснусь к тебе и пальцем, пока не закончится траур и ты сама не захочешь. Если нет, я давно привык к тому, что ты недосягаемая моя звезда. Мы просто должны спасти бизнес. Ради тебя. Ради Данила.»
Трогательно взлетевшие ресницы, обрамляющие заплаканные глаза Морщины. Наденька, Наденька! Неужели ты поверила, что твое одряхлевшее тело по-прежнему привлекает меня? Да как только ты стала мадам Беркутовой, кроме желания отомстить, я больше ничего не хотелИ тебе, и ему и даже вашему щенку»
Меня бросило в жар, я еле удерживала злополучный дневник в руках, потому что он казался раскаленным.
Я узнала, что Омар начал за мной ухаживать, когда еще был женат, года через три после нашей свадьбы. Примерно тогда же он понял, что у меня не получается повторно забеременеть, чтоб родить ему наследника, и моя жизнь потихоньку стала превращаться в ад.
Дневник открыл мне глаза на страшную суть человека, с которым я живу. Женился ради мести? Мне пора было бежать из кабинета, но ноги словно приросли к полу. Сигналом тревоги в голове билась, как птица в клетке, мысль «Любопытство кошку сгубило», но оторваться от этих чертовых записей я не могла. Они гипнотизировали, не отпускали, заставляя вместе с автором погружаться в его безумный, но рассчитанный, как на весах ювелира, мир. Дрожащей рукой я перелистываю страницу.
«25.09
Наденька, зачем ты мои часы под подушку свою положила? Рита их там нашла. Если они тебе нравятся, ты только скажи. Я все тебе отдам.
Но я не брала! Я не знаю, как они там оказались!
Конечно, не брала, это я их туда положил, но тебе точно об этом знать не нужно
Хорошая моя! Так бывает у людей, перенесших сильный стресс. Они что-то делают, но не помнят этого совершенно. А ты еще не пришла в себя после смерти Андрея.
О боги! Как же мне нравится эта растерянность, недоумение и испуг! Да, детка, это только начало! Каждый день ты что-то будешь «терять», делать не так, забывать и, в конце концов, согласишься со мной, что тебе нужна помощь врачей.
Но перед тем, как ты попадешь в психушку, ты доставишь мне немало сладких мгновений. Гордая красавица, отвергнувшая меня, превратится в рухлядь, немощную старуху. И я, как талантливый режиссер, буду дергать ниточки, ведущие в пропасть.
30.09
Наденька, родная моя! А почему ты еще не собрана?
А разве мы куда-то идем? испуг, метнувшийся в твоих глазах, греет душу, ласкает ее бархатистыми лапками.
Мы же идем на премьеру. Ты разве забыла?
Но ты не говорил! испуг сменяется отчаянием и беспомощностью, и я как открытую книгу читаю тебя: «Или говорил?»
Надя. Я принес билеты неделю назад, и ты положила их в сумочку. Посмотри сама!
Я наслаждаюсь. Я пью твой страх, твою растерянность, как пчела приникает к цветку и пьет сладкий нектар. Ежедневная играэто мой нектар. Конечно, я сам положил билеты в твою сумочку и ничего тебе не говорил. Так надо! Надо, чтоб ты превратилась в несмышленое дитя, которое боится сделать хоть шаг без меня. И я тебя направлю туда, куда мне нужно.
Невероятное счастьепонимать, что та, которая тебя отвергла, становится твоей безвольной игрушкой. Игрушкой, которую я скоро безжалостно разломаю и выброшу. Оставив себе на память хороший бонус. Твое наследство, моя дорогая глупышка»
Усилием воли я захлопнула дневник и вернула его на место. Меня била крупная дрожь, и нужно было срочно выпить успокоительное, чтобы не выдать себя.
Слава Богу, все обошлось, муж ничего не заподозрил. А сейчас я жалею, что не сфотографировала страницу. В голове мелькнула опасная мысльа если Данил его убьет?! Я стану свободной! Но тут же совесть, мой вечный тюремщик, укоризненно покачала головой. Нехорошо использовать человека. Свои проблемы должна решать сама. Ведь Данила за убийство посадят. А с другой стороныесли я не предупрежу его, Омар дотянет свои щупальца и до него. Мать ведь довел до психушки! И неизвестно, от чего она умерла
Я чувствовала, что голова опять начинает кружиться. Схватив кружку с водойпервое, что я попросила, когда очнулась, отпила несколько глотков.
Сердце колотилось вразнобой, как взбесившаяся заводная игрушка, что было очень некстатипроверить, жива я или нет, пришел мой доктор.
Лада, как вы себя чувствуете? ему хватило одного взгляда, чтобы понять «как».
Все хорошо, еле двигая бескровными губами, я попыталась бодренько улыбнуться.
Заметно. Голова кружится, тахикардия, и давление наверно, ниже некуда. Что ж вы, голубушка, до такого состояния себя довели?
Он говорил негромко, спокойно, отчего мне просто захотелось плакать. Этот замечательный Олег Викторович тоже, наверняка, очень заботливый.
Господи, меня клинит от слова «забота»
Глава 8
Выйдя из больницы, я не мог дать себе отчета, что пошло не так. Эта Лада, как реальное дитя отечественного автопрома, въехала в мою душу, раскурочив ее. Маленькая, беззащитная, пальцами можно сломать, она сама сломала какую-то стену, которая после смерти матери защищала меня от эмоций. И сейчас они нахлынули, словно бешеный поток воды из прорвавшейся плотины. Мне безумно жалко ее. Не знаю, какая глупость или наивность заставила ее выйти замуж за Омара, но то, что она глубоко несчастна и почти раздавлена, видно невооруженным глазом. А я, получается, еще добавил этому подранку проблем.
Шальная мысль мелькнула в голове. Что, если завернуть ее, как ребенка, в то облезлое одеяло, которым она прикрыта, и унести отсюда? Приютить, как сироту, в своем доме, откормить, дать уверенность, что ее никто не обидит.
Мне нужно звонить своей Милашке, успокаивать ее и просить прощения, что, в общем, я не большой специалист делать, а мне до трясучки хочется затянуться сигаретой, потом еще одной и еще одной. Хочу, чтоб легкие распирало до острой, обжигающей боли. Может так эти малахитовые глаза с искрами янтаря скроет какая-нибудь пелена, и меня отпустит?
Пока я сам, как в каком-то коконе, и не знаю, что творится со мной. Не будь Макса, я б точно вернулся. Мое привычное «ЯТакХочу» никогда меня не подводило, но сейчас здравый смысл пока его задавливает и возвращает в реальность.
Дэн, с тобой все в порядке? Или это тебя от вида казенного лазарета так пришибло? подозрительно прищурился Макс.
В порядке. О Милке думал.
И кого я пытаюсь обмануть? Понятно, что все мои мысли написаны на лице, и острая жалость никак не может ассоциироваться со здоровой, сексуальной молодой девушкой.
Макс, боюсь, девчонка пропадет. И на немой вопрос друга добавляю: Лада. Она такая .хрупкая. А я немного Омара знаю. Он не пожалеет. И синяки. Не на улице ж она их нахваталась?
Ты в спасатели опять хочешь заделаться? Одну уже спас, теперь женишься. Вторую куда? Гарем хочешь устроить?
Понимая, что не смогу поддерживать разговор на волне «Юмор FM», я хотел остаться один. Привести свой чердак в порядок.
Давай я тебя завезу домой и поеду к невесте.
Макс меня понял с полумысли.
Поезжай сразу, я доберусь. Только осторожней на дороге.
Учту, буркнул я и нырнул в машину. Отъехав так, чтоб Максу уже не было видно меня, я достал сигареты и с жадностью, как будто хватаю не дурманящий дым, а воздух, будто хочу не травить легкие, а выжить, глотая спасительный кислород, я сделал пару затяжек. Наконец, усилием воли заставил себя сменить в голове картинку, словно перещелкнул слайд. У меня есть невеста.
Камила. Горячая моя, будоражащая и в то же время покладистая, неконфликтная, умеющая выстраивать отношения так, чтобы и ее не обидели, и сама никого не задела. Просто чудо, подобранное чуть ли не на помойке. Я, никогда не горевший желанием вить семейное гнездышко, уже в этот момент держал бы за руку жену. Как? Как она меня приручила?
Даже сквозь никотиновую завесу в мозгу вспыхнул радугой участок, отвечающий за наслаждение. Вчерашняя девственница оказалась податливой, как пластилин. Не стесняясь, она отставляла свою попку, умопомрачительно прогибаясь в позвоночнике, когда я брал ее сзади. Ее первое смущенное «Ой», когда поставил ее в догги стайл.
Вся такая аппетитная, жаркая. Даже то, что грудь не своя, заставляло еще больше восхищаться ее жаждой жизни, ее азарту.
Хотя несколько дней я не мог себя пересилить и заставить коснуться ее.
Обессиленные, выжатые, с капельками пота, мы валялись в кровати. Я нежно поглаживал ее кожу, лаская везде, куда дотягивалась рука. Затем, немного ободрившись, решил, что есть еще порох в пороховницах. Мои губы потянулись к манящим соскам. Оттягивая и покусывая их, я заурчал, как проголодавшийся тигр, и пошел дальше, уделяя внимание каждому миллиметру. И вдруг замер. Под обеими грудями под языком я ощутил практически незаметные шрамы.
Что это? прочертив пальцем по ним, я едва выдавил вопрос.
В ее карих глазах мелькнул испуг, растерянность. Она отодвинулась от меня и, отвернувшись, села, прижав к себе коленки. Затем робко потянула покрывало на себя и спрятала грудь, словно пытаясь защититься.
Тревога и умиление нахлынули разом. Смешная! Прикрылась, а спину с соблазнительной попкой от моих глаз не скрыла.
Камил, зачем ты это сделала? Ты молодая, красивая девчонка! я потянулся к ней рукой, но она еще больше отодвинулась, и мне показалось, что всхлипнула. Тихонько сползла с кровати и начала подбирать одежду.
Терпеть не могу глупые капризы и недосказанности!
Камила, ты куда собралась? невольно в моем голосе появилась жесткость, которой я избегал в отношениях с этой девчонкой. В ответ уже откровенное шмыгание, которое меня обезоруживает всегдане выношу женские слезы.