Девушка открыла глаза и спокойно произнесла:
Заметь, это ты на меня свалился, а не я.
Это была онарыжая блонди по имени Снежок. Только на этот раз без парика, а с короткой причёской собственных тёмно-каштановых волос.
Я почувствовал себя героем водевиля, затем трагедии, детектива и в конце концовфарса. Столь переменчивые ощущения загипсовали мой рот наглухо.
Что молчишь? Рад нашей новой случайной встречи?
Случайной? Насколько она была таковой? В прошлый раз я тоже поначалу так считал. Но потом оказалось, что всё в той ситуации было продумано до мелочей чьим-то циничным, опытным умом. Впрочем, здравомыслие быстро вернулось и завладело моим сознанием. Не устроила же девушка ради нашей встречи теракт в метрополитене? Конечно, нет. Я же не Генсек и не президент Всея Руси. Свалился я, видите-ли на неё. Это ещё кто на кого свалился. Господи, что мне теперь ждать от этой новой встречи? Ничего хорошего. Но надо признатьона дьявольски хороша. Даже в травмированном виде. Эта болезненная бледность её лица напомнила мне панночку из «Вия». Вспоминал ли я о Снежке этот год хоть раз? Конечно, нет!!! Не вспоминал. Ну, может, разок-другой. Впрочем, вру. Я о ней постоянно думал. Что я думал? Наверное, обмусоливал непоправимые обиды, нанесённые моему самолюбию. Да!!! Нет, опять лукавлю. Просто приятно было вспоминать, какая она симпатичная, привлекательная, милая, красивая. Ну вот, ты опять растаял. Ты же обещал сам себе больше о ней не думать. Я бы и не думал, но видно, судьба у меня такая. Не могла наша встреча быть случайной. Раз никто из физических лиц её не мог организовать, значит, её организовал сам бог. Бог? Ну, не бог, а кто-нибудь из его приближённых. Хорошо, хорошо, согласенэто козни дьявола. Но мне в тот момент от этих козней было невероятно приятно. И я расчувствовался:
Снежок, неуверенно выдавил я.
От предвкушения неизбежной бездны моего падения губы спеклись и отказывались слушаться. Я размял их и продолжил:
Эй! Чего молчишь?
Девушка не отвечала. Её глаза были закрыты.
Снежана!
А в ответ тишина.
Да, блин, наглая твоя рожа! Ответь! Ты не померла?
Ноль реакции на мою грубость. Наконец я додункал, что она потеряла сознание. На меня тоже нахлынула нестерпимая боль, пронзая всё тело, но особенно голову. Тем не менее, я нашёл в себе силы раскидать вещи, встать на колени и попытаться вытащить «чертовку» из завала. Она застонала, открыла глаза и прошептала:
Больно, нога
Только тогда я сообразил, что она могла серьёзно пострадать. Мне не было видно её ног. Когда я расчистил пространство, то обнаружил, что её красивые длинные конечности переплелись с искорёженными металлическими поручнями в тугой, непонятно как закрученный узел. Бедная девочка, ей невероятно больно! Вместе с очкастым дохляком, очевидно студентом-бюджетником, я кое-как сумел освободить её ноги из хватки металлического спрута. Моё желание изобразить из себя киношного героя и вынести девушку на руках на поверхность земли, где сотни спасателей, репортёров и врачей с восхищением бросятся мне на помощь, уперлось в стандартную надпись метрополитена. Помните трафарет на дверях«Нет выхода». Вот то-то и оно. Из искорёженного вагона тоже не было выхода. Удивительно вообще, что внутри этого короба смерти осталось хоть какое-то пространство. Не буду рассказывать, что я думал в следующий час-полтора, пока нас не «извлекли из-под обломков». В этом мало интересного. Скажу только, что те, кто остался жив в этом кровавом месиве, до сих пор вызывают во мне только уважение и гордость за человеческий род. Все, словно одна семья, не ноя и не истеря, помогали друг другу всем, чем можно. Делились водой, накладывали самодельные шины, подбадривали друг друга словом. Но и, конечно, вытаскивали всех тех, кто пострадал неизмеримо сильнее.
Когда нас спасли, неожиданно для себя я почувствовал, что краски мира расплываются перед глазами. Мне стало так плохо, что сознание на время покинуло меня. Последнее, что выхватил взглядбыли нежные прозрачные глаза Снежка. Она лежала на носилках и смотрела прямо мне в душу. В этот миг я осознал, что люблю её. Не просто люблю. Не знаю, как выразить свои чувства. Я просто сошёл с ума от любви к ней. Кошмар! Катастрофа! Нормальной жизни конец! Но это было так. Моё сердце вырезали, покрасили в розовый гламурный цвет, надули гелием, привязали нитку и отдали ей в рукиможешь делать, что хочешь. Хочешьпроткни сразу, порви в клочья, а хочешьпоиграйся и отпусти в небо.
Я лежал в палате и ничего не делал, не обращая ни на кого внимания. Ни на санитарку, которая ежедневно татуировала мою задницу посредством шприца, ставила капельницу и измеряла температуру. Ни на дознавателя, который задавал вопросы о событиях, предшествующих крушению поезда. Ни на соседей по палате, которые подшучивали надо мной, предлагали помощь и приглашали сыграть в картишки. Я просто лежал, смотрел в потолок и слегка улыбался краешком губ. Мне было хорошо. Впервые в жизни любовь постучала в моё сердце. Надолго ли? Не знаю. Никогда особо не задумывался о том, почему, прожив на этом свете двадцать восемь лет, я так и не испытал это чувство. Но где-то в глубине души у меня иногда закрадывались сомнениявдруг жизнь пройдёт, а я так никого и не полюблю. Вон, Серый, это который Воробьёв, уже может писать трактат «Сто оттенков любви», а ко мне это чувство до этих пор ни разу в жизни не постучалось. Двадцать восемь лет без любви! Надо же! И вдруг лежу такой весь в волнительной неге и улыбаюсь потолку. Вот что это такое? Как объяснить? Да никак не объяснишь. Любовьнепонятное чувство, необъяснимое, волшебное. Можно читать умные книги. Нет, можно сто раз пересмотреть передачу, в которую собрали десятки свидетелей, учёных, психологов, писателей, ну и этих, экспертов, как без них. Все они с умным видом начнут тебе втолковывать, что любовьэто физиологическое влечение полов. Угу, так я и поверил. Вокруг меня за мою жизнь этих представительниц прекрасного пола (извините меня адепты современных форм толерантности, но я говорю только о такой любви) было, ну просто завались. Огромный университет, школа, улица, контора, будь она неладна. Все эти здания, пространства и помещения были под завязку забиты вызывающе и стильно одетыми, ухоженными и растрёпанными, накрашенными и не оченьв общем красавицами всех мастей и на любой вкус. Но меня укокошило наповал «влечение полов» к девушке, которая меня использовала вовсе не в качестве представителя другого пола. Я её за это должен был просто ненавидеть. Обязательно вылезет на экране какая-нибудь дама в очках с ярко напомаженными губами и больно ткнёт пальцем в глаз, мол, любовь бывает разной. Бывает и мазохистская любовь. Вот меня и извращенцем обозвали. Но я точно знаю, что люблю Снежка вовсе не потому, что она делает мне больно и это почему-то, не понятно почему, должно приносить мне удовольствие. Враки всё это. Любовь не обязательно должна приносить страдания и удовольствия. Нет, не такона приносит и то, и другое. Но у последователей Мазоха всё это связано вовсе не с чувством любви, а с чувством удовлетворения. Потом на экран выползет какой-нибудь кудрявый, щерящийся в пакостливой ухмылке аналитик и начнёт объяснять любовь необходимостью человеческого индивидуума чем-нибудь жертвовать ради другого человека. Всё это так. Вот сейчас встану с кровати и перелью литр крови какой-нибудь даме, пострадавшей в автокатастрофе. И что? Фигня всё это. Все эти потуги АНАЛитиков, которых я называю про себя проктологами масс-медиа, так как их профессия происходит не из «анализа», а из другого места, весь этот уверенный бред массовых телевизионных «экспердов», которых, как мне кажется, просто ловят для ток-шоу на улицевсё это полна фигня, пытающаяся объяснить необъяснимое. Вот не дано человеку своим умом представить и понять пространственную бесконечность мироздания. Хоть как ему объясняйхоть формулами, хоть на пальцах. Где-то же у вселенной должен быть забор или крутой берег. Сомнения по этому поводу будут всегда, сколько не слушай крутых аналитиков с сумасшедшим взглядом, усиленным очками 15 плюс. Нужно просто верить, что мир безграничен, так как понять это невозможно. Вот и любовьэто явление, неподвластное рациональному объяснению. Можно верить, что она где-то рядом и уже на подходе или просто повторять, как мантру, что она не существует. Но лучше её познать. Объяснений, по сути требуют только те, кто её не испытал. Для остальных все эти рассуждения вызывают лишь лёгкую улыбку на губах. Они знают, что такое любовь. И знают, что её нельзя объяснить ни с помощью художественной литературы, ни с помощью науки. Любовь, это явление, как божественного, так и дьявольского происхождения. При этом никто ни бога, ни дьявола не видел. Тем более не видел их вместе. Пациентов особых лечебниц и буйных фанатиков религиозных течений я в расчёт не беру. Короче, девчонки и мальчишкиждите. Возможно, что вы не проспите, уткнувшись в свой гаджет, это замечательное неповторимое чувство, созданное мирозданием в награду и в наказание людям.
Познав истину на девственно белом пространстве потолка, я с улыбкой на лице потянулся и резко соскочил с кровати, чем вызвал не только переполох в палате, но и резкую боль в моей чугунной от аварии голове. Всё-таки, сотрясение мозга так просто не проходит. Впрочем, я был даже рад, что меня не отпустили из больницы уже через пару деньков. Кроме головы пострадала и грудная клетка. Вернее, то, что находится под ней. Сильный ушиб, распластавшийся разноцветным синяком по передней части моего туловищаэто только надводная часть последствий катастрофы. Под грудной клеткой больше всего пострадала печень. Её лечение и привело к моему многодневному пребыванию в госпитале. А рад я был лишь только потому, что надеялся встретить здесь Снежка. Несомненно, её не могли так сразу отпустить домой. Неизгладимым кошмаром в моих глазах продолжала висеть одна и та же картинка: девушку кладут на носилки, а её нога с невероятно пугающе вывернутой стопой, самостоятельно болтается в стороне от тела. Если не упираться носом в эпикриз, начертанный тайнописью доктора, а сказать по-простому: несомненно, у Снежка был перелом ноги. Причём такой, который лечат только в больнице. Поэтому, отстранив санитарку, прибежавшую по вызову какой-то доброй души, и объяснив ей, что всего лишь очень хочу в туалет, я потащился на первый этаж в регистратуру. Понятно, раз есть катастрофа, значит должны быть и списки пострадавших, доставленных в это лечебное учреждение. Списки были. Но в них я не нашёл имени «Снежана», хотя не очень этому удивился. Ещё бы пассия моего сердца не так глупа, чтобы называться своим именем перед ограблением банка. Ну, нет, так нет. И я двинулся по этажам, врываясь подряд во все палаты. Всё это напоминало миссию проводника из купейного вагона. Только, постучавшись в дверь, я не предлагал чай и прохладительные напитки, а спрашивал есть ли в этой палате девушка по имени Снежана. В конце концов, дойдя до пятой в очереди моей ревизии палаты, я был пойман командой санитарок и сопровождён в своё лечебное отделение, где преобладали пациенты с желтушным цветом лица. Как только, вдоволь наговорив мне всяких нелицеприятных слов и назиданий, они удалились, я снова двинулся «в туалет». Многократно сопровождённый в исходную точку, к вечеру я понял, что всем санитаркам были выданы розыскные листы с моей физиономией в анфас и в профиль, с текстом о моей антиобщественной деятельности. Может, там даже были отпечатки моих пальцев. С каждым разом меня вылавливали всё быстрее и быстрей. Перед сном, чуть приоткрыв дверь палаты, я сразу попал под перекрёстный взгляд сразу трёх санитарок, и молча ретировался на кровать готовиться ко сну. Но всю бессонную ночь меня мучали муки влюблённого по уши юноши. Мне не терпелось встретиться с объектом своих воздыханий. Поэтому утром сразу после обхода я воспользовался тем, что все медики, возглавляемые доктором, зашли в соседнюю палату и сдристнул вниз. В холле напротив стенда объявлений стояли два парня и внимательно читали списки пострадавших в аварии пациентов. Я пришёл с бумажкой и карандашомхотел выписать палаты, куда поместили девушек 20-25 лет, чтобы сузить зону моих пока бесцельных поисков. Что-то меня в этих субчиках сразу насторожило, и я встал чуть в сторонке, рассматривая препараты в больничной аптеке. Тот, что был ниже ростом, с короткой стрижкой и оттопыренными ушами, суетливо пролистал взглядом все страницы списка и с усмешкой констатировал:
Здесь её тоже не наблюдается. Я же говорил, что наша принцесса спряталась от нас в тридевятом царстве, тридесятом государстве, воспользовавшись благовидным предлогом.
Я сразу узнал голос любителя сказок. Это он тогда предложил оставить отпечатки моих пальцев на банковских ячейках. Второй ему ответил:
Ты как всегда поверхностно всё воспринимаешь, ища её настоящую фамилию. Вот же она! он ткнул пальцем в список. Палата номер триста четырнадцать.
Точно! Маруся Климова. Это на неё похоже! Как я сразу не допёр? Главное, чтобы она нас в конце этой песни не сдала ментам, и он засмеялся собственной шутке, пропев при этом: И за это пулю получай! Прощай!
Балбес ты, Леший, напарник отвесил ему подзатыльник.
Они ушли, а я удостоверился, что в палате 314 и на самом деле лежит Мария Климова 1992 года рождения.
Во время обеда я незаметно скрылся из-под бдительного надзора санитарок и прихватил в кабинете старшей сестры халат и шапочку. Дама была дородной и халат болтался на мне, как на вешалке, а шапочка наоборот не налезала на голову. В таком виде я явился в палату моей пассии. Снежок лежала на кровати. Её правая нога смотрела в небо, поддерживаемая конструкцией, известной всем по художественным фильмам. Я взял стул и сел у изголовья её кровати.
Ну, что больная, как мы себя чувствуем? для проформы я взял кисть её правой руки и стал щупать пульс, отметив про себя, что он не стал учащённым.
Заметьте, доктор, с каждой новой нашей встречей количество гипса на моём теле увеличивается с геометрической прогрессией, она вяло улыбнулась, указывая на загипсованную ногу: Боюсь, что при следующей нашей встрече я буду представлять собой гипсовое изваяние с веслом в руке.
В моём воображении она тут же предстала в виде статуи, стоящей на пьедестале в парке. Несомненно, Снежок выглядела бы эффектно даже с копьём в руке:
Не думаю, что будет так. Скорее всего ты снова сменишь имя и станешь какой-нибудь Милой Гипсон.
О, доктор, вы слишком внимательны к моей персоне. Вы что-то хотите от меня?
В палате кроме нас ещё находилась только одна нетранспортабельная пациентка. Остальные ушли на обед. Тётка сначала пыталась нас подслушать, но не уловив нить беседы, потеряла интерес, поняв, что не сможет осмыслить услышанное.
Не бойся, я не жажду мести или реванша. Я хочу видеть вас, Мария, как по батюшки?
Просто, Мария.
Я хочу видеть вас, «просто Мария», просто здоровой.
Как сильно вы этого хотите?
Очень сильно. Я желаю, чтобы пациентка находилась под моим ежедневным пристальным наблюдением.
Заметьте, доктор, это довольно курьёзный случай в российской медицине. Обычно пациентки об этом мечтают, а доктора проявляют равнодушие.
Ничего курьёзного. Это распространённое явление, известное современной психологии, как «Стокгольмский синдром». Один мой друг, хорошо известный нам обоим, заболел любовью к террористке, грабительнице банков.
Доктор, это клинический случай. Посоветуйте ему принимать успокаивающие седативные препараты. Между прочим, времялучший лекарь.
Ничего подобного. За последний год товарищу стало только хуже. Кризис усилился.
Я думаю, что знаю лучшее средство от этой его болезни. Пусть представит, что у террористки нет одной ноги. Отсутствие эстетики в объекте его обожания нейтрализует его вожделение.
Нет. Я думаю, что это его не остановит.
Заметьте, мы можем это легко проверить.
Как?
Просто. У террористки ампутировали левую ногу.
Она откинула нижний край одеяла, и я увидел, что там только простыня. В висках застучало.
Что-то, доктор, вы побледнели. Теперь, чтобы гипсовая статуя не свалилась с пьедестала его любви, известный нам друг должен стать для неё опорой, заменив весло. Между прочим, это ежедневная каторга, любить инвалида.
Я не знал, что ей ответить.
Красноречие исчезло? Любовь растаяла, как сон?
Я
Не надо доктор. Я не хочу, чтобы меня жалели. Уходите. Мне надо отдохнуть. Впрочем, подайте мне утку, она указала на пластмассовую ёмкость, лежащую на нижней полке её прикроватной тумбочки, мне пора справить свои натуральные потребности.
Зависнув на время, я встал и потянулся за уткой. Она перехватила мою руку:
Молодец! Держишь удар. Не буду тебя добивать натуралистическими подробностями моего больного тела. Иди. Уходи, я сказала!
Я перехватил её руку, сжав при этом ладонь, и посмотрел в глаза. Они не выражали ничего особенного. Ничего, отличимого от равнодушия и холода. «Маруся Климова» вырвала руку из моей ладони и выдавила сквозь зубы:
Видеть тебя не хочу.
Снежок!
Пошёл вон!
Я попытался что-то сказать, как-то выразить сочувствие и обнадёжить, что не оставлю её в трудную минуту. Но по понятным причинам всё это выглядело фальшиво и неестественно. Мне самому было крайне сложно и неприятно. Я не мог сообразить, как мне сгладить ситуацию и вообщекак мне поступать в дальнейшем. В это время в палату вошли шумные соседки, а с ними старшая сестра, сразу уставившаяся на свой халат, накинутый на мои плечи. С позором я был выпровожен из палаты314.