Мы должны сделать приблизительно двадцать километров туда-обратно, что, грубо говоря, соответствует трети технических возможностей «Nyx». Когда придет время поворачивать назад, напичканный навигационными приборами аппарат подаст нам сигнал. Мы не можем позволить себе зайти за критическую отметку, так называемую точку невозврата, иначе рискуем обратно добираться пешком. А шлепать по такой пустыне
«Nyx» гениален в управлении, его мощные колеса легко справляются с тряским рельефом и позволяют держать заданный курс. От скорости создается ощущение скользящего по лицу ветерка. Солнце печет сквозь шлем, очень жарко, несмотря на систему охлаждения. Я чувствую себя так, будто заперт в гигантской консервной банке; к счастью, через тоненькую трубочку мне в случае необходимости поступает вода. Краем глаза я наблюдаю за Пэтиссон. Она очень бледная, похоже, ее мутит. Я выключаю рацию, связывающую нас с остальной группой.
Что-то не так?
Солнце прямо жарит Во время тренировок в этих комбезах было не так душно.
Хочешь вернуться?
Нет, все в порядке.
Что-то я в этом сомневаюсь, выглядит она и правда неважнецки. Теперь мы уже далеко от купола, вне зоны видимости команды. Пэтиссон то и дело прикасается к основанию плексигласового пузыря, как будто хочет почесаться.
На отметке 14,2 километра от купола мы пешком подходим к каньону глубиной около десяти метров. Он, будто рана, раздирает красную почву, проходит между горами бурого цвета и исчезает за их обрывистыми склонами. Я по рации информирую наших коллег, что мы начинаем спуск. Мы двигаемся вдоль змейки камней, каждое движение дается нам с трудом: комбинезоны очень тяжелые. Надо внимательно смотреть, куда ставишь ногу. Падение будет роковым для нашей экипировки ценой в несколько десятков тысяч евро.
Очень скоро мы замечаем полости, уходящие в чрево Земли. Когда мы проникаем внутрь одной из них, нас окутывают тени. Я зажигаю фонари, размещенные по обеим сторонам моего шлема, и успеваю разглядеть что-то вроде саламандры-альбиноса, прежде чем она скрывается от яркого света. Выходит, в этой пустыне существуют какие-то формы жизни. Пещера кажется огромной, глубокой: мощные лучи моих фонарей даже не достигают дна этой вгрызающейся в землю гигантской черной пасти. Она может служить идеальным убежищем. И разумеется, никакого риска солнечных бурь на голубой планете; однако я до конца остаюсь в своей роли исследователя и передаю данные GPS нашему физику Клариссе Смит.
Готовый рискнуть спуститься глубже, чтобы увидеть, что́ у пещеры в брюхе, я возвращаюсь к Пэтиссон. Она исчезла. И обнаруживаю ее у входа: моя напарница неподвижно сидит в уголке. Словно под анестезией. Подойдя ближе, я замечаю, что глаза у нее покраснели. Она печально поднимает их на меня:
Моя мать умерла.
Я с трудом усаживаюсь рядом. С этими комбинезонами каждое движение стоит десяти. Она глубоко вздыхает:
Я много лет вообще не разговаривала с ней, но все-таки это моя мать
Пэтиссон принимается рыдать. Дыхание ее учащается, щиток шлема запотеваетнарушена вентиляция. Резким движением Элизабет пытается нащупать боковые металлические клапаны, которые обеспечивают герметичность ее шлема. Я хватаю ее за запястья:
Не делай этого!
В панике она отбивается и вопит. Я крепко стискиваю ее затянутые в перчатки руки и вплотную прислоняюсь своим щитком к ее забралу. Расстояние между нашими лицамисантиметров двадцать.
Если ты откроешь, твои датчики немедленно проинформируют команду и Льюиса, что ты разорвала контракт. Я хочу, чтобы прежде, чем что-то сделать, ты хорошенько подумала. Мы психологически подготовлены к тому, чтобы справляться с подобной ситуацией. Возьми себя в руки!
Постепенно ее дыхание замедляется, в конце концов она успокаивается. Пэтиссон опускает голову внутри шлема, который остается неподвижным.
Расскажи, как ты узнала, прошу я ее.
Сегодня утром, в боксе сингулярности Сообщение от сестры. Лобовое столкновение на национальной трассе Уснувший шофер грузовика. У нее не оставалось никаких шансов. Ей даже шестидесяти не было.
Я представляю себе весь ужас ситуации, шок Элизабет, ее горе, когда она прочла сообщение. Как бы отреагировал я, если бы что-то случилось с моими близкими? Мы так далеко друг от друга У меня в наушниках потрескивает рация, Джонсон спрашивает, все ли в порядке. Я ищу ответ в глазах Пэтиссон, она кивает: она выдержит, но я знаю, что огромная, как этот каньон, рана теперь проходит через ее сознание.
Во время следующего выхода я более подробно исследую эту пещеру. Когда мы возвращаемся к нашему транспортному средству, я как будто замечаю далеко, у самого горизонта, на вершине одной из гор, какое-то сверкание. Словно свет звезды. Это продлилось всего лишь мгновение, и я подумал, что, может, это просто отражение блестящей детали модуля на моем щитке.
Я доставляю нас обратно на базу. По дороге Пэтиссон предается ностальгическим воспоминаниям о Шотландии, о ее суровых просторах насыщенного зеленого цвета, какого больше нигде не увидишь. Тех холодных оттенков ей не хватает здесь больше, чем людей. Темно-зеленого, цвета морской волны и северного неба с брызгами звезд. Она опять плачет, слезы щиплют ей глаза.
Я нажимаю на кнопку, открывающую створки шлюза. После десятиминутного цикла обеззараживания и декомпрессии мы наконец можем снять комбинезоны. Элизабет Пэтиссон идет сполоснуть водой покрасневшие и распухшие глаза. Она решает сообщить всем о печальном событии и заявляет, что остается: Марсэто ее жизнь.
Мы все собираемся вокруг нее. Впервые между нами ненадолго возникает полное единение, даже Оппенгеймер и Джонсон прекращают свои разборки. Жаль, что для того, чтобы это произошло, понадобилась внезапная и такая ужасная смерть.
Бортовой журнал, день 35-й
Дорогой журнал,
победа! Прошло немногим более месяца под куполом, как мне удалось превратить эквивалент марсианской почвы в субстрат для моих растений. Это большой шаг вперед: подобное достижение означает, что вскоре я смогу производить продовольственные ресурсыособенно зеленые овощина основе исключительно марсианских элементов и нескольких граммов микроорганизмов, привезенных мною в пробирках.
Помимо субстрата сенсацией стали мои продукты «домашнего приготовления». Уотсон обожает хлеб и сыр, которые я произвожу из штаммов бактерий. А вот Пэтиссон полюбился мой творог. Ты, возможно, не осознаешь, но то, что произошло за последнее время, невероятный прогресс. На основе моих микроорганизмов, которые я могу воспроизводить сколько хочу, да вдобавок очень быстро, я способен создавать пищу и надолго наполнять ею шесть желудков.
Прошло десять дней, Пэтиссон чувствует себя лучше, она справилась с шоком от известия о смерти матери. Чтобы обогатить кислородом свои нейроны, мы играем в шахматы. Кстати, у нее явные способности к этой игре.
Помимо исследований Оппенгеймер сконструировал маленького робота на колесиках и назвал его Хронос, он свободно перемещается внутри купола и отсчитывает количество секунд, оставшихся до конца нашей миссии: сейчас больше двадцати восьми миллионов. Не уверен, что это хорошая идеяпостоянно напоминать нам, что миссия едва началась.
Немец проводит много времени в боксе сингулярности, пишет там сообщения и отвечает на вопросы анкеты. Мы слышим, как, сидя перед электронными схемами, он разговаривает сам с собой. Вроде как с воображаемым другом. Потому что изоляция, замкнутость могут воздействовать на нервную систему, а я знаю, что он скучает по своей семье.
Джонсон и Смит, наша специалистка по извлечению воды, вот уже пять дней как составляют пару и по крайне мере раз в день по зову гормонов исчезают наверху. Это нас забавляет, в частности, когда они включают музыку, чтобы мы их не слышали. Трения с Оппенгеймером по поводу воды мало-помалу улеглись, особенно после того, как мы научились лучше контролировать ее потребление. Тем более что мы перебираем норму всего-то литра на четыре. Лично я очень горжусь своими ежедневными двадцатью тремя.
В итоге, прошел уже целый месяц, и все у нас хорошо, разве что ночи по-прежнему очень холодные. Еще не пролилось ни капли дождя, но два дня над нами висела каманчака, та знаменитая завеса из слоисто-кучевых облаков, которая все вокруг погружает во тьму и мешает солнечным батареям функционировать с максимальной отдачей. Такое непременно случится и на Марсе, с его-то пыльными бурями. С подобными явлениями надо считаться и затягивать пояса потуже. Зато какое удовольствие видеть, что и с этим можно справиться, даже когда природа устраивает нам непростую жизнь.
Продолжение следует
День 37-й
Я принял решение разобраться с бардаком, который за долгие дни образовался в Литл-Боксе. Попользоваться, переставить, ничего не вернуть на местоэто так свойственно ученым! Джонсон и Пэтиссон предлагают мне помощь, но я отвечаю, что справлюсь сам, да и время у меня есть: за последние дни мои изыскания хорошо продвинулись, и растения правильно развиваются.
Перемещаться в этом контейнере стало невозможно. Повсюду протянуты провода: к ретрансляционной станции, к бойлеру, к солнечным батареям, приборам, выключателям. В шкафах груды беспорядочно наваленных пакетов и банок с продуктами: сушеное мясо, сублимированные фрукты и овощи, макаронные изделия, рис, сухое молоко Коробки с лабораторными мелочамихалатами, перчатками, бахиламинабросаны кое-как, есть даже старый сломанный велосипед и вышедшая из строя беговая дорожка, должно быть, их использовали во время предыдущих командировок. Мы явно не первые, кто пользуется этой базой.
Я методично, как могу, освобождаю Литл-Бокс, отправляя барахло в тоннель. Чтобы оптимизировать пространство, намереваюсь по-другому расставить шкафы. И вот, отодвинув один из них от задней стенки, я обнаруживаю металлический чемоданчик: он предусмотрительно припрятан в труднодоступном месте, за фанерной доской, и заперт на цифровой замок с тремя колесиками.
Звук падающего предмета заставляет меня обернуться.
Кто здесь?
Я устремляюсь ко входу в тоннель, но никого не вижу. Странно, у меня ощущение, будто за мной наблюдают. Прихватив чемоданчик, я сажусь на пол, опираюсь спиной о стенку и принимаюсь одну за другой подбирать комбинации. Спустя полчаса на числе 348 раздается характерный щелчок. Я открываю чемоданчик. В нем нет ничего, кроме серого жесткого вкладыша из пенопласта, предназначенного для того, чтобы удерживать предмет, который, со всей очевидностью, теперь отсутствует, но по форме выемки я тотчас же понимаю, что это было.
Огнестрельное оружие.
* * *
Раскрытый чемоданчик лежит на столе, где установлен наш приемопередатчик. Оппенгеймер с такой силой приглаживает назад свои каштановые волосы, что его веки оттягиваются к вискам.
Что это значит?
Что где-то здесь, под куполом, наверняка есть оружие, откликается док Уотсон.
То есть ты хочешь сказать, что кто-то из нас прячет ствол?
Уотсон не отвечает. Пэтиссон поднимает глаза на Джонсона:
НАСА, несомненно, в курсе. Учитывая проверки, которые мы прошли в аэропортах, никто из насэто очевидноне мог привезти сюда оружие. Чемоданчик был здесь до нашего прибытия. Пустой или нетэто ты нам скажи. Ты начальник. Тебе известно что-то, чего мы не знаем?
Внутри купола мрачно и холодно. Наши лица освещает только гирлянда светодиодных лампочек. Оборудование в сумерках напоминает таинственный театр теней. Все внимательно вглядываются друг в друга. С тех пор как мы прибыли, каждый регулярно заходит в Литл-Бокс. Любой из нас мог взять это оружие. Джонсон кивает в сторону Оппенгеймера:
Представь себе, я вообще не в курсе, НАСА говорит мне далеко не все. Но первым сюда прибыл ты. Ты был здесь на несколько часов раньше остальных.
Ну и?..
Может, ты решил совершить экскурсию в Литл-Бокс. Тебе этот чемоданчик ни о чем не напоминает?
Напряжение резко усиливается. Оппенгеймер уже готов схватить американца за грудки, но между ними встает доктор Уотсон:
Не стоит нервничать, это ни к чему. Мы должны доверять друг другу во что бы то ни стало. Совершенно очевидно, что никакой пушки ни у кого нет. Да и зачем нам оружие на научной базе? Но чтобы исключить любые подозрения, предлагаю заглянуть в каждую спальню. Кто-нибудь возражает?
Вглядываясь в лица, я понимаю, что все мы одинаково удивлены и напуганы моей находкой. Пэтиссон нажимает на кнопку передатчика и склоняется к микрофону:
ПэтиссонЛьюису. 19:02. Жуано обнаружил пустой чемоданчик, спрятанный в Литл-Боксе. Прежде в нем было оружие. Кто его туда положил? Что это значит? Конец связи.
В ожидании ответа мы поднимаемся в мезонин. Под взглядами товарищей каждый проявляет добрую волю. Начинаем с моей комнаты. Матрас поднят, шкаф открыт, вся одежда вынута. В последней спальне Смит, вспыхнув под козырьком своей бейсболки, подхватывает трусики, валяющиеся возле кровати Джонсона. Все немного расслабляются.
Потрескивание, бип-сигнал, мы устремляемся вниз и собираемся перед зажегшимся экраном. Сейчас 19:50. Появляется Льюис. Качество картинки по-прежнему очень посредственноенизкое разрешение из-за пропускной способности, однако мы видим его лицо, все такое же угловатое и замкнутое.
Льюис «Ахерону II». 19:28. Нам неизвестно, откуда появился этот чемоданчик. НАСА не доставляло оружие на базу. Мы ведем собственное расследование. Продолжайте работу. Конец связи.
Экран погас. Помрачневший Оппенгеймер меряет комнату шагами:
Это в контракте не прописано. Этого в контракте нет. Льюис лжет. Как он может не знать, что именно находится на базе, которой он руководит? Ему что-то известно. Ему наверняка что-то известно.
Ужин проходит в молчании, сублимированный тунец и брокколи не лезут в горло. Уотсон, которая всегда старается снизить напряжение, пытается убедить коллег, что чемоданчик был пуст задолго до прибытия первого из нас. Пэтиссон откидывается на стуле:
Мы «Ахерон II». Прежде чем оказаться здесь, я искала везде, но никогда не слышала про «Ахерон I». А вы?
Над нашим круглым столом повисает молчание. Пэтиссон выпрямляется, упершись ладонями в стол по обе стороны от пустой тарелки. Коса у нее на спине извивается, как змея.
Каждый из нас мог бы составить длиннющий список подобных баз по всему миру. Но кто знал, что существует некая база НАСА в пустыне Атакама?
Никто не знал, откликнулась Смит. Насколько мне известно, она никогда не упоминалась ни в официальных документах НАСА, ни в Интернете. Ее не существует.
Если ее не существует, значит и нас тоже.
Все почувствовали леденящий холодок в груди. Мы силимся хоть что-нибудь понять, выдвигаем гипотезы, но ответа нет ни у кого. Оппенгеймер опять начинает потеть. Уже поздно, все напряжены, пора заканчивать ужин. Док Уотсон и Пэтиссон возвращаются к своему химическому столу, остальные поднимаются к себе в спальни. Посреди темной пустыни купол становится похож на мрачное святилище.
В ту ночь мне не удается сомкнуть глаз, и я не свожу их с закрытой двери. Полная тишина, я едва улавливаю гудение системы переработки и очистки воздуха. В три пятнадцать я слышу потрескивание пола и шаги по лестнице. Я тихонько встаю. Массивная тень Оппенгеймера движется в сторону кухни. Я различаю звук поворачиваемого крана, слышу, как льется вода на дно пластикового стаканчика. Попив, немец осторожно возвращается. Я поспешно ныряю под одеяло.
Чтобы лучше представить себе, как я без комбинезона выхожу из купола и ору так сильно, как только могу, я прикрываю глаза. Кто здесь услышит мой крик? Я вспоминаю слова, написанные на внутренней стороне ремешка моих часов: Жизнь всего лишь иллюзия. А правда, была ли миссия «Ахерон I»? Если да, то что стало с экипажем? Почему мы никогда о ней не слышали? Возможно ли, чтобы один из нас имел оружие, выданное НАСА? С какой целью? Почему нам хотят зла? Впервые после прибытия в купол мне страшно.
День 42-й
Всем привет.
Взгляд на мир 21 августа 2016 года.
Турция: нападение смертника унесло по меньшей мере пятьдесят жизней.
Калифорния: самые опустошительные пожары в истории штата уничтожают тысячи гектаров леса.
Брекзит: падение фунта стерлинга, европейская экономика идет ко дну.
Мадагаскар: на пляже обнаружены тела двух убитых молодых французов.
За первые шесть месяцев 2016 года арктические льды показали рекордное таяние.
До завтра, команда.
Бортовой журнал, день 50-й
Дорогой журнал,
прошло две недели после того, как я обнаружил чемоданчик в Литл-Боксе. Пятнадцать дней я все думал о морском горизонтеи я не могу сказать, близко он или далеко. Наши дни так похожи один на другой, что мне кажется, будто я утратил ощущение времени. Одни и те же, простирающиеся в бесконечность красные земли, их видно в иллюминаторы, одни и те же лица вокруг меня. Я знаю точное количество ступенек на лестнице, ведущей в мою спальню, количество шагов между общей комнатой и кухней. Едва заслышав звук шагов на беговой дорожке, я догадываюсь, кто бежитСмит или Пэтиссон. Только утренние сообщения и обмен электронными письмами с близкими нарушают удушающее однообразие.