Дмитрий ПетровДыхание Гуайоты
Яркое солнце прорезало сетку жалюзи, придавая тигриную раскраску мягкому полумраку номера, наделяя наши тела природной мимикрией растворения в окружающей обстановке. В этом освещении комната казалась нереальной, очертания предметов как будто слегка расплывались и вибрировали. Хотя, возможно, виной этому была легкая замутненность сознания от выпитого вина.
День был не слишком жарким, но, все же яркое солнце звало укрыться в прохладе помещения. Поэтому, когда круговерть наших разговоров выкристаллизовала тему обеда в номере, нам она показалась очень уместной. Нельзя сказать, что она была неожиданнойс того момента, когда между нами проскользнул искрой острый взгляд, ощущение постепенного обострения интереса и желания нарастало. Едва заметная улыбка и легкое касание руки вызвали легкий озноб возбуждения, придавший движениям резкость, а словам скованность. И когда оказалось, что мы вдвоем проведем этот день, наслаждаясь друг другом и не тратя внимание на другие события и других людей, ритм нашего общения как будто слегка замедлился, успокоившись от неожиданной массы принадлежащих нам двоим минут.
В отличие от центрального входа, холл нашего крыла отеля в дневное время был неизменно безлюдным. Через боковые двери, ведущие из него на боковую дорожку, гости чаще всего выходили только для того, чтобы пройти на улицу, а не в сторону пляжа. И на этот раз нашу встречу в холле, мягкое объятие, мимолетное касание тел и едва уловимый поцелуй, наблюдали только украшавшие интерьер статуи, составлявшие слегка аляповатый, но, тем не менее, казавшийся уместным декор отеля.
Когда мы вышли на улицу, солнце ударило в привыкшие к легкому полумраку холла глаза. Мы поневоле зажмурились и почему-то прижались друг к другу. Взявшись за руки, мы прошли через невысокую металлическую калитку, обозначавшую территорию отеля и вышли на почти пустую улицу, залитую дневным солнцем. Редкие прохожие, время от времени нырявшие в тень, провожали взглядами нашу пару, яркую даже среди смеси красок южного города. Мы перешли дорогу в два приема: сначала на разделительную зону, украшенную невысокими толстоствольными пальмами, а затем на тротуар вдоль зоны кафе и магазинов.
Остаток пути до супермаркета составлял несколько минут, наполненных густой смесью запахов перетекающих друг в друга кафе, характерным звоном посуды и мерных гулом обеденного общения. Только когда мы нырнули в кондиционированную прохладу супермаркета, расположенного в конце торгового променада, наши руки разомкнулись, нарушив приятное ощущение близости.
Взяв большую неудобную тележку на колесиках, мы пошли вдоль рядов, изначально не имея точного плана покупок. Пожалуй, единственное, что не вызывало наших сомнений, это длинный стеллаж с огромным выбором вин, на удивление включавшем в себя не только испанские, но и вина со всего мира. Мы двигались взглядом вдоль ярких бутылок, время от времени натыкаясь взглядом на знакомое название.
Давай решим, какое будем брать винокрасное или белое. Если красное, то лучше брать Риоху, люблю темпранильо. Не обязательно Гран Резерва, но и не самое дешевое. А если белое, то лучше из Пенедеса.
Я больше люблю красное, но днем и под таким солнцем хочется холодное белое вино.
Если ты не против, то я выберу.
Ответом была легкая улыбка. По мере того, как мы двигались вдоль рядов, корзина наполнялась продуктами. Было странно, что для небольшого застолья понадобилось столько продуктов, но ничего лишнего мы не брали. По пути обратно, в гостиницу, пакеты приятно напрягали руки, вызывая ощущение близкого мероприятия. Дверь с мягким щелчком захлопнулась за нами, отгородив нас от окружающего мира, оставляя один на один с нашими желаниями. Мы, не сговариваясь, начали молча накрывать на стол, удивительным образом распределяя действия между собой, не мешая друг другу в хаотичных передвижениях по номеру. Странным образом эта легкая суета снимала напряжение от ожидания близости. Небольшой столик у дивана, накрытый женскими руками, выглядел романтично, несмотря на пластиковые тарелки, которые, впрочем, были полностью укрыты фруктами, сыром и мясной нарезкой. Возможно, романтику спасали классические большие винные бокалы, которые оказались среди посуды, представленной в номере.
И когда мы оказались на диване, повернувшись лицом друг к другу и слегка касаясь обнаженными коленями, первый тост утонул в нашей взаимной улыбке и тонком звоне бокалов. Странным образом, разговор не складывался, несмотря на то, что раньше мы могли без умолку болтать на разные темы. Как будто касание твоей руки делало ненужными долгие разговоры, сжимая их в короткие мягкие фразы, произносимые полушепотом.
у тебя такая нежная кожаэто от твоей нежностимне всегда хочется касаться тебя, гладить твои руки, плечи, грудьдаже среди окружающих людейзачем сдерживать себя, нежность не бывает неприличнойдаже такая? и такая?
На несколько мгновений мы вынырнули из дурмана возбуждения, чтобы снова наполнить бокалы. На этот раз мы не смаковали вино, а быстро осушили бокалы и слились в глубоком поцелуе, ощущая на губах слегка терпкий и необычный вкус белого вина. Этот вкус был новый и незнакомый, казалось, что само наше желание добавило краски напитку. Сознание отметило, что цвет вина тоже изменился, стал слегка красноватым. Впрочем, скорее всего, таким его делало пробивавшееся сквозь жалюзи солнце.
Мы воланами окунались в ласки, растворяя в них наши тела и желания. Губы снова ощущали терпкий вкус, но этот вкус был ярче и чудеснее вкуса вина, он кружил голову, звал все глубже и глубже окунуться в него и друг в друга. Изгибы наших тел гармонично сливались, образуя потрясающую эстетику новых линий.
Сознание все больше теряло связь с окружающей действительностью, вместо привычных картинок номера наполнялось странными разноцветными образами, несущими наслаждение, смешанное с нарастающей болью. Но хотелось, чтобы эта боль и наслаждение длились бесконечно, поэтому было очень обидно, когда яркие образы стали мутнеть и сменяться темнотой. Понемногу эта темнота стала заполнять сознание, сдавила горло и заполнила все собой, пронзая все тело последним спазмом резкой боли.
***
От резкого толчка дремота подернулась рябью и растаяла. Самолет качнулся в воздушную яму, но почти сразу его движение выровнялось и удостоверилось ровным гудением двигателя. Но этого короткого рывка было достаточно, чтобы нарушить зыбкое полузабытье, в котором Ден находился. Не до конца сбросив сон, он слегка вздрогнул, увидев вместо неровных очертаний фантазий привычные четкие контуры салона самолета, слегка усталого и потрепанного после почти семи часов полета.
Когда Ден проваливался в неровную дремоту, под крыльями, сквозь разрывы облаков, были видны острые, как будто изломанные силуэты гор, простирающиеся до горизонта. Они казались слегка игрушечными, как будто сделанными из папье-маше, но несмотря на это рождали странную тревогу. Видимо горы, даже на расстоянии, излучают гордую и безразличную силу, которая, с одной стороны, влечет к себе, с другойрождает страх и чувство бессилия перед их властью.
Но теперь, взглянув в окно, он увидел простирающуюся до бесконечности синюю неровную гладь океана, завершающуюся изогнутой линией горизонта. Ден подумал, что, по идее, океан должен был бы рождать такую же тревогу, как и горы. Ведь как по степени силы и величия, так и по безразличию к людям, они вполне могут поспорить друг с другом. Но вид океана с воздуха, наоборот, рождал спокойствие и умиротворенность. Возможно дело в том, что с воздуха океан кажется совершенно неподвижным. Разумом он понимал, что и волны, и корабли находятся в непрерывном движении. Но взгляд, а за ним и сознание, лишь фиксировали неподвижную рябь волн, напоминающую стиральную доску, а также разбросанные по ней игрушечные кораблики. Горы тоже казались с воздуха неподвижными, но величие гор и заключается именно в их незыблемой монументальности. В то время, как грозная сила океана воспринимается в его постоянном движении, заставляющем двигаться огромные массы воды по своему желанию, принижающему человека до статуса одной из песчинок, которые катят волны.
Но при этом даже неподвижный океан завораживал: Ден мог бы смотреть на него весь остаток пути, если бы не мягкое, зовущее к общению, касание руки Мари, расположившейся на соседнем кресле. С самого начала пути она включила одну из долгих мелодрам из архивов Голливуда и продолжала рывками смотреть её всю дорогу, прерываясь на общение, обед, прогулки по салону. Поначалу Ден пытался понять, насколько глубоко она втянута в сюжет и какую степень уединенности предоставляет ему. Но постепенно оставил эту бесполезную затею, осознав, что с его стороны степень готовности к общению должна быть максимальной.
Было любопытно видеть, как салон самолета меняется на глазах в процессе полета. Сразу после посадки самолет был наполнен легким возбуждением, оставшимся от процесса приготовления к поездке, сборов, аэропортовой суеты. Это возбуждение проявлялось в той суетливости, с которой пассажиры распихивали ручной багаж по полкам, осматривали и изучали свой клочок территории, соседей и попутчиков. Но процесс взлета, заставлявший сделать вынужденную паузу, как бы проводил раздел между подготовкой к поездке и непосредственно путешествием. Возбуждение понемногу растворялось в успокоенности, знаменовавшей выполнение первой задачи на непростом пути к отдыху.
Окончание взлета дало о себе знать знакомым характерным звуком, превращающим территорию салона из напряженной зоны повышенной опасности в зону паузы, которую каждый старается заполнить исходя из своих привычек и настроения. Во многом в том, как человек себя ведет во время полета, проявляются многие его черты, особенности характера, поведенческие привычки. Если научиться внимательно наблюдать за пассажирами, то можно не только много сказать о них, но и получить возможность группировать их по типажам и психологическим группам. Некоторое время Ден осматривался вокруг, мысленно структурируя пассажирскую массу, но достаточно быстро оставил это занятие. Во-первых, это оказалось не слишком интересно, потому что типажи получались уж слишком карикатурными. Во-вторых, он испытывал при этом странную неловкость, как будто занимался чем-то не слишком приличным.
По мере полета, пассажиры начинали ощущать свои места как свою суверенную территорию, делали попытки её обживать и осваивать. И постепенно салон начинал превращаться в некое подобие коммунальной квартиры, с её вынужденным совместным нахождением и почти повсеместной взаимной неприязнью друг к другу.
Он легко погладил руку Мари, обозначая готовность вести разговор. В ответ на это она сняла наушники и слегка потянулась, мягко выгнув тело.
У тебя слегка ошарашенный вид. Что интересного показывали во сне?
Как обычно, странные сюжеты.
И в чем же их странность?
В том, что они не подходят ни под определение Павлова, как небывалая комбинация бывалых впечатлений, потому что таких впечатлений у меня не было ни в какой комбинации. Ни под определение его антагониста, трактовавшего сон, как освобождение бессознательных желаний. Можно, конечно, предположить, что мои подсознательные желания именно такие. Но тогда я даже самому себе буду казаться опасным типом.
А что все-таки снилось?
Ден со смехом откинулся в кресле:
Не буду тебя грузить своими снами, ведь как говорила мастер женских романов, нет ничего скучнее чужих снов.
Однако Мари его фраза не развеселила, а скорее слегка обидела, и она ответила вполне серьезно:
Честно говоря, мне казалось, что ты мне не такой уж и чужой, и сны твои мне не слишком чужие.
Впрочем, тут же немного смягчилась.
А кого ты имел в виду под мастером женских романов?
Я слышал эту фразу в связи с Франсуазой Саган.
Ну, во-первых, я бы не стала называть творчество Саган женскими романами. Скорее это гимн французской меланхолии. А во-вторых, я слышала, что эту фразу приписывают Ахматовой. Правда, она говорила не только о снах, считается, что в её устах звучало, что нет ничего скучнее чужих снов и чужого блуда. Так что, думаю, что сны в её фразе служат исключительно инструментом, призванным оттенить основную мысль про блуд.
Вот в этом вряд ли могу с ней согласиться. Эротика занимает огромное место и в искусстве вообще, и в литературе в частности, причем с самых древних времен. И технический прогресс внес в этот процесс свои пять копеек. Как известно, порносайты являются самыми посещаемыми в интернете. Да и если мы говорим не про конкретный процесс, а про его адюльтерную составляющую, то и здесь интерес очевиден. Основой светской хроники является информация о том, кто, с кем и когда.
А мне кажется, что чужой блуд интересен прежде всего тому, кто не имеет своей интересной истории блуда. Либо тому, кто этой историей разочарован, несмотря на её насыщенность.
В таком случае, своей историей недовольны большинство жителей нашей планеты во все времена и на всех континентах.
А разве у тебя в этом есть сомнения?
Ден с удовольствием отметил, что губы Мари, наконец смягчились легкой улыбкой.
Продолжая твою мысль, можно сказать, что, в принципе, в искусстве люди интересуются тем, с чем испытывают проблемы. Да и не только в искусстве.
А разве в этом у тебя есть сомнения?
ОК, вот ты любишь смотреть и читать женские детективы. Причем, давай будет откровенны: они не всегда являются шедеврами как литературы, так и киноискусства. В чем же тогда твоя связанная с этим проблема?
Вот в данный момент, мои две основных проблемыэто затекшие ноги и занудство моего любимого, ответила она с явной легкостью в голосе.
Они улыбнулись друг другу, и в этот момент взгляд Дена предательски метнулся в проход между креслами. Мари не следила за его взглядом, а пристально смотрела на него, и, не снимая с лица улыбку, наблюдала за его реакцией.
Понравилась?
Ден оценил тонкость засады: простейший вопрос задан в банальной ситуации, но при этом оставлял мало маневра для ответа, при условии, что вопрос задается тонкой и умной женщиной. Отвечать, что понравилась было исключено при любых условиях. Отвечать, что нетоткровенная глупость. Говорить, что «ты все равно лучше» слишком банально и тривиально. Ден попробовал уйти маневром от левого хука.
А тебе? Согласись, что запоминается. Интересно, если мы встретим её в городе, то узнаем?
На курорте таких много, особенно в нашей части города.
Не скажи. Тело не надутое силиконом, а прокаченное, спортивное. И походка жесткая, пружинистая. Колючая короткая прическа, как у Никиты в старом фильме, но блондинка. У блондинок не часто бывает такой имидж, чаще всего они стараются придать мягкость стилю. И главное взглядострый, колючий и совершенно не похожий на оценивающе-скучающий взгляд охотниц за деньгами. Скорее профессиональный взгляд автомеханика, которому привозишь на техосмотр машину.
Как ты успел рассмотреть все это всего за пару секунд, пока смотрел на нее?
Не обижайся, но я обратил на неё внимание еще в бизнес зале аэропорта. Она была с мужчиной, примерно нашего возраста. Держались достаточно обособленно, друг с другом разговаривали мало, что мне напомнило общение англичан на пароме, которые за пару часов путешествия с трудом перебрасываются парой слов, каждый занят своими делами, своим кофе, своей газетой, своими мыслями. На первый взгляд, они неплохо вписываются в типаж путешествующей снобишь пары без детей: подчеркнуто дорогая одежда, не всегда соответствующая походному стилю, надменно-брезгливое выражение лица, и фраза во взгляде: «я здесь, в эконом классе, потому что я принципиально не трачу деньги на то, на что не считаю нужным их тратить, но мне с вами не место в одном салоне». Но на самом деле, есть в них какая-то напряженность.
Любопытнохотя думаю, что вероятность еще одной нашей встречи не слишком велика: из аэропорта люди разъезжаются по всему острову, а он не такой уж и маленький. Кроме того, они могут иметь здесь недвижимость и едут в свои апартаменты или виллу. Ну а напряженность, отмеченная тобой, может легко объясняться тем, что с утра они поссорились, либо у него болят зубы, либо у нее неприятности на работе.
Ден посмотрел в окно. Однообразный пейзаж морской ряби нарушился, вдали показались пока неясные сероватые очертания земли. А прямо под самолетом посреди океана распластался небольшой остров, вздыбливаясь неровностями рельефа, раскрашенного разноцветными волнами вулканических пород.