Поразительно: мой разум не запоминает, как употребляется «не» с наречиями, но статья о зеркальных нейронах врезалась в память намертво.
Телефон истерически мигает уведомлениями, и я чувствую, как этот самый «испанский стыд» не за себя, а за Веронику Игоревнупо кусочку выедает меня изнутри.
Пальцы неуверенно разблокируют экран, находят в контактах «Классрук» и, помедлив, вжимают в дисплей синюю иконку вызова.
Надеюсь, хоть это выведет Веронику Игоревну из ступора.
От учительского стола раздаётся колокольный перезвон, и народ галдит ещё громчекак в анекдоте о чукотском радио.
Помоги сей заблудшей душе, шепчет Валентин, когда замечает «Классрука» на экране моего мобильного, и крестит меня. Голова у неё садовая, но желания праведные.
Наконец мой звонок действует: Вероника Игоревна тяжело вздыхает. Вздрагивает светлосиреневая юбка, белая рука соскальзывает со стола, спина распрямляется, и по классу прокатывается волна паралича.
Слава богу!
Вероника Игоревна оглядывается и поднимает руку к лицу. Нездешняя муть плещется в чёрных глазах, пальцы касаются брови, носа и соскальзывают по щеке.
Вам нехорошо? спрашивает Олеся. Вероника Игоревна?
Мама Дианы не обращает на Олесю внимания: роется в красной сумке и достаёт пластинку с таблетками. Фольга металлически трещит, дребезжит, позванивает в бледных руках, но таблетки не выдавливаются, будто пальцы Вероники Игоревны одеревенели. Фольга скрежещет, переламывается, скрежещет, переламывается, СКРЕЖЕЩЕТ, ПЕРЕЛАМЫВАЕТСЯот этого звука у меня буквально сводит скулы.
Позвать медсестру? спрашивает Олеся.
Помолчите, чужим голосом отвечает Вероника Игоревна. Она садится, наконец выдавливает таблетку и без воды кладёт в рот. Мышцы под челюстью ходят вверхвниз, Вероника Игоревна набирает слюны и стискивает зубы. От гримасы на её лице у меня самого пережимает горло.
Она глотает.
Вам плохо? повторяет Олеся.
Весь 10 «В» с насторожённостью изучает Веронику Игоревну. Вот она подносит руку ко рту. Встаёт. Садится. Замирает, будто волна рвоты подкатила к горлу и нельзя пошевелиться.
На чём нас мы остановились?
Воскрешалиначинаю я, но меня заглушает Олеся:
Исцеляли знаменитостей. Она карандашом показывает на портреты посреди доски.
Исцелялиглухим эхом повторяет Вероника Игоревна. Смотрит на деятелей прошлого, на стол, на мобильный. Артур Александрович, перестаньте звонить Бога ради!
В голосе её прорезается такое раздражение, что тридцать пар глаз мигом вытаращиваются на меня. Щёки и шея вспыхивают, пот выжигает подмышки. Я соображаю, что церковный перезвон так и гремит над классом, и тычу в отмену вызова. Экран не реагирует, и мои пальцы бессмысленно елозят по стеклу. Заткнись. Ну заткнись же!
Сенсор запоздало срабатывает, и колокола затыкаются.
Божечки, нельзя же так.
Исцеляли, тихо говорит Вероника Игоревна и повторяет глуше: Исцеляли
Она перебирает распечатки на столе, но четвёрка, как магнитом, притягивает её снова и снова и в итоге побеждает:
Вы думаете, это смешно? В голосе Вероники Игоревны клокочет чтото древнее и тёмное. Словно из дикой чащи доносится рык. Вы испортили окно ради глупой шутки.
В кабинете повисает тишина. Я устало вздыхаю, а Валентин изображает жест дирижёра, который даёт сигнал к началу мелодии.
Это не наш класс. Ещё до урока было, робко говорит Олеся. Ей вторят остальные: Да, это не мы!
Это «ашки», стопудово!
Вероника Игоревна холодно улыбается.
Вы ведь даже не понимаете, сколько стоил гимназии этот кабинет, говорит она. Глупые, маленькие детишки. Глупые и
Вероника Игоревна, это не мы! обиженно повторяет Олеся.
Не мы, не мыВероника Игоревна с ненавистью разглядывает четвёрку. Раз всех так волнуют оценки Показывайте лекарства.
Шуршит бумага, и класс белеет от страниц. Валентин передёргивает плечами и вздымает вверх наш «кветиапин». Я нервно щёлкаю ручкой.
Ирина Олеговна, Максим Сергеевичдва. Шуберт умер. За «глюцин», Вероника Игоревна прижимает ладонь ко рту и закрывает на секунду глаза, сспасибо отдельное. Гульнара Халидовна, Кирилл Геннадьевичдва. Чайковский мёртв.
По рядам прокатывается волна возмущения: вздохи, стоны и «да ну, блин, сколько можно».
Ольга Леонидовнадва! повышает голос Вероника Игоревна. Наталья Станиславовнадва! Гауф мёртв. Наталья Викторовна и Розетта Никифоровна три за юмор. Кардиостимулятор, вероятно, помог бы Рафаэлю, но к лекарственным веществам он никак не относится.
Да неужели? шепчет Коваль.
Кирилл Гавриловичдва, глядя на него, чеканит Вероника Игоревна. Денис Олеговичдва. Вы не вылечили Шуберта, а добили. Артур Александрович и Валентин Николаевич
Живот у меня скручивает от страха, и я до боли вжимаю переключатель в корпус ручки.
пять, несмотря на бесстыдное опоздание и на то, что буква «В» пишется в другую сторону. Печаль Ван Гога не будет длиться вечно.
Ну конечно! шёпотом возмущается ктото.
Я нервно усмехаюсь, бросаю ручку, хватаю наш «кветиапин» и понимаю, что действительно отразил «В» в невидимом зеркале.
Честное слово, это от недосыпа.
Валентин театрально поднимает кулак в мою честь.
Мужикопоздун. Вылечит всех, даже если его об этом не просят.
Олеся и ещё тройка девушек поворачиваются в мою сторону. В штанах тут же деревенеет, прыщи на лице чешутся, и тело делается чужим, корявым. Мне и эта пятёрка кажется чужой. Будто не я занимался, не я читал, не я смотрел видеолекции, подкинутые Вероникой Игоревной, а подействовал четыре года назад ритуал Дианы. Ум понимает, что это невозможно, что магии не существует, но некий червячок сомнений вновь обвивает моё ухо и шепчет тихотихо:
Ты не заслужил. Не заслужил. Не заслужил.
Почему он не заткнётся?
Почему?
Насчёт опозданий. Эээ да.
Вопервых, СевероСтрелец запихнули так близко к полярному кругу, что будильник звонит если не в темноте, то в сумерках. Вовторых, мы живём в типичном российском постапокалипсисе: электричества нет каждые четыре месяца, а отопительная система ломается с первыми же заморозками. Вылезать изпод одеяла не хочется вдвойне. Поэтому я на ощупь нахожу сотовый, нажимаю «отложить» и тут же засыпаю, хотя в сотовом будильники у меня идут через пять минут.
7:25
Будильник, каждый
7:30
Будильник, каждый
7:35
Будильник, каждый
7:40
Будильник, каждый
7:45
Будильник, каждый
7:50
Будильник, каждый
7:55
Будильник, каждый
8:00
Будильник, каждый
Если откладываешь один будильник, а потом другой и третий, то они копятся, как снежный вал, и ВЕРЕЩАТ. В критический момент нейрончики догадываются, что проще встать, чем заткнуть этот пиликающий оркестр, и вываливают ноги на пол. Голова не поднимается, глаза не открываются, и пальцы до синяков оббивают углы. Холод собачий. Батареи еле греют, ибо снова прорвало теплотрассу. Зубы ломит от студёной воды, одежда чуть не в инее. В холодильнике мышь повесилась, и тараканы тоже повесились, потому что батя в командировке, а вечером лень обуяла идти в магаз. И вот голодный, сонный, окоченелый ты плетёшься в гимназию.
А я же не ботан и не бегу на учёбу сломя голову. Зимой мне нравится трескать лёд в лужах, веснойдавить шишки на набережной (они так клаассно хрустят), и в любое время годагладить собак, которые встречаются по пути.
Ну, вы поняли: Артур Александровичхронический опоздун.
Сегодня объединились три факта: будило не зазвонило, зубная паста не выдавливалась, а мужик у гимназии принёс документы Веронике Игоревне и встретил такое яростное сопротивление охраны, что я вызвался помочь.
К чему я это. Сегодня хотя бы нашёлся весомый повод.
Вероника Игоревна танком идёт по оценкам: налево и направо летят параши, пятёры, трюнделя. Четвёрки отсутствуют, и это настораживает. Не хотелось бы, чтобы у Вероники Игоревны снова начались проблемы. У неё получаются действительно интересные уроки, когда она пребывает в хорошем настроении и не устраивает на занятиях «Донбас».
Всё? с издёвкой говорит Вероника Игоревна. Никого не забыла? Два десятка двоек, восемь троек, четыре пятёркивот ЭТО реальная оценка ваших знаний. Ктото хочет поспорить? Может, ктото считает, что заслужил четвёрку?
Класс угрюмо молчит в ответ. Нет, иногда Вероника Игоревна четвёрки ставит, но так неохотно, что ей об этом напомнили. Впрочем, цифра на окне вряд ли изменит ситуацию к лучшему.
Вероника Игоревна! сердито отвечает Олеся. Да не мы её нари
Раздаётся звонок. Вероника Игоревна слабо машет рукой, чтобы мы расходились. Скребут о линолеум стулья, множатся голоса, взвизгивают молнии на рюкзаках.
В столову? спрашивает Валентин.
Я мотаю головой.
Попозже догоню.
Хочешь, пожду?
Неа.
Прости?
Я закатываю глаза.
Говорю, не надо! Купите мне две булы с сосисами.
Сам как була с сосисой.
Хаха. Какая оригинальная шутка.
Шута, Валентин лыбится, пока не замечает мой скепсис. Дела необычайной важности?
И чрезвычайной секретности. Я достаю толстый, формата А4, пакет документов. Сверху чернеет адрес Вероники Игоревны, а пониже расположилось название фирмы «Башня» с соответствующим логотипом: средневековой дурындой из необработанных камней. Какойто мужик просил передать у гимназии.
Сын мой, он там с семи утра стоял.
И чё никто не помог ему? хмурюсь я.
Валентин театрально задумывается.
Не хотели, не видели смысла, наши родители учили нас не разговаривать с незнакомцами.
Твой дедушкаособенно.
Валентин открывает рот, но понимает, что попал впросак. К нам подходят Олеся и Коваль. Олеся пробегает пухлыми пальчиками по руке Валентина и тянет его к выходу. Коваль вставляет наушники.
Смотрика, подловил, Валентин хмыкает. Ладно, мне было откровенно влом. И мужичок мерзотный.
Коваль двигает тазом вперёдназад, будто, кхм, сношается с Олесей.
Можно узнать, чем ты занимаешься? со вздохом спрашивает она.
Коваль невозмутимо отвечает: «Трахаюсс» и продолжает двигать тазом.
Давай ты найдёшь для этого собственную девушку, предлагает Валентин и тянет Олесю к себе, подальше от Коваля.
Коваль стонет и с обиженным видом включает громче музыку в ушах.
Мобыть, и найду.
В столовой попробуй. Путь к сердцу женщины лежит через кофе.
Моя твоя не слышать.
Я ещё улыбаюсь шуточной ссоре, но внутри разливается жалостьк невезучему мужику и к Веронике Игоревне, которой никто не передал документы.
Блин, я не понимаю этого. Ходить в церковьможем. Петь на старославянскомможем. Носить кресты, вешать иконы, давать милостыню, жертвовать на приюты бездомных, подбирать замёрзших котятда, можем! Но едва нас просит о помощи человек, мы чешем мимо. Логика, ау!
Олеся зевает. Коваль с непонимающим видом вынимает один наушник.
Ну, начал архиерействовать, Валентин тычет меня кулаком в плечо, но чересчур сильно, будто не прощается добродушным жестом, а злится. Две булы с сосисами. Отправлю посылой.
Три Ко уходят. Я тру место удара, закидываю в рюкзак тетрадку и направляюсь к Веронике Игоревне.
Она оперлась виском на руку и смотрит в окнона кладбище, засыпанное снегом. Рыжие волосы засалились и неряшливо прядями закрывают глаза. Вся Вероника Игоревна выглядит неряшливокак и её мятая юбка, как белая рубашка с закатанными рукавами, рубашка с желтизной на воротнике, рубашка, которую давно не стирали и не гладили.
Я ловлю себя на мысли, что с этой соскальзывающей в немолодость красотой, с тенями снов в углах чёрных глаз, с огнём волос мама Дианы кажется продолжением кабинетакак если бы его инопланетное пламя сошло со стен и приняло облик человека.
Вероника Игоревна?
Молчание в ответ. Чёрные глаза странно подрагивают, будто сознание вышло по делам, но прикрыло дверь не до концаоставило щёлочку и одним ухом подслушивает реальность.
Вам просили передать. Я боязливо протягиваю документы.
Что? Вероника Игоревна моргает и оглядывается. Не поняла?
Я вежливо улыбаюсь и ещё на пару миллиметров приближаю к её лицу бумажный пакет. Да, мне приятно помочь Веронике Игоревне. Всётаки учиться у неё интересно.
Вам просил мужчина передать. У гимназии стоял и ждал вас. Сказал, это очень для вас важно.
Красивые черты Вероники Игоревны искажаются, и у меня в животе пробегает холодок.
Кто просил?.. с тихой угрозой спрашивает Вероника Игоревна.
Ну, мужчина
Вы всегда делаете то, что просят мужчины?
Я растерянно опускаю руку с документами. Вероника Игоревна со свистом втягивает носом воздух, вырывает у меня пакет и трясёт им, чтобы листы внутри конверта съехали в сторону прозрачного окошка. Чёрные глаза напрягаются, щурятся, и бумага словно тяжелеетгранитом ложится на руки Вероники Игоревны.
Сколько он вам обещал?
Чё? Нисколько! Вероника Игоревна!..
Меня обжигает от стыдакак за глупую, непоправимую ошибку. Я вытягиваю шею и всматриваюсь в надпись на документе. Увы, под острым углом ничего не видно: пластиковое окошко изогнулось и смазало текст.
Вам у вас с Дианой проблемы будут? Изза этого письма?
Вероника Игоревна молча отворачивается и смотрит в окно.
Снег закончился. Небо не тёмное и не светлоепромежуточное. Розоватое, пастельнооранжевое, полупрозрачноебудто свод Земли вырубили из халцедона или яшмы. На горизонте мрачной стеной плывут тучи. Фонари светят ярко, но всё освещениеи естественное, и искусственноеобразует паранормальное розоватопастельнооранжевое сочетание.
Почему бы вам не спросить об этом у Дианы?
Хлёстко, как удар веткой по лицу.
Я сглатываю.
Нечего сказать? зло спрашивает Вероника Игоревна.
Она резко встаёт, хватает чтото с химического стола, подходит к раковине и поднимает бумажный пакет. К его углу Вероника Игоревна приближает зажигалку?
Вот вам бесплатный урок, Артур Александрович. Если встречаете проблемыиспепеляйте их.
Вероника Игоревна щёлкает кнопкойвырывается рыжий фейерверк и гаснет. Пламя не появляется. Она хмурится и пробует сноваи снова шипят бессмысленные искры. Мама Дианы повторяет этот странный фокус в третий, четвёртый раз, затем бессильно опускает руки. Закрывает глаза.
Ссорян. Это не моё дело, только Сорян. Только помочь думал.
Хаха. Вы наверняка заметили, что мне следовало думать лучше.
Как она? спрашиваю я.
Вероника Игоревна так и стоит у раковиныглаза закрыты, плечи поникли, будто снова зависла, как на уроке.
Всё ещё обет молчания? шучу я неловко и тут же смущаюсь от собственной неуклюжести.
Забавно.
Забавно?
Все задают этот вопрос мне, а не ей.
Моё лицо будто обжигает невидимым пламенем.
Вероника Игоревна открывает глаза и возвращается к столу.
Родительский комитет опять говорит об исключении.
С тех пор как Диана замолчала, все говорят об её исключении. Не удивлюсь, если и морская свинка пишет об этом в своём дневничке.
Вам нужно с кемто профессиональным посоветоваться, наверное. Хотя бы насчёт блужданий ну, во сне.
Здорово было бы, Артур Александрович, если бы обо всём в жизни можно было посоветоваться.
В голосе Вероники Игоревны проступает горечь, и я отвечаю невпопад:
Есть подкаст на «Усатом радио».
Не поняла? Вероника Игоревна резко вскидывает подбородок. Глаза остекленели, губы кривит усмешкабудто мысли умчались дальше, за поворот, но эхо прошлой фразы ещё скользит по лицу.
Подкаст. Это аудио, где
Я знаю, что такое подкаст.
Усмешка Вероника Игоревна черствеет, и я говорю быстробыстро, кудато торопясь и не поспевая:
Ну вот на «Усатом». У них отдельно про киношки, и про машины, болячки
Голос мой звучит всё тише и неувереннее, потому что Вероника Игоревна смахивает вещи в красную сумку: ключи, ноутбук, ручку, тетради. От каждого движения по юбке разбегается сиреневая рябь. Последним ныряет бумажный пакетбелой водородной бомбой формата А4.
А нельзявыпаливаю я. Нельзя остаться с вами на четвёртом уроке?
Артур Александрович, Вероника Игоревна проверяет мобильный и прижимает тыльную сторону ладони ко лбу, вы за мной следить собрались?