Из нашей груди вырывается протяжный стон. Опять он садится на своего любимого конькашкольный совет! Школьный совет в очередной раз урезал бюджет на расходные материалы, велев ему обходиться тем, что осталось с прошлогодних занятий. Никаких тебе новых красок, никакой дополнительной бумаги. Теперь он будет разглагольствовать до конца урока, сорок три минуты. Комната теплая, солнечная, с резким запахом красок. Трое учеников спят как убитые, судя по подергиванию век, зычному храпу и тому подобному. Но я бодрствую. Я достаю блокнот и карандаш и начинаю бесцельно рисовать дерево, подобное тому, что нарисовала во втором классе. Бесполезно. Я комкаю листок, скатываю из него шарик и беру следующий. Неужели это так сложнонарисовать дерево на листке бумаги? Две вертикальные линииэто ствол. Возможно, несколько толстых веток, затем побольше тонких веточек и множество листьев, чтобы скрыть недостатки. Я провожу горизонтальную линию, чтобы обозначить землю, и сажаю маргаритку рядом с деревом. Вряд ли мистер Фримен сочтет мой рисунок слишком эмоциональным. И я с ним соглашусь. А ведь мистер Фримен начинал как очень крутой учитель. Неужели он не собирается помочь нам с этим дурацким заданием, чтобы мы не тыкались носом, точно слепые котята?
Лицедейство
В День Колумба у нас выходной. Я иду в гости к Хизер. Мне хотелось хорошенько выспаться, но Хизер «очень, очень, очень» просила, чтобы я пришла к ней. В любом случае по телику ничего интересного. Мамаша Хизер встречает меня с хорошо разыгранным радушием. Прежде чем мы уходим наверх, она дает нам с собой по кружке горячего шоколада и пытается уговорить Хизер пригласить с ночевкой компанию побольше. «Может быть, Мелли приведет с собой своих друзей». Я решаю не сообщать ей о том, что она сильно рискует. Рейчел непременно перережет мне горло на ее новом ковре. Как хорошая девочка, я скалю зубы. Мамаша Хизер гладит меня по щечке. Мне гораздо легче улыбаться, когда именно этого от меня и ждут.
Комната Хизер уже готова, и ее можно показывать. Она не похожа на спальню пятиклассницы. Или девятиклассницы. Она похожа на рекламу пылесосов, вся такая сверкающая свежей краской, с полосами от пылесоса на ковре. На сиреневых стенах несколько претенциозных эстампов. В книжном шкафу стеклянные дверцы. У Хизер есть телевизор и телефон; все, что необходимо для домашних заданий, аккуратно разложено на письменном столе. Дверь гардероба слегка приоткрыта. Я распахиваю ее ногой. Одежда Хизер, терпеливо ждущая своего часа на плечиках, тщательно рассортирована: юбки висят вместе, брюкина отдельных вешалках, джемпера в пластиковых пакетах аккуратно сложены на полках. Комната буквально кричит: «Хизер!» И почему у меня не получается так делать?! Не то чтобы я хотела, чтобы моя комната кричала: «Хизер!» Слишком много чести. Но вот тихий шепот: «Мелинда»был бы весьма кстати. Я сижу на полу и перебираю компакт-диски. Хизер красит ногти над промокательной бумагой на столе и трещит без остановки. Она решительно настроена пробоваться на роль в мюзикле. Но в клан Музыкантов пробиться практически невозможно. У Хизер нет ни таланта, ни нужных связей. Я говорю, чтобы выкинула это из головы и не тратила время даром. Она считает, что нам обеим стоит попытать счастья. Похоже, надышалась лаком для волос. Мне остается только кивать или качать головой и повторять: «Я понимаю, о чем ты», когда не понимаю, и «Это так неправильно», когда все очень даже правильно.
Играть в мюзикле мне раз плюнуть. Я отличная актриса. С полным набором улыбок в запасе. Для персонала школы у меня припасен взгляд из-под челки и проникновенная улыбка, на вопрос учителя я отвечаю легким прищуром и едва заметным покачиванием головы. Когда на меня показывают пальцем или шушукаются за спиной, я машу воображаемым друзьям в конце коридора и спешу им навстречу. Если я брошу школу, то вполне смогу стать мимом.
Хизер спрашивает, почему я считаю, будто нам не дадут роли в мюзикле. Я прихлебываю горячий шоколад. Он обжигает нёбо.
Я: Мы пустое место.
Хизер: Как ты можешь так говорить? Почему у всех такое отношение? Я удивляюсь. Если мы хотим участвовать в мюзикле, они должны нам это разрешить. Мы можем просто стоять на сцене или типа того, если их не устраивает наше пение. Так нечестно. Ненавижу среднюю школу.
Она сбрасывает книги на пол и опрокидывает зеленый лак для ногтей на золотисто-бежевый ковер. «Почему здесь так сложно заводить друзей? Может, дело в местной воде? В своей бывшей школе я могла получить роль в мюзикле, и выпускать газету, и руководить школьной автомойкой. А тут никто даже не знает о моем существовании. Я бьюсь как рыба об лед, но я для всех пустое место, и никому нет до меня дела. И от тебя тоже никакой помощи. От тебя исходит один негатив, ты ничем не интересуешься, а просто бродишь бледной тенью, типа, тебе плевать, что говорят люди».
Она плюхается на кровать и разражается рыданиями. Громкие всхлипы перемежаются горестными подвываниями, когда она с досады мутузит своего плюшевого медведя. Я не знаю, что делать. Пытаюсь промокнуть лак, но только размазываю его по ковру. Пятно похоже на зеленую водоросль. Хизер вытирает нос клетчатым шарфом медвежонка. Я тихонечко проскальзываю в ванную и возвращаюсь с новой коробкой бумажных салфеток и бутылочкой жидкости для снятия лака.
Хизер: Мелли, прости, ради бога. Как я могла тебе такое наговорить?! Это все месячные, не обращай внимания. Ты была такой милой со мной. Ты единственный человек, кому я могу доверять. Она громко сморкается и вытирает глаза рукавом. Вот я смотрю на тебя. Ты совсем как моя мама. Она говорит: «Чем зря слезы лить, лучше разберись со своей жизнью». Я знаю, что мы будем делать. Во-первых, надо придумать, как попасть в правильную группировку. Мы подомнем их под себя. К концу года Музыканты будут умолять нас сыграть в мюзикле.
В жизни не встречала более нереального плана, но я киваю головой, а потом наливаю жидкость для снятия лака на ковер. Пятно становится какого-то ярко-зеленого рвотного цвета с белым ореолом. Когда Хизер видит, что я натворила, она снова начинает рыдать и сквозь всхлипывания твердит, что я не виновата. Мой желудок меня просто убивает. Ее комната не способна вместить столько эмоций. Я ухожу не попрощавшись.
Театр за обедом
Родители издают угрожающие звуки, превращая обед в некий перформанс, где папа косит под Арнольда Шварценеггера, а мамавылитая Гленн Клоуз в роли психопатки. ЯЖертва.
Мама (со злобной улыбкой): Вот уж не думала, что ты, Мелинда, можешь водить нас за нос! Конечно, такой большой девочке, ученице старших классов, вовсе не обязательно показывать родителям домашнее задание, вовсе не обязательно сообщать родителям о плохих отметках, да?
Папа (стучит кулаком по столу так, что вилки и ножи подпрыгивают): Завязывай с этим дерьмом. Она знает, о чем речь. Сегодня пришли результаты промежуточных тестов. Послушай меня, юная леди. Я больше повторять не буду. Или ты подтянешь успеваемость, или мы будем считать, что ты полное ничтожество. Ты меня слышишь? Подтяни успеваемость! (Он набрасывается на печеный картофель.)
Мама (недовольная, что ее отодвинули на задний план): Я это улажу, Мелинда. (Она улыбается, публика содрогается.) Мы ведь не требуем многого. Мы только хотим, чтобы ты показала все, на что способна. А мы знаем, что ты способна на большее. Дорогая, ты ведь так хорошо справлялась с тестами. И смотри на меня, когда я с тобой говорю!
Жертва смешивает творог и яблочный соус. Папа фыркает, как бык. Мама хватает нож.
Мама: Я сказала, смотри на меня!
Жертва смешивает горох, творог и яблочный соус. Папа перестает есть.
Мама: Сейчас же посмотри на меня.
Это Голос Смерти, Голос, который говорит о том, что она не шутит. В детстве при звуках этого Голоса я писала в штаны. Но теперь меня так легко не проймешь. Я смотрю маме прямо в глаза, споласкиваю тарелку и удаляюсь в свою комнату. Лишившись Жертвы, мама и папа орут друг на друга. Я включаю музыку, чтобы заглушить шум.
Голубые розы
После вчерашнего разноса я пытаюсь уделить внимание биологии. Мы проходим клетки, состоящие из всяких там мельчайших частиц, которые можно рассмотреть только под микроскопом. Мы пользуемся настоящими микроскопами, а не пластиковой распродажной дрянью из «Кей-марта». Что уже неплохо.
Наша учительницамисс Кин. Мне даже немного жаль ее. Она могла бы стать известным ученым, или доктором, или типа того. Вместо этого она застряла в школе. Передняя часть ее кабинета заставлена деревянными ящиками, она залезает на них, когда обращается к классу. Если бы в свое время она ела поменьше пончиков, то сейчас была бы похожа на игрушечную бабушку-старушку. Но нет, у нее студенистая фигура, обычно затянутая в оранжевый полиэстер. Она сторонится баскетболистов. С высоты их роста она кажется баскетбольным мячом.
У меня есть напарник по лабораторным работам, Дэвид Петракис. Входит в клан Кибергениев. Когда он снимет брекеты, то, возможно, станет очень даже ничего. Он такой умный, что заставляет учителей нервничать. Вы, наверное, думаете, что такого парнишку постоянно бьют, но плохие ребята его почему-то не трогают. Надо бы разузнать его секрет. В основном Дэвид не обращает на меня внимания, если не считать того случая, когда я чуть было не сломала микроскоп стоимостью 300 долларов, повернув ручку в обратную сторону. В тот день мисс Кин вырядилась в пурпурное платье с ярко-голубыми розами. Уму непостижимо. Нет, учителям определенно следует запретить так резко меняться без сигнала раннего оповещения. Учеников это просто выбило из колеи. Платье мисс Кин еще долго потом было темой для обсуждений. С тех пор она его больше не надевала.
Ученик, поделенный на смущение, равняется алгебре
Я проскальзываю за свой стол за десять минут до окончания урока алгебры. Мистер Стетман придирчиво изучает мое разрешение на опоздание. Я достаю чистый листок бумаги, чтобы списать с доски задачки. На алгебре я сижу в заднем ряду, откуда мне прекрасно видна вся комната, а также школьная парковка. Я примеряю на себя роль системы аварийной сигнализации класса. Планирую тренировки поведения в условиях чрезвычайной ситуации. Как будет проходить эвакуация в случае взрыва в химической лаборатории? А что, если в центральной части штата Нью-Йорк произойдет землетрясение? Или торнадо?
Совершенно невозможно сосредоточиться на алгебре. И не то чтобы я не рубила в математике. В прошлом году я прошла тесты в числе лучшихименно благодаря этому я раскрутила папу на новый велосипед. Математикаэто совсем просто, потому что здесь нет места для сомнений. Ответ или верный, или неверный. Дайте мне листок с математическими задачками, и я решу правильно 98 процентов из них.
А вот алгебра не укладывается у меня в голове. Я знала, почему мне надо было запомнить таблицу умножения. Понимание простых и десятичных дробей, и процентного отношения, и даже геометриивсе это имеет практическое значение. Инструменты, которые я могу использовать. Все было настолько разумно, что я никогда особо не задумывалась. Просто делала дело. Входила в список отличников.
Но алгебра? Не проходит и дня, чтобы кто-нибудь не поинтересовался у мистера Стетмана, зачем нам учить алгебру. Сразу видно, что такие вопросы для него как нож острый. Мистер Стетман любит алгебру. Он поэт алгебры, если мыслить категориями целых чисел. Он говорит об алгебре так, как некоторые парни говорят о своих машинах. Спросите его, почему именно алгебра, и он расскажет вам тысячу и одну историю о том, почему именно алгебра. Причем все до единой абсолютно бессмысленные.
Мистер Стетман спрашивает, может ли кто-нибудь объяснить роль какого-то там хреночлена в теореме об отрицательной сучности. У Хизер есть ответ. Ответ неверный. Стетман делает вторую попытку. Я? Я с грустной улыбкой качаю головой. Не сейчас. Может, лет через двадцать. Он вызывает меня к доске.
Мистер Стетман: Кто хочет помочь Мелинде найти решение этой задачи. Рейчел? Отлично.
У меня в голове происходит взрыв такой силы, будто это грохочут выезжающие из депо пожарные машины. Конец света. Рейчел/Рашель, одетая в вызывающий костюм в голландско-скандинавском стиле, плетется к доске. Рашель выглядит весьма привлекательно и одновременно утонченно. Ее глаза, как красный лазер, прожигают мой мозг. На мне обычные отстойные шмотки: вонючая серая водолазка и джинсы. И я только сейчас понимаю, что забыла помыть голову.
Рот Рашель приходит в движение, ее рука скользит по доске, выводя забавные кривые и цифры. Я втягиваю нижнюю губу, прикусив ее верхними зубами. Если очень постараться, можно заглотить себя целиком. Мистер Стетман что-то бубнит, и Рашель хлопает глазами. Она пихает меня локтем. Кажется, нам надо сесть на место. Под хихиканье класса мы идем назад. Похоже, я плохо старалась себя заглотить.
Мой мозг отказывается заниматься алгеброй. Есть гораздо более приятные вещи для размышления. Мистер Стетман вроде бы хороший парень.
Хеллоуин
Мои родители заявляют, что я уже слишком большая ходить по домам и требовать угощения. Очень кстати. Теперь я избавлена от необходимости признаваться, что меня никто не пригласил принять участие в этих забавах. Но дабы сохранить лицо, я топаю в свою комнату и хлопаю дверью. Я выглядываю из окна. По дорожке идет компания малышей. Пират, динозавр, две феи и невеста. Почему на Хеллоуин никогда не встретишь ребенка в наряде жениха? Их родители болтают на обочине. Ночьопасное время суток, присутствие родителей обязательно: огромные призраки в хаки и пуховых куртках плывут по воздуху за спиной у ребятишек.
Звонок в дверь. Родители спорят, кому идти открывать. Потом мама чертыхается и открывает дверь с пронзительным: «Ух ты, кто там у нас здесь?!» Похоже, она дала малышам только по одной крошечной шоколадкеих «спасибо» звучит как-то вяло. Ребятишки срезают путь через двор к соседнему дому, родители идут за ними по улице.
В прошлом году наш клан вырядился ведьмами. Сперва мы отправились домой к Айви, потому что у ее старшей сестры имелся театральный грим. Мы выбрали наряды и напялили дешевые черные парики. Лучше всех выглядели мы с Рейчел. На деньги, заработанные бебиситтингом, мы взяли напрокат черные шелковые накидки с красной отделкой. Мы были на седьмом небе от счастья. Вечер оказался неожиданно теплым, расслабляющим. Нам удалось обойтись без теплого белья, и небо было почти ясное. Затем ветер нагнал облака, время от времени наплывавшие на полную луну, которая словно специально висела над головой, чтобы мы могли почувствовать себя сильными и всемогущими. Мы бежали сквозь ночь, клан великолепных ведьм. На секунду мне даже показалось, что мы можем накладывать заклятия, превращая людей в лягушек или кроликов, наказывать зло и вознаграждать добро. Под конец у нас была целая куча сладостей. Когда родители Айви легли спать, мы зажгли свечу в темном доме. В полночь поставили ее перед старинным зеркалом, чтобы загадать свое будущее. В этом году Рашель собирается на вечеринку, которую устраивает семья, принимающая одну из иностранных учениц. Я слышала, как Рашель говорила об этом на уроке алгебры. Я знаю, что не получу приглашения. С моей-то репутацией мне вряд ли удастся получить приглашение даже на собственные похороны. Хизер сопровождает соседских малышей, чтобы дать возможность их матерям остаться дома.
Я успела подготовиться. Я не собираюсь хандрить в своей комнате и слушать, как ссорятся родители. Я взяла в библиотеке книжку «Дракула». Автор Брэм Стокер. Крутое имя. Я устраиваюсь в своем гнезде с пакетом жевательных конфет и монстром-кровопийцей.
Имя имя имя
В приступе постхеллоуиновского безумия школьный совет решительно выступил против названия «Дьяволы». Теперь мы «Тигры Мерриуэзера». Дружный рев.
Экологический клуб планирует устроить ралли в знак протеста против «исчезновения редких видов». Все в школе только об этом и говорят. Особенно на уроках. У мистера Шеи стероидное бешенство, он вопит что-то насчет Мотивации, и Идентичности, и священного Школьного духа. Таким темпами мы даже до промышленной революции вряд ли доберемся.
На уроке испанского я в очередной раз вляпалась. В переводе с испанского «Линда» означает «красивая». Клевая шутка. Миссис Учительница Испанского называет мое имя. Кто-то из остряков-самоучек хрипит: «Нет, Мелинда не есть линда». До конца урока все называют меня Ме-Не-Линда. Вот из-за таких невинных шуток и становятся террористами. Интересно, может, еще не поздно перевестись в класс немецкого?
Мне только что пришла в голову отличная теория, которая все объясняет. На той вечеринке меня похитили пришельцы. Они создали поддельную Землю и поддельную среднюю школу, чтобы изучить меня и мои реакции. Этим прекрасно объясняется меню в школьной столовой. Но только не все остальное. У пришельцев извращенное чувство юмора.