Ничего не понимаю, Дима перебил Артуро. О какой тогда величайшей тайне чавин писал ваш дядя? Что в их возвышении особенного? Получается, в Перу и без них как-то справлялись.
Ну Артуро отбросил зубную нить. Не всё так просто
Разговор прервался. Диму, Аню и Артуро окутала сонливость. Голоса стихли, и тишину до отказа наполнил шум дождя.
Первые дни ливень изводил гомоном. Дима набивал уши ватой, прикрывал их ладонями, но продолжал различать утомительные звуки непогоды. Лишь к концу недели смирился с дождёмтот превратился в естественный фон, сопровождавший разговоры, размышления, сны. Дима вовсе перестал его слышать, как обычно не слышал своё дыхание или биение собственного сердца. Но случались минуты, когда грохот ливня прорывал дамбу отчуждения и тогда оглушалпод его напором отступали любые чувства. Дима мог замереть на ходу, застыть с поднесённой ко рту ложкой и держать её, забыв о времени и не слыша голоса сидящих рядом метисов. Ни единой мысли, только шелест дождя, начисто вымывающий голову и оставляющий после себя тёплую пустоту. Подобные приступы случались с каждым по отдельности или сразу с несколькими людьми, если застигали их вместеза беседой или общим делом.
Влага проникала всюду, не щадила даже вещи, казалось бы, надёжно закутанные в целлофан. Блокнот «молескин», подаренный Егоровым, Дима записывал в него материалы для будущей книги, потяжелел, разбух и отчего-то стал пахнуть рыбой. Дима поначалу думал, что обоняние, измученное тысячами противоречивых запахов, обманывает его, а потом Зои подтвердила: от «молескина» действительно несло рыбой. Обложки других блокнотов расслаивались, покрывались грибком. Сырость была такой, что начала гнить кожаная сбруя на мулах. Циновка, которой Аня, Зои и Екатерина Васильевна выстилали пол в своей палатке, покоробилась, её пришлось выбросить. Сахар слипался, а под его кусками собирались желтоватые лужицы сиропа. Соль в солонках отсыревала, приходилось выковыривать её ножом. Всё это утомляло.
На стоянках индейцы первым делом привязывали лодки. Боялись, что те уплывут по земле. Ночью вода прибывала, и поутру, свесив с гамака ноги, можно было обнаружить под собой новоявленную пойму. Проводники, Куньяч из агуаруна и Перучо из метисов, выбирали под ночлег место повыше и посуше, но порой и выбирать-то было не из чего.
Позавчера так и разбили лагерьпо колено в воде. Мулов индейцы на ночь подняли на нижние ветки моры, привязали к её сморщенному стволу. Животные не выказали недовольства и, оставленные, принялись беззаботно рвать ближайшие листья. На деревья отправилась и наиболее ценная поклажа: каминное кресло Скоробогатова, ружья, провиант и металлические ящики, о содержимом которых, кажется, не знал никто, кроме близких к Аркадию Ивановичу людей. Той ночью при свете фонаря, горевшего в палатке Скоробогатова, Дима увидел, как под его гамаком проплыло бревно. То есть ему показалось, что это бревно. Когда плавные движения обозначили у бревна мощный хвост, Дима понял, что видит каймана. Не испугался. Для страха не осталось сил. Кайман задержался под соседним тентом, будто искал укрытия от дождя, затем скользнул дальшепо направлению к деревьям с мулами. Гамаки, пусть подвешенные на два метра от земли, прогнулись и оказались близко к его готовой раскрыться пасти. Нужно было кричать, бить тревогу, но Дима молчал. Знал, что Аня, Зои и мама Максима в безопасностидля палаток индейцы соорудили из бамбука высокие настилы, к ним же пришвартовались лодки. О других членах экспедиции Дима не переживал. Ненавидел себя за это. Ненавидел Скоробогатова за то, что он сделал его таким. Но молчал. К тому же решил, что его могут обсмеять. Скажут, что запаниковал на пустом местемало ли какие гады тут водятся, назовут слабаком. Хотя нет, не назовут. Зачем тратить силы на слова? Но будут смотреть так, что и слов не понадобится. Дима потерял каймана из вида. Поначалу прислушивался к всплескам, а потом уснул.
Вчера у Екатерины Васильевны был день рождения, невпопад промолвила Аня.
Напуганное человеческим голосом, опустошение отступило. Шум дождя вновь отстранился за границы тента. Артуро и Дима одновременно заворочались в гамаках. Мгновением позже племянник Дельгадо, будто их с Димой разговор о чавин не прерывался, произнёс:
Первые переселенцы пришли в Америку из Северо-Восточной Азии тридцать тысяч лет назад. Охотники, собиратели и другие дикари верхнего палеолита.
Своих людей тут не было? поинтересовался Дима в попытке прогнать сонливость.
Своих? хохотнул Артуро.
Ну, хомо сапиенс или
Нет. Тут никогда не было приматов. Да и хомо сапиенс появился всего-то за семьдесят тысяч лет до того переселения.
Появился и отправился путешествовать?
У нас это в крови. И те сибирские охотники перешли по сухопутной Берингии, постепенно устремились на американский юг. Одна группа за другойвслед за стадами мамонтов и шерстистых носорогов. Переселение шло урывками многие тысячи лет, пока не закончилось Висконсинское оледенение. Берингия благополучно ушла под воду, и переселенцы оказались отрезаны от Старого Света. Двери захлопнулись. Не думаю, что они очень уж переживали. Продолжали расселяться по Северной, затем по Южной Америке. От Аляски до Патагонии они спустились примерно за шестьсот поколений. Долгое путешествие. К чему я это рассказываю? Всё просто. Предки чавин обосновались где-то в районе Мезоамерики, а затем сбежали от изменившегося климата и наконец очутились в Перу.
И что с того? нетерпеливо спросил Дима.
Он устал смотреть в зелёное полотно тента над головой и, повернувшись в гамаке, поглядывал на иссечённый ливневыми потоками лагерь, на разбухшую и вытоптанную десятками ног дернину.
Какое-то время пречавинцы жили в долине Моснатой самой, где потом был основан Чавин-де-Уантар. Примерно за две тысячи лет до нашей эры они ушли в джунгли Амазонии. Горы в долине Мосна не такие высокие, как на юге Анд, а по межгорным лощинам открывается прямой выход к притокам Мараньона. Переход оказался несложным.
И пречавинцы очутились примерно в этих местах?
Плюс-минус, да.
И строили поселения хотя бы вот здесь, где мы сегодня ночевали?
Хотя бы вот здесь.
Значит, чавинцы действительно связаны с Городом Солнца?
Не знаю.
Аня переводила нехотя. Явно предпочла бы спать в палатке, с Зои. Была недовольна тем, что брат заставил её тащиться через лагерь и лежать в чужом гамаке. А ведь недавно жаловалась, что Дима её игнорирует Однако последние слова Артуро произвели на неё впечатление. Аня выглянула из гамака и вслед за братом принялась осматривать стоянку, словно могла между деревьями обнаружить настоящих чавинцев, готовых лично раскрыть свою величайшую тайнутайну, которой многие годы были одержимы и Шустов-старший, и Скоробогатов, и ярославский мануфактурщик Затрапезный, и перуанский плантатор дель Кампо, и бог ещё знает кто.
А почему им не сиделось в Андах? спросил Дима.
Ну, Перуне земли Ханаанские, чтобы с улыбкой снимать с них урожай, а потом на досуге молиться богам. Выше местных гор только Гималаи, а побережье тут засушливоеосадков выпадает меньше, чем в Сахаре или в Гоби. На всё Перу два процента земли по-настоящему пригодны для сельского хозяйства. Условия здесь, считай, экстремальные. Что же до того, почему предки чавинцев ушли именно сюда Они знали, как тут выживать. Не забывай, пречавинцы изначально спустились из тропических лесов Мезоамерики. В общем, подытожил Артуро, за две тысячи лет до нашей эры они ушли в джунгли. Но через восемьсот лет неожиданно вернулись назад. И что они тут, в джунглях, делали восемь веков, никто не знает. Не осталось никаких свидетельств. Громадный, ничем не восполненный пробел в хронологии.
Это и есть их величайшая тайна? с разочарованием поморщился Дима.
Нет. Они ведь тогда, после возвращения, разошлись по горам и побережью на тысячи километров. Шли целыми колониями, как муравьи. Или как проповедники, несущие новую религию. Да, так точнее. Едва чавинцы появлялись на территории других царств, жизнь там преображалась.
Над лесом беззвучно хлестнула молния, отчего последние слова Артуро прозвучали почти пугающе. Племянник Дельгадо вяло усмехнулся. Его с Аней и Димой вновь опрокинуло в задумчивое молчание. Подмяв бортики гамаков, они безучастно слушали эхо грома, терявшегося в густых кронах и потому звучавшего приглушённо.
Ливневая завеса вспыхивала серебряными отсветами молнийразбивалась на мириады крупных капель. Когда молнии мерцали затяжной пульсацией, капли казались пузырьками света, поднимавшимися от земли вместо того, чтобы на неё падать, и лагерь становился неправдоподобным, будто вырванным из чьих-то болезненных грёз или искажённых воспоминаний.
На самом деле нельзя доказать, что расцвет доинкских цивилизацией связан с приходом чавинцев, заговорил Артуро, едва стихли перекаты грома. Хотя совпадение очевидное. Когда чавинцы расползлись по побережью, там началось строительство новых храмов, развитие художественной керамики, а главное, проектирование оросительных каналов. Причём ирригация похожа на скажем так, нечто привнесённое.
Почему? Дима делал новые записи в «молескине».
Артуро, несмотря на усталость, рассказывал увлечённо, впервые за последние недели напоминая о своём преподавательском прошлом и многолетнем изучении доколониальной истории Перу.
Ирригация требует много сил, если не знаешь, с какой стороны за неё взяться. Переход на земледелие для жителей побережья нелогичен.
Так ведь попытался возразить Дима, но Артуро перебил его, не дожидаясь перевода от Ани:
Течение Гумбольдта обеспечивало перуанцев едой. Даже с их примитивными технологиями. Одни только анчоусы могли прокормить до шести с половиной миллионов постоянного населения. А там в самых крупных центрах жили в лучшем случае по три тысячи человек. И всё же они занялись ирригацией. Тогда же прибрежные и горные центры стали возводить сооружения, ни в чём не уступавшие строениям инков, которые пришли спустя почти три тысячелетия. Вознёсся богатый Моксеке. В верховьях реки Хекетепеке местные жители вручную перекроили вершину горы Ла-Копапревратили её в гигантский храм-пирамиду со ступенчатыми платформами. Впечатляет, согласись! В горах научились вытёсывать гранитные скульптуры и фризы. То есть они без металлических инструментов обрабатывали один из самых твёрдых камней! Тогда же индейцы впервые занялись выплавкой золота.
И всё это после возвращения чавинцев из дождевых лесов?
Да. И в поселениях, где они побывали, вместе с общим развитием появлялся отпечаток амазонских лесов.
Какой отпечаток?
Символика. Артуро снял очки и, утомившись от собственного многословия, тёр влажную переносицу. Изображения анаконды, каймана и ягуара. Они оказались повсюду. И в самых засушливых регионах. На керамике Уайра-йирка рисовали змей, капуцинов и очковую сову. Здания в Уака-де-лос-Рейес украшали каменные головы ягуаров. В Куписнике вообще высекали лица наполовину человеческие, наполовину кошачьи. И, конечно, любимые чавинцами U-образные храмы. Их возводили по всему побережью, и всякий раз храмы смотрели в глубь континентав сторону гор, в сторону Амазонии. Подобных комплексов раскопано больше двадцати, а сколько их было тогда, никто не знает.
Храм в Чавин-де-Уантаре тоже U-образный, заметил Дима.
Верно. Примерно за девятьсот лет до нашей эры чавинцы вернулись в долину Мосна. Их путешествие по другим царствам закончилось. И в месте, откуда некогда случился их исход в Амазонию, они построили главный шедевр. Храм, куда в последующие века стекались паломники из самых отдалённых горных и прибрежных городов. Поверь, храм действительно уникальный. Знаю, сейчас он не впечатляет, но технологии Раньше так никто не строил. Подземные галереи с сотнями вентиляционных шахт, каналы воздуходувов. Циркуляцию воздуха обеспечивала разница температур внутри и снаружи самых уединённых помещений. Использование оптических иллюзий перечислял Артуро. Массивные резные головы, каждая весом в полтонны, они будто парили в воздухе, а на деле вставлялись каменным шипом в специальное углубление в стене. Тебе мало? Тогда подумай: дренажная система чавинцев справлялась с любыми ливнями и частично работает до сих пор! Храм разрушен, а дренажи, пожалуйста, сливают излишки воды даже в сезон дождей. Более того, чавинцы так переплели каменные желоба и каналы, что стекавшая по ним вода создавала звуковую иллюзию аплодисментов, которой жрецы ошеломляли свою «паству».
Артуро ненадолго замолк. Какое-то время пополнял список всего, что можно было назвать удивительным в наследии чавин, вроде гранитного моста, построенного над Уачичей, неподалёку от храма, и простоявшего там почти три тысячи лет. Наконец выдохнул:
Так что нет. Вальтер Хосе лукавил. Чавин появились не на пустом месте. Кроме дикарей, как он выразился, «размахивавших каменными топорами и вывших на луну», там успели сформироваться хоть и слабые, но вполне обособленные культуры. Однако то, что чавинцамв общем-то, небольшой группе людейудалось преобразить дюжину чужих разрозненных царств, пару десятков полудиких поселений, объединить их под амазонскими символами впечатляет.
И что было потом? спросил Дима.
Потом всё рухнуло.
Артуро продолжал говорить, и Аня с ходу переводила его слова, по привычке поддерживая утомительное двухголосие, но Дима их больше не слушал. Смотрел на дальний тент. Там, возле пустовавших гамаков, возле закутанных в брезент вещей и сгруженных один к другому рюкзаков, там стояла женщина.
Диме показалось, что это Сакеят, жена Титуса. Хватило мгновения, чтобы понять свою ошибку. Нет, туземка была совсем не похожа на Сакеят. Более того, она не была похожа ни на одного индейца из тех, кого Диме доводилось видеть раньше.
Под тентом затаилась старуха с неровно обрезанными волосами, с иссушённым телом и будто бы воспалённой кожей, с обвисшей сморщенной грудьюлевая значительно ниже правой. На впалом животе у старухи красовался широкий пояс, от него отходила пропущенная между ногами тонкая лубяная полоска. Единственное украшениенизка с тыковками, в каждую из которых было вставлено по одному цветастому перу.
Дима, испуганный появлением дикарки, не произнёс ни слова. Вместо того чтобы окрикнуть Аню и Артуро, потянулся за тростью, стоявшей неподалёку. Слишком глубоко наклонился из гамака и, крутанувшись в нём, вывалился на влажную землю.
Тупая боль обожгла левое бедро и голые ступни.
Старуха неподвижно стояла под тентомтак, будто в её появлении не было ничего особенного, будто она и прежде укрывалась от дождя в лагере Скоробогатова и вообще шла с ними чуть ли не с первых дней экспедиции. С улыбкой смотрела прямиком на Диму. Старуху позабавил его кульбит. Вот только улыбалась она неприятно. Было в её взгляде что-то отталкивающее, болезненное, если не сказать одержимое.
Глава пятая. Два беглеца
Парню крепко досталось. Нос сломан, губы разбиты, правый глаз заплыл и жутковатая рана на ногек тому времени, когда Марден отыскал Максима, к ней присосалось всё, что могло присосаться. Как ещё кайманы не сбежались, непонятно. Только голова торчала из воды, облепленная крылой и бескрылой нечистью. Максим кричал, пока горло не надрывалось, потом терял сознание. Очнувшись, опять кричал. И правильно делал. Иначе Марден его бы не нашёл. Тропки в Пасти каймана встречаются, но их быстро глушит подвижная растительность. Искать следы бессмысленно.
Нет, на самом деле ничего особенного. Марден всякого повидал. Видел лодочникаиз тех, что развозит по Амазонке кирпич, жестянку и прочее строительное барахло, так вот ему случилось по молодости перебрать и нахамить не тому человеку. Очнулся он поутру, привязанный к пушечному дереву с огненными муравьями. От укусов такой дурниной орал, что его за километр услыхали в Санта-Кларе, хотя обычно в лесах дальше двухсот-трёхсот метров не докричишься. В джунглях и выстрел-то за километр не всегда слыхать. Пока добрались до муравейника, пока снимали его оттуда, он весь распух и покрылся волдырями. И ничего. Жив остался. Но сидеть на цепи в Пасти каймана тоже неплохая история. С цепью в итоге больше всего мороки вышло. Одни наручники Марден прорубил, а дальше возиться не стал, не до того, когда у тебя на руках дух испускают. В общем, Максима пришлось тащить с его побрякушками. Сам Марден нёс парня, а Лучо бежал сзади, нёс цепь, будто держал их обоих на поводке и выгуливал в Пасти каймана.
ЛучоЛуис Васкес Санта Крус, будь он неладен со своей пронырливостьютогда был довольный, разве кипятком не писался. Ведь, по сути, он спас Максима. Когда тот объявился в Белене и когда выяснилось, что за ним с его друзьями следят, Марден предпочёл свалить подальшеСерхио предупреждал о людях, с которыми поссорился, рассказывал, на что они способны. Всё честно. Проверять слова Шустова не хотелось, вот Марден и надумал до времени затаиться, а Лучо тогда по собственной дури взялся следить за Максимом. Прошёлся до отеля в Икитосе, прокатился в Науту. Шёл за ним по пятам и под конец увидел его встречу с незнакомцем, то есть, как теперь знал Марден, с Артуро, племянником Дельгадо и Исабель. Хорошая семейка. Максим в итоге уплыл на «Pedrito III» и вроде бы как в лодку садился без рукоприкладства, но с явными угрозами. Лучо этого хватило, чтобы рвануть назад, в Икитос, и там буквально сорвать Мардена с толчка.