Да, мать, придется, сказал папа каким-то упавшим голосом.
А дети? тоже упавшим голосом спросила его мама.
Обойдутся, неуверенно ответил папа.
Они так тебя любят.
Ничего. Разлюбят на время. Потом поймут.
Почему-то мне все это не понравилось. И тетя Зина что-то часто стала заходить к маме со своими сырыми или горелыми пирожками. И они долго сидели на кухне и вполголоса пили чай. Подслушать их не удавалось. Даже Алешке. Это мама у нас такая наивная, а тетя Зина всегда плотно прикрывала дверь, а иногда даже придавливала ее своим добротным туловищем.
Не так уж, наверное, важно, о чем шептались мама и тетя Зина, но вот если бы мы не пропустили очень важный разговор мамы и папы, потом все могло произойти совсем по-другому. Не так трудно, но более опасно. Этот разговор сохранился у Алешки. Он списал его с папиного диктофона. Диктофон у папы классный. Он маленький, не больше зажигалки, очень чувствительный пишет хоть со ста метров, а главное, включается сам при звуке человеческого голоса.
Время уже прошло, многое миновало, и я расскажу об этом неподслушанном разговоре, чтобы вам хоть что-то стало понятно. Может, вы окажетесь сообразительней меня. Впрочем, как сказал бы Алешка, это нетрудно
Глава IIВремя остановилось?
В тот решающий день мама и папа сидели на кухне.
Вот, мать, послушай. И папа положил на стол свой знаменитый диктофон. И тебе станет ясно, что другого выхода у нас нет. Он включил диктофон. Это мне Иван Трофимыч переписал со своей записи.
Иван Трофимович это генерал, папин начальник, они уже сто лет вместе служат и дружат. А у генерала в кабинете на нескольких телефонах автоматы такие стоят включаются, если нужно записать разговор. От этого иногда очень большая польза получалась, много анонимных звонков удавалось установить и кого надо найти и наказать.
И вот что там было, на этой записи.
«Неизвестный:
Товарищ генерал, нам ваш полковник Оболенский хорошо знаком. Он наш враг. Беспощадный, отважный и очень опытный офицер
Личные и профессиональные качества полковника Оболенского, резко оборвал его генерал, мне известны лучше, чем вам.
Неизвестный:
Тем более. Со всеми своими качествами он стал у нас на пути. Его разрушительное следствие поставило под удар несколько значительных организаций, но самое главное очень высоких государственных лиц
Тем хуже для них. Незачем высоким лицам связываться со всякой шпаной и оказывать ей взаимовыгодное покровительство.
Ну им виднее, с кем связываться. Но речь не о том. Мы могли бы предложить Оболенскому деньги. Даже очень большие деньги. Но как нам известно он «мзду не берет». Мы могли бы физически устранить его, но эта акция, пожалуй, ничего бы не дала
Так что вам надо? Иван Трофимович терял терпение из-за наглости незнакомца.
У нас есть предложение. Точнее совет. Вы должны, товарищ генерал, позаботиться о своем офицере, но главным образом о его семье.
Вы угрожаете?..
Мы предлагаем. Ваша прямая обязанность, ваш долг обеспечить безопасность жене и детям Оболенского. Поверьте, мы не сторонники подобных акций, мы действуем цивилизованными методами, но что поделаешь у бизнеса свои законы. И они посильнее законов государства.
Ваше предложение несколько запоздало, сухо ответил генерал. Вчера я подписал приказ об отстранении полковника Оболенского от расследования с последующим увольнением со службы.
Было долгое молчание. Как будто растерянное.
И на каком основании?
Вот это вас уже никак не касается. Это совершенно внутреннее дело Министерства внутренних дел».
Так красиво ответил Иван Трофимович и положил трубку.
Установить, кто ему звонил и откуда, не удалось. У современных жуликов большие технические возможности.
И что будет? спросила мама. И за что тебя уволили?
В свое время узнаешь.
Мы с Алешкой тоже об этом узнали в свое время. К сожалению, не сразу.
Дома у нас началась какая-то странная жизнь. Все время какие-то секреты, шепотки, недомолвки. У нас так никогда не было, никаких секретов друг от друга. Даже Алешка не всякий раз вымарывал в дневнике записи о «плохом поведении в классе и в рекреации». Впрочем, он их не столько вымарывал, сколько исправлял. Закрашивал мазилкой «вредную» запись, сделанную Любашей, и поверх нее писал другую. Лешка, я говорил, здорово рисует. И поэтому, наверное, здорово может скопировать любой почерк. Правда, «правильнописание» у него хромает больше, чем у Винни-Пуха. Однажды мама прочитала вот такую запись: «Расказзал на уроки пра варону и лисицию. Атлична!» и задумчиво сказала:
Что такое случилось с Любовь Сергеевной? Может, заболела?
Да, сказал Алешка, забирая дневник. Она чихает, и у нее рука от этого дрожит.
Чеххает и дражжит, вздохнула мама.
Обошлось без угла и «подзатылка».
Как-то все это странно. Как-то тревожно.
Через несколько дней папа опять собрался в командировку. На этот раз надолго, как он сказал, почему-то глядя в сторону.
В прихожей, куда мы все вывалились проводить его, он не пошутил, как обычно, только обнял маму и кивнул в нашу сторону:
Ты им все правильно объяснишь, да?
Мама как-то странно взглянула на нас и стала поправлять свои красивые волосы вздрагивающей рукой:
Не беспокойся, Сережа. Они все поймут, они не дурачки.
И папа ответил тоже странно:
Вот это меня и тревожит. Берегите маму, сказал он нам. Что бы она вам ни сказала, это все будет правильно. Но вы ей не верьте.
Опять странные слова
И с этими странными словами папа ушел. Вернее, уехал на той же красной машине с кожаным верхом.
И дом наш сразу опустел. И елки нет, и папа уехал. И мама ушла в ванную.
Плакать пошла, деловито сказал Алешка. Ты давай, Дим, ее слушайся.
А ты?
Как получится. Он сказал это так серьезно и сурово, что я даже насторожился и схватил его за ухо.
Пусти, спокойно сказал Алешка, мама идет.
Неужели он опять что-то узнал раньше меня, что-то очень важное?
Мама вышла из ванной спокойная и с накрашенными ресницами. Мы втроем пошли в нашу комнату и уселись на Алешкину тахту.
А все-таки пусто без елки, ровным голосом сказала мама. Будто хотела сказать, что пусто без папы.
Зато, сказал Алешка, она теперь в родной среде. В снегу по колено.
Мама притянула его к себе и по привычке попыталась пригладить его хохолок на макушке. То восклицательный, то вопросительный, то возмущенный. Но никогда растерянный.
А чего это ты часы здесь повесил? спросила его мама. Почему не убрали?
Пусть побудут с нами, сказал Алешка. Папа когда вернется?
Не знаю. Часов в десять, машинально ответила мама.
Алешка снял часы со стенки и перевел стрелки на без пяти десять:
Будем ждать.
Вот так в нашей семье начался новый отсчет времени
Сумрачно как-то. Тревожно. Что-то мне не по себе. Что-то как-то не так. И дело, я это чувствую, вовсе не в папиной командировке. Он и раньше, бывало, уезжал надолго. Правда, в этот раз он уехал как-то странно. Мне даже показалось тогда, в прихожей, что у него какие-то виноватые глаза. Но что-то еще не дает покоя. Вроде мелкой занозы. Так-то ее не чувствуешь, а как заденешь сразу колко царапнет. И тетя Зина каждый вечер с мамой на кухне шепчется. А тут еще Ирка Орлова пристала:
Димон, расскажи мне про Базарова, сочинение скоро. Он плохой или хороший?
Когда как.
Эту Ирку я раньше не замечал. Да и как ее заметишь, у нее столько дел. Ходит на музыку, на прыжки в воду, на спортивные танцы, в консерваторию, на выставки, балетом занимается. Только и мелькает, как галка за окном. А Димон ей про Базарова расскажи.
А сама что, учебник потеряла?
Да мне некогда.
Ну да, тут мне вспомнился стишок из далекого детства: «Драмкружок, кружок по фото, а мне еще и петь охота».
Ирка, видно, этот стишок не знала, потому что с удивлением посмотрела на меня. И тут я увидел, какие у нее пушистые и длинные ресницы. Как у нашей мамы.
Ладно, неожиданно для себя сказал я. Напишу тебе сочинение.
Ой! Правда? Спасибо! Я побежала! И чмокнула меня в щеку. Опаздываю! Пока-пока.
Сочинение немножко меня отвлекло, но чувство, что еще что-то случится, меня не оставило. В глубине души я его ждал. И дождался
Вечером, после ужина, мама сказала:
Ребята, мне надо с вами поговорить. Пойдемте в комнату.
Мама села на Лешкину тахту, прямо под бумажными часами, а мы, немного встревоженные, примостились по бокам. Ждали сейчас начнется разговор о всякой успеваемости, о всякой дисциплине, о всяких учительских жалобах Вот если бы
Мама вздохнула и сказала, пряча свои красивые глаза, как папа тогда в прихожей:
Ребята, вы уже почти взрослые. И умные
Почти, уточнил Алешка, почему-то взглянув на меня.
И умные, повторила мама, будто не решаясь продолжить. Но решилась: В общем, мы с папой решили пожить отдельно
Вот так и рухнуло все на свете. Я никак не мог и не хотел в это поверить. Мама и папа такие взрослые и умные и делают такую глупость. Ведь они с четвертого класса как взялись за руки, так и идут вместе. Шли, вернее.
Я посмотрел на Алешку я очень испугался за него. А он смотрел на маму широко распахнутыми глазами и хлопал ресницами. А потом деловито сказал:
Ага! Он, наверное, влюбился. В ту рыжую тетку, которая его увезла. Мама промолчала. Она ничего, немного красивая. Только ноги очень длинные. Она когда за руль садится, у нее голова между коленками торчит. Да, Дим?
Удивительный ребенок! Рухнул мир, распалась дружная семья, а он о каких-то рыжих длинных ногах! Я боялся, что мама сейчас заплачет, но она только поправила волосы и сказала:
Все! Об этом больше ни слова. И хорошенько запомните: если кто-то будет вас спрашивать о папе, ответ один не знаем, где он
И знать не хотим, резво добавил Алешка. Да, мам?
Мама пожала плечами:
Ну, может, не так уж резко
Да, мама у нас сильная, с характером. Да и Лешка не размазня. А меня эта новость чуть ли не раздавила. Конечно, мне приходилось слышать, что довольно часто муж и жена расходятся, создают новые семьи, начинают делить детей и имущество, но чтобы такое могло произойти в нашей дружной семье и в страшном сне не приснится
Мама ушла на кухню, Алешка за ней. Мне было слышно, как они о чем-то разговаривают. Почему-то довольно спокойно. И мне стало очень одиноко. Хотелось пожаловаться близкому человеку, услышать от него слово поддержки. Но тут я сообразил, что теперь в нашем доме я старший мужчина. И поддержка нужна не мне, а маме. Возьми себя в руки, Димон!
Я взял себя в руки и сел за сочинение. Тут у меня проблем не было. Наш классный руководитель по кличке Бонифаций считает, что у меня «определенно имеются способности к литературе». Сочинение получилось, я это чувствовал и свои, и чужие мысли уложились в него хорошо. Так что и не поймешь где мое, а где чужое.
Я позвонил Ирке, сказал, что сочинение готово, и напомнил, чтобы она не забыла переписать его своей рукой. А то ведь у нее тыща дел и занятий вполне может сдать непереписанное.
Тут опять пришла тетя Зина. Каждый вечер ходит. Теперь я знаю зачем. Маму поддерживает и успокаивает.
Лешку они из кухни выпроводили, но я решил все-таки попробовать «снять информацию». И начал шляться туда-сюда то в коридор почесаться, то на кухню попить, то в туалет зачем-то И кое-какие обрывки их разговора ухватил.
А кто она такая, разлучница твоя?
Они работали вместе, нехотя ответила мама. Она у них в научно-техническом отделе служила. Хороший специалист, Сережка говорил.
Я бы таких специалистов в мужской коллектив не допускала. Чтоб не разоряли. Тетя Зина помолчала. А из себя-то она как?
Симпатичная.
Ну уж не лучше нас с тобой! Вот дурак твой Серега! Лучше бы уж он ко мне ушел. Все к дому поближе. И к детям рядом был бы. А как ребята? Сказала?
Сказала. Переживают.
Может, вернется еще. Одумается. От такой, как ты, только сдуру можно уйти.
Ты вот что, Зинк, мама стала говорить тише, ты любишь посплетничать
А то! тетя Зина не обиделась, а даже обрадовалась.
Ты говори по дому, что он в дальней командировке. И обязательно вернется.
Сделаю, подруга. Давай-ка еще чайку тяпнем.
И помни, Зина, если кто-то совсем чужой поинтересуется у тебя о Сережке, ты скажешь
Уж я найду, что сказать! Тетя Зина произнесла эти слова таким тоном, что я даже испугался за того человека, которому эти слова придется услышать. Я ведь не очень из себя, но зато не дура. Все поняла!
А вот я не все понял из этого разговора. В голове у меня запуталось еще больше, и защемило в сердце.
Пошли тоскливые дни. Несмотря на то что весна добралась и до нашего микрорайона. Снег сошел с тротуаров, обрушился с крыш, деревья, отряхнувшсь от него, расправили свои ветки, готовясь одеть их свежей весенней листвой. Оживились голуби, еще больше обнаглели вороны. Возле помоек стали тусоваться и распевать дикие коты и кошки
Бонифаций раздал нам после проверки сочинения. Ирке он, сияя, сказал:
Вот уж от вас, Орлова, не ожидал!
Ирка покраснела от гордости и тут же отпросилась с урока в спортзал.
От тебя, Дима, я тоже не ожидал. Это Бонифаций сказал кислым голосом.
Еще бы! Все свои мысли я вложил в Иркино сочинение, а свое слепил из каких-то банальных остатков.
Ты о чем думал, Дима, когда писал?
Знали б вы, Игорь Зиновьевич, о чем я думал. Ничего не ответив, я сел и отвернулся окну. За ним синело чистое небо и неторопливо плыли по своим делам редкие кучки белых облаков
Иногда после уроков я не спешил домой не хотелось почему-то. Уходил в парк и бродил там собачьими тропками. В парке под деревьями кое-где еще лежал снег. Сморщенный, замусоренный скорей бы уж дотаивал. Мне почему-то порой казалось, что, когда весна совсем уж одолеет зиму, все повернется к лучшему.
Только одно меня сильно удивляло и даже обижало. Мама и Алешка почему-то не больно страдали. Конечно, мама иногда вдруг задумывалась, Алешка вдруг кидал быстрый взгляд на свои волшебные бумажные часы но ни мама, ни Алешка не заламывали руки («О, горе мне, горе!») и не хлюпали мокрыми носами. Заметил я только, что Алешка стал внимательнее к маме и даже без всяких уговоров съедал по утрам ненавистную овсянку. Сидит, стучит ложкой на тарелке, наворачивает. И задорно говорит маме про папу:
Ничего! Война придет хлебушка попросит. Да, мам?
Еще как попросит-то, кивала мама, сдерживая улыбку.
А мы ему не дадим! это Лешка злорадно сказал.
Ну мама немного замялась. Немножко все-таки покормим.
Ладно, покормим. И опять отпустим.
Там видно будет, говорит мама, забирая у него пустую тарелку.
Тут суматошный звонок в дверь: ворвалась тетя Зина.
Овсянку будешь? спросила ее мама.
Однозначно, подруга! Я вся в нерве! Сижу дома, никого не трогаю. Заходит какой-то хмырь. Тетя Зина обрисовала его жестами чуть немного от пола и в две руки в ширину. Пупс такой.
Теть Зин, вмешался Алешка, хмырь или пупс?
А что, есть разница? удивилась тетя Зина.
Однозначно. Хмырь худой, высокий и носастый. А пупс круглый и розовый.
Разбирается! хмыкнула тетя Зина в его сторону. Лопай овсянку.
Уже слопал, сказал Алешка. А дальше что?
А дальше этот хмыристый пупс вручил тете Зине листовку, где было радостное сообщение: «Мы открылись!» Новый магазин. Первому покупателю подарок. Если он сделает покупку на тыщу рублей.
Ну я его намылила, конечно. А он, подруга, знаешь, что спрашивает: мол, соседи ваши дома? Ну я говорю: к ним сейчас не ходи. Не до подарков им. От соседки мужик недавно ушел.
«Страдает?» спрашивает.
«Тебе-то что?» говорю.
«А куда ушел-то?» спрашивает.
«Дальний Восток», говорю. Ну он тут начал выступать: кто да кто, где да где? Я уж хотела его веником по башке, а тут мой Гоша как гаркнет мужским басом: «Отвали!» только мы этого пупса и видели.
Я особенно не прислушивался к этому трепу, но удивился, что маму он так заинтересовал. Она даже спросила:
Зинк, а он еще в какие-нибудь квартиры заходил? Ты не заметила?