Угу.
Вот нас и познакомили. Теперь я не чужая. Итак, как тебя зовут?.. Закрой рот, детка. А то некрасиво. Как тебя зовут?
Маманя грит...
Давайте я скажу, мисс: Кэти Мак-Герк, вот как ее зовут.
А, добрый день.
Боуби Кларк, недорост плюгавый.
Зато у меня папаня есть.
Мне такого папаню даром не надо; беспрокий твой папаня.
И что с того? Хоть какой. У тебя и такого нет.
Катись к шутам, жопа очкастая!
Сама-то! Козявка! Вот мамке скажубудешь знать, как обзываться.
...Кэти?
Чо?
На, возьми.
Чой-то?
Носовой платок. Подойди, возьми.
Обойдусь.
Как хочешь. Если не ошибаюсь, это был юноша по имени Бобби Кларк.
Ну-у. Говнюк он.
Кейт, надо сказать, я неприятно поражена. Мне и в голову не приходило, что девочки твоего возраста могут так сквернословить. Сколько же тебе лет, Кейт?
Восемь с половиной.
Боже праведный.
А вам скоко?
Быстро же у тебя слезы высохли. Ты, однако, дерзкая. Джеральд, заткни уши.
Руки у меня грязноваты, мэм, но уши я и так отключу.
Ты очень любезен. Мне сорок восемь лет, Кейт.
Фу ты, старуха совсем. У меня бабкеи то меньше.
Спасибо за откровенность, Кейт. На самом деле я не так уж стара, и живется мне куда лучше, чем прежде. Впрочем, это к делу не относится. Скажи, чем ты тут занималась в компании юных друзей?
Тута у нас олимпийские игры, миссис.
Да что ты говоришь? Я-то думала, возятся ребятишки в грязи, под дождем. Какие же виды спорта вас увлекают?
Всякие разные. Бегаем да прыгаем, вот.
А ты сама в каких видах выступаешь?
Ни в каких. Я сластями торгую, вот.
У тебя в сумке сладости?
Сумка не моямамани моей. Поношенная малость, да ладно. Маманя грит, забирай. Не думайте, я ее не стырила. Даже ручку сама прикрутила. Во, глядите.
Вижу. Значит, ты занимаешься поставкой кондитерских изделий, так?
Чо?
Ничего, это к делу не относится. Могу я у тебя купить чего-нибудь сладкого?
Ну. Токо осталось-то малехо совсем, вот. Шипучки нету.
Газированных напитков нет?
Не-а. «Айрн-Бру» нету, «Американской крем-соды» нету. Обои бутылки ушли.
Давай тогда конфету.
Вам какую? Есть «пенни-дейнти», есть «блэк-джек». И в пакетиках чо-то осталось.
Я, пожалуй, возьму «пенни-дейнти».
С вас пенни-полпенни.
Сколько?
Пенни-полпенни.
Полтора пенса?
Ну.
За одну-единственную «пенни-дейнти»?
Такая цена.
Но это на пятьдесят процентов превышает стандартные расценки розничной торговли.
Чо с того? Такая цена.
Понимаю. Однако цена существенно завышена, ты не находишь?
Ну. Такая цена. Берете или нет?
Джеральд, у тебя есть мелочь?
Может, и есть, мэм. Обождите чуток... Вот, нашел трехпенсовик. Подойдет, мэм?
Благодарю, Джеральд. Конфетку хочешь?
Спасибо, мэм. Не откажусь.
Давай так договоримся, Кейт: я заплачу тебе два с половиной пенса, а ты мне дашь две «пенни-дейнти». Идет?
Не-а.
Почему?
За две штуки три пенса надо.
Но я беру практически оптом и рассчитываю на скидку.
Чо? Это как?
Разве тебе не предоставили скидку, когда ты оптом брала свой товар?
Миссис, да я его с автомата брала, на автобусной остановке.
Ага, значит, брала в розницу. Все равно, это твое личное дело. Мое предложение остается в силе. Два с половиной пенса за две штуки.
Не-а.
Кейт, у твоих приятелей, похоже, забеги близятся к концу. Может, у тебя вообще ничего больше не купят. Останется на руках залежалый товар. Я делаю тебе разумное предложение. Вот: держи три пенса. Давай мне две «пенни-дейнти» и полпенни сдачи.
Не-а. За две штуки три пенса надо.
В розничной торговле упрямство только вредит делу, Кейт. Гибкостьвот что помогает предприятию выстоять при колебаниях рынка.
Чо?
Дождь льет все сильнее, Кейт. Я-то сижу, где сухо. А ты уже промокла до нитки, твои дружки расходятся. Две штуки за два с половиной пенса.
Не-а.
Напрасно упираешься, Кейт. Удерживать или регулировать маржуэто должен подсказывать голый расчет, а не самолюбие.
Сама знаю. Давайте сюда три пенса, а я намдве «пенни-дейнти» да еще один «блэк-джек» в придачу. Хотя они идут по паре за пенни-полпенни или по триза два пенса.
Хочешь продать с нагрузкой. Резонно. Ну, гак и быть. Договорились. Держи деньги. Спасибо тебе. Джеральд!
Да, мэм?
Лови.
Благодарствую.
Вот что, Кейт. «Блэк-джек» отдаю тебе обратно: у меня от него зубы желтеют... Ну, что еще?
Маманя грит, у чужих незя конфеты брать.
Кейт, не глупи: ты же сама мне их только что продала. Но по большому счету, твоя мама совершенно права. Раз ты отказываешься...
Нет, ладно, давайте. Спасибочко.
Да ты совсем голодная.
Ну. Разве ж конфетой наешься?
Как у нас дела, Джеральд?
Почти готово, мэм. Только гайки затянуть. Через пять минут поедем.
Отлично. И часто ты этим занимаешься, Кейт?
Че? Торгую?
Да, именно.
Не-а. Первый раз. Хочете, секрет скажу?
Что-что? Секрет?
Ну. Побожитесь, что не сболтнете.
Обещаю.
«Вот те крест и чтоб мне сдохнуть»?
Именно так.
Деньги мне дядя Джимми дал. Монетки, чтоб поиграть.
Вот как?
Ну. А монетки-то ирландские, он на корабле в Ирландию плавал.
Ирландские пенни?
Ну. От наших не отличить, вот; токо на них арфа выбита. Для автомата тик-в-тик подходят.
Дядя их тебе подарил? Ничего не потребовал взамен?
Не-а. Отдалда и все.
Ха! Выходит, ты даже розничную цену не платила! Каждый вырученный пенничистая прибыль! Ну и плутовка! Джеральд, ты слышал?
Я поражен до глубины души, мэм. Какое, однако, предприимчивое создание.
Ну. Токо не все само в руки идет. Надо и свои денежки выкладывать. А шипучку, пришлось сказать, для мамани беру. Две бутылки задолжала.
По какой цене ты продавала шипучку?
Пенни чашка.
Чашки у мамы взяла?
Ну. Все одно, миссис, они до вечера без надобности.
Понимаю. А, добрый день. Кейт, кто этот юноша?
Да это ж Саймон.
Здравствуйте, Саймон.
Здрасьте, мисс. Кейти, я весь промок. Домой хочу. А ты че? Идешь?
Угу. Вот тебе «пенни-дейнти». Сосульку из пакетика хочешь?
А то!
Дома получишь, ладно?
Ладно. Спасибочко, Кейти. Побежали домой, а? С меня прямо текет. Через канаву прыгал да сорвался.
Так-так-так. Попытаюсь угадать. Саймон выполняет функции охранного агентства.
Не, он смотрит, чтоб эти говнюки у меня денежки не стырили.
Это оно и есть. Кейти, ты, конечно, не сядешь в машину к посторонним, но скажи хотя бы, где ты живешь. Я хочу побеседовать с твоей мамой.
Миссис, да вы ж побожились, что не сболтнете! Вас Боженька накажет, раз сказали «вот те крест и чтоб мне сдохнуть». Сдохнете, как пить дать! Вот увидите. Я не стану просто так болтать!
Кейт, Кейт, успокойся. От меня никто не узнает о происхождении твоего стартового капитала... о пенсах, которые ты опустила в автомат. Я побожиласьзначит, не сболтну.
Ну, смотрите.
Кейт, у тебя мама, похоже, совсем молодая, верно? А папа, видимо, с вами не живет, правильно я понимаю? У тебя нарядное платье, только оно тебе тесновато и для такой погоды не годится. Ты бегаешь голодная и оттого плохо растешь. А в школу ходишь? Хорошо учишься?
Мне домой пора.
Можем ехать, мэм.
Спасибо, Джеральд. Одну минуту. Кейт, вернись. Я с тобой говорю серьезно. Это важный разговор. Ты собираешься провести здесь всю свою жизнь? Отвечай. Кем ты хочешь стать, когда вырастешь, Кейт?
... прихмахершей.
Думаешь, это сбудется?
А че?
Кейт, а тебе известно, на кого еще можно выучиться?
...моя подружка, Гей л, хочет пойти на стюардессу.
Завязывай ты, Кейти. Я уж промерз.
И парикмахер, и стюардессаэто неплохие профессии, Кейт, но я уверена: ты способна на большее, было бы желание. Просто ты еще многого не знаешь. Позволь мне все же поговорить с твоей мамой. Не возражаешь?
Слышь, Кейти, я весь промерз, в задницу.
Миссис... а вы, часом, не злодейка?
Нет, Кейт. Я, конечно, не святая, и в прошлом, фигурально говоря, тоже пускала в ход ирландские пенсы, но я не злодейка. Джеральд, ответь: я злодейка?
Ни в коем разе, мэм. По мне, высама доброта.
Кейти, завязывай... хватит языком трепать.
Ладно уж, поедем с вами, раз так. Вы и взаправду нас подвезете?
Ну, разумеется.
Угу. Двигай сюда, Саймон. Домой поедем во на какой машине, эта тетенька нас подвезет. Ноги вытирай.
Че?
Так состоялось мое знакомство с миссис Элизабет Тэлман, сотрудницей Второго уровня в o"Бизнесе"; это произошло дождливым субботним вечером осенью 1968 года в предместье Коутбриджа, что к западу от Глазго.
Миссис Тэлман принадлежала к разряду тех людей, которые всегда казались мне на полголовы выше, чем на самом деле. Даже сейчас у меня в памяти возникает образ статной, элегантной дамы, гибкой и стройной, тогда как родная мать вспоминается мне понурой коротышкой, хотя они были примерно одинакового телосложения, а ростом различались не более чем на пару дюймов. Дело, наверно, в том, что миссис Тэлман никогда не сутулилась. У нее были длинные, черные, как вороново крыло, волосы, которые она перестала красить, да и то не сразу, только когда ей перевалило за семьдесят (у моей матери волосы были невзрачно-мышиными, а я не то русая, не то блондинканаверно, в бабку по материнской линии). Миссис Тэлман отличали удлиненные пальцы, крупный рот и непривычный выговор, который звучал то как американский, то как британский, а то и вовсе по-другому, экзотически, дразняще-чуждо. В природе существовал и мистер Тэлман, но он обретался в Америке; они охладели друг к другу, не прожив вместе и года.
Сперва миссис Тэлман приказала Джеральду отвезти домой Саймона, а затем мы остановились у местной лавчонки, чтобы я купила две бутылки газировки в погашение долга. Уже подъехав к дому, мы увидели, как моя родительница нетвердой походкой ковыляет из паба, прихватив спиртное навынос.
Наверно, миссис Тэлман не рассчитывала в тот момент услышать от нее осмысленные речи, а потому обещала приехать на следующее утро.
Мать грозилась меня поколотить, чтобы неповадно было якшаться с кем попало. В тот вечер, напившись до беспамятства, она прижала меня к себе, дыша мне в лицо приторным запахом крепленого вина. Я старалась не ворочаться, чтобы не нарушить это затянувшееся проявление нежданной ласки, а сама явственно ощущала терпкие, изысканные, манящие ароматы, которыми веяло то ли от машины, то ли от самой миссис Тэлман.
Каково же было мое удивление, когда заезжие гости и впрямь объявились на другое утро. Мать еще отсыпалась; дождавшись, пока она натянет платье, мы поехали кататься. Мне вручили батончик «милки-вэй» и велели сесть на переднее сиденье, рядом с Джеральдом; там было здорово, только я изводилась от невозможности подслушать, что говорится сзадимешала стеклянная перегородка. Джеральд без устали меня смешил, выдумывая, как отзываются о нас встречные водители, и даже разрешил пощелкать тумблером на панели управления. Тем временем на заднем сиденье моя мать угощала миссис Тэлман своими дешевыми «вудбайнз», а та протягивала ей пачку «собранье»; они что-то живо обсуждали.
В ту ночь я впервые за много лет спала вместе с матерьюдо самого утра. Она прижимала меня к себе еще неистовее, чем накануне, и мне было невдомек, почему у нее по щекам текут горячие слезы.
Наутро приехал Джеральд, который отвез нас с матерью в Эдинбург и притормозил в конце Принсес-стрит, у роскошного, внушительных размеров отеля из красного песчаника, где останавливалась миссис Тэлман. Ее самой там не оказалось: у нее были какие-то срочные дела в городе. Нас провели в просторные апартаменты, где, невзирая на смущение матери и мои поили, меня выкупали, хотя я умывалась дома, подвергли медицинскому осмотру (всем этим занималась матрона в белом халате), а потом смяли мерку и одели в крахмальную блузку, юбочку и жакеттак мне впервые в жизни досталась неношеная одежда. Отчасти мой ужас объяснялся тем, что я приняла эти комнаты за сущий проходной двор, где могли шляться все, кому не лень, и глазеть на меня, раздетую до трусов; мне и в голову не пришло, что это комнаты миссис Тэлман, снятый ею номер-люкс.
Меня повели в соседнее помещение, где какой-то незнакомый человек задал мне множество вопросов и задачек: у него были наготове и чисто арифметические примеры, и разнообразные задания: найти что-нибудь лишнее или общее в списке слов, рассмотреть сперва один листок с начерченными фигурками, потом другой и определить, какая фигурка из второго набора больше подходит к первому; были даже короткие истории, для которых он просил меня придумать окончание. Я увлеклась этим занятием. Потом он вышел, оставив меня разглядывать книжку комиксов.
Наконец появилась миссис Тэлман, которая повела нас обедать в ресторан отеля. Она заметно обрадовалась встрече со мной, а мою мать даже расцеловала в обе щеки, отчего меня охватила жгучая ревность, только я не могла разобраться, к которой из них двоих. За обедом, когда мы с матерью исподтишка переглядывались, пытаясь угадать, какая вилка для чего предназначена, мне был задан вопрос: не хочу ли я пойти в специальную школу. Помню, меня обуял страх. Я считала, что в спецшколе держат дрянных мальчишек, которые попались на краже или хулиганстве; но когда недоразумение разъяснилось и меня уверили, что каждый вечер можно будет возвращаться домой, я согласилась попробовать.
Уже на следующий день меня привели в женскую школу мисс Стутли в Рутерглене. Я оказалась на год старше своих одноклассниц, но телосложением уступала всем остальным, а росточком была ниже многих. Тогда я полдня, а то и больше сносила издевки, после чего ввязалась в драку на большой перемене и сломала нос одной из обидчиц. Под угрозой исключения мне пришлось смиренно выслушать не один суровый выговор.
По вечерам к нам домой приходил репетитор, который давал мне дополнительные уроки.
Миссис Тэлман устроила мою мать на завод конторского оборудования в Степпсе; именно на этот завод ехала сама миссис Тэлман, когда у автомобиля спустила шина. Мы стали лучше питаться, купили приличную мебель, телефон и, наконец, цветной телевизор. Выяснилось, что мои многочисленные дяди вовсе не приходятся мне родней; мать перестала обивать чужие пороги.
По окончании школы я поступила в Кенсингтонскую академическую гимназию в Бирсдене, и мы переехали из своей убогой халупы, стиснутой с обеих сторон такими же развалюхами, в дом классом повыше, в Джорданхилле. Теперь мать взяли на другой завод, где выпускались не калькуляторы, а более хитрые машины, называемые компьютерами. Замуж она так и не вышла, но на отдых с нами всегда ездил добрый знакомый, мистер Буллвуд. Каждые два-три месяца нас навещала миссис Тэлман, которая неизменно привозила мне в подарок книги, а материпластинки, милые безделушки и что-нибудь из одежды.
Моя мать скоропостижно умерла на Пасху 1972 года, когда я была на каникулах в Италии. Мы с одноклассницами все вместе добирались до Рима на автобусах, паромах и поездах, а обратно я летела на самолете в одиночку. Миссис Тэлман и мистер Буллвуд встретили меня в аэропорту, откуда мы поехали прямо на коутбриджское кладбище; за рулем, как всегда, сидел Джеральд. День выдался теплый и солнечный; помню, я смотрела, как в крематории перед гробом опускается занавес, и переживала, что никак не могу выдавить слезу.
Потом ко мне подошел убогий мужичонка с трясущимися руками, в засаленном, мешковатом костюме, с траурной повязкой на рукаве и, обдав меня запахом перегара, слезливо признался, что онмой отец. Миссис Тэлман положила мне руку на плечо; я не противилась, когда она повела меня к выходу. Тот недомерок разразился бранью нам в спину.
Жизнь опять круто переменилась. Меня отправили учиться в Швейцарию, в международный пансион, принадлежавший фирме, в которой работала миссис Тэлман. Там было тоскливо, но не хуже, чем на протяжении тех месяцев, что отделяли смерть моей матери от окончания семестра в Кенсингтонской гимназии. Я готовилась получить диплом бакалавра; единственной отдушиной были вылазки на каток и горнолыжные трассыв полном одиночестве.
Мое ученическое окружение составляли неприступно-блестящие девушки из таких семей, где, наверно, из поколения в поколения передаются бездны денег, утонченных манер и способностей; попадались и безмозглые очаровашки, которых выдавал визгливый хохот. В этом институте благородных девиц мечты воспитанниц не простирались дальше удачного замужества. Я закончила учебу с отличием, получив несколько грамот за особые успехи. Впереди был колледж Брейзноуз в Оксфорде. Миссис Тэлман меня удочерила, и я стала носить ее фамилию.