Однако не исключено, принц, что к власти там вернутся коммунисты, с расстановкой произнес Хейзлтон. Если бы у меня не было уверенности, что Ельцинзаурядный пьяница и шут, я бы решил, что онзамаскированный коммунист, которому поручено делать вид, будто он строит капитализм, а потом развалить дело до такой степени, чтобы брежневская эпоха показалась золотым веком, а марксисты-л е-п инистыспасителями.
Миз Тэлман, прозвучал вдруг резкий, скрипучий голос мадам Чассо, если не ошибаюсь, вы недавно побывали в России. Не поделитесь ли своими соображениями на сей счет?
Я выпустила немного сигарного дыма. До этого момента я намеревалась помалкивать, потому что ранее проявила опасный радикализм: сравнила реакцию Запада на махинации олигархов со страховыми фондами, с одной стороны, и реакцию на разрушения, причиненные недавним ураганом «Митч», с другой. Сравнение получилось нелестным: в первом случае на считанные дни создали резервный фонд в несколько миллиардов долларов США, а во второмнехотя обещали порядка двух миллионов, выдвинув условие пресечь все крамольные требования моратория на долги илибоже упасиполного их списания.
Да, мне довелось там побывать, подтвердила я. Но в мои задачи входило ознакомление с некоторыми перспективными технологиями, а не с государственным строем.
На самом деле, вступил в беседу Адриан Пуденхаут, русские создали свой вариант капитализма по образцу тех картин западной жизни, которые рисовала советская пропаганда. Им внушали, что Западэто разгул преступности, поголовная коррупция, неприкрытая страсть к наживе, многомиллионный бесправный класс голодающих и кучка злобных, алчных мошенников-капиталистов, попирающих закон. Конечно, даже в самые трудные времена Запад и отдаленно не напоминал такую картину, но русские построили у себя именно этот вариант.
Хотите сказать, радиостанция «Свободная Европа» не убедила их в преимуществах сладкой жизни на Западе? с улыбкой поинтересовался Хейзлтон.
Может, и убедила, согласился Пуден-хаут, а может, люди в большинстве своем считали это такой же пропагандой, только с противоположным знаком, и выводили среднее.
Советский Союз никогда не опускался до такой клеветы на Запад, возразила я.
Неужели? переспросил Пуденхаут. А мне показалось, что именно так и было: я смотрел старые фильмы.
Видимо, очень старые и не очень показательные. Дело в том, что нынешний строй в России нельзя назвать капиталистическим. Люди не платят налоги, поэтому государство не платит рабочим и служащим; значительная часть населения живет за счет натурального хозяйства и бартера. Накопления капитала ничтожны, равно как и повторное инвестирование и экономическое развитие, потому что все деньги перекачиваются в швейцарские банки, в том числе в наши. На самом деле это не цивилизованный строй.
Я не утверждаю, будто все русские считали западный образ жизни таким кошмаром, каким его подчас изображали, сказал Пуденхаут. Просто наблюдается занятная симметрия в том, как они копируют карикатуру, а не реальность. Думаю, они сами об этом не догадываются.
Надо же, а вы вот догадались, заметила я.
Что, по-вашему, мы можем предпринять в такой ситуации? спросил Хейзлтон.
Для извлечения выгоды или для оказания помощи?
Хорошо бы, пожалуй, и для того, и для другого.
Я задумалась.
Мы бы, наверно, оказали услугу цивилизации, если бы организовали убийство... (тут я назвала довольно известного российского политика).
Пуденхаут зашелся грубым хохотом. Голубые глаза Хейзлтона сузились в сетке мелких морщин.
Сдается мне, мы уже связаны с этим господином кое-какими делами. Не спорю, иногда он выглядит фарсовым персонажем, но, скорее всего, не так страшен, как его малюют.
Я подняла брови, не сдержав улыбку. В другом конце стола кто-то из мужчин прочистил горло.
Принц, сидевший рядом со мной, чихнул. К нему тут же подскочил слуга с носовым платком.
А вы, миз Тэлман, склонны думать, что он именно так страшен, как его малюют? непринужденно спросил Хейзлтон.
Меня не покидает странное чувство, что кто-то вроде меняхотя скорее мужчина, уточнила я с общей улыбкой, поймав на себе встревоженный взгляд Стивена Бузецки, сидел за этим столом лет этак семьдесят тому назад и говорил примерно то же самое о Германии, где появился фарсовый персонажмелкий политикан Адольф Гитлер. Только сейчас я осознала, что говорю с излишней прямотой. Пришлось напомнить себенаверно, с запозданием, какой властью обладают многие из присутствующих. Адриан Пуденхаут снова зашелся хохотом, но, заметив, как спокойно и внимательно смотрит на меня Хейзлтон, быстро осекся.
Неожиданная параллель, миз Тэлман, произнес Хейзлтон.
Гитлер? встрепенулся дядя Фредди, словно его разбудили. Ты сказала Гитлер, милая? Я кожей чувствовала, что все взгляды устремлены на меня. Только герр Тишлер из соображений тактичности изучал свою сигару.
Самое неприятное заключается в том, что гарантировать ничего нельзя, здраво рассудил Стивен Бузецки. Если бы семьдесят лет назад Гитлера застрелили, на его место пришел бы другой, но это отнюдь не значит, что события развивались бы по-иному. Все зависит от того, что полагать более важным: роль личности или роль общественных сил. По-моему, так. Он пожал плечами.
Очень хочу надеяться, что мое мнение ошибочно. Я смягчила тон. Возможно, так оно и есть. Но в настоящее время Россия наводит именно на такие мысли.
Гитлер был сильной личностью, отметил М. М. Абилла.
Да, у него вагоны для скота ходили строго по расписанию, согласилась я.
Он определенно был злым гением, провозгласил принц, но ведь Германия находилась в плачевном положении, когда он пришел к власти, верно? Сувиндер Дзунг устремил взгляд на герра Тишлера, словно ища поддержки, но был проигнорирован.
О да, не выдержала я. Зато она оказалась в куда более завидном положении после того, как по ней прошлась сотня красноармейских дивизий, а с неба обрушились тысячи бомб.
Ну, в каком-то... начал Стивен Бузецки.
Неужели вы всерьез убеждены, миз Тэлман, перебил его Хесус Бесерреа, повысив голос, что нам следует заняться отстрелом политиков?
Нет, отрезала я, глядя на Хейзлтона. Мне было известно, что он уже многие годы извлекает немалую прибыль и для себя, и для «Бизнеса» в Центральной и Южной Америке. Я убеждена, что у нас даже мысли такой не должно возникать.
А если она вдруг возникнет, с ледяной улыбкой сказал Хейзлтон, мы ее тут же прогоним, потому что иначе мы станем бандитами, вы согласны, миз Тэлман?
Не было ли это началом травли? Меня явно провоцировали и дальше копать себе яму.
Мы станем такими, как все. Я посмотрела на дядю Фредди, который негодующе мигал из-под облачка седых волос Но в процентном соотношении, как выразился мистер Ферриндональд, головной боли нам, возможно, достанется меньше, чем всем остальным.
Головная боль тоже бывает на пользу, вставил Пуденхаут.
Все относительно, сказала я. С точки зрения эволюции, лучше залечить рану и набраться сил, чем ходить на охоту с разбитой головой. Но это...
Но это вопрос дисциплины, так ведь? подхватил Пуденхаут.
В каком смысле?
Разбитая голова послужит уроком.
В каком-то одном отношении. Но ведь есть и другие аспекты.
Бывает, что других аспектов нет.
Неужели? Я расширила глаза. Кто бы мог подумать.
Возьмем, к примеру, ребенка, терпеливо объяснил он. Его можно долго убеждатьи ничего не добиться, а можно дать ему хорошего шлепкаи все станет на свои места. Так обстоит дело в семье, в школе... везде, где одна сторона лучше знает, что пойдет на пользу другой.
Понятно, мистер Пуденхаут, сказала я. А вы бьете другую сторону? Я хочу сказать, вы бьете своих детей?
Я их не бью, развеселился Пуденхаут, но иногда шлепаю. Он обвел взглядом присутствующих. В каждой семье непослушным достается на орехи, верно?
А вас в детстве били, Адриан?
И частенько, ухмыльнулся он. В школе. Он' снова обвел взглядом остальных, но на этот раз слегка опустил голову, словно исподволь гордясь этим подтверждением своего храброго отрочества. Мне это пошло только на пользу.
Боже праведный, ужаснулась я, надо понимать, вы и в противном случае были бы таким же, как теперь?
Насколько мне помнится, у вас ведь нет детей, Кейт? спросил он.
Да, это правда, подвердила я.
Значит, не вам...
Значит, не мне об этом судить, так? легко подхватила я. Однако я очень хорошо помню свое собственное детство.
По-моему, нам всем еще нужно учиться думать, как бы невзначай вмешался Стивен Бузецки, вжимая сигару в пепельницу из оникса. Вот пусть меня кто-нибудь научит думать, что от рулетки один вред. Он с улыбкой поглядел в сторону дяди Фредди, который совсем пал духом. Сэр, ваше казино уже открыто?
Казино! встрепенулся дядя Фредди, расправляя плечи. Отличная мысль!
Возьми меня, Стивен.
Это будет нечестно, Кейт.
Тогда давай я тебя. Тебе ничего не придется делать. Я сама обо всем позабочусь. Это будет сказка, мечта. Ты сделаешь вид, будто между нами ничего не было.
Это тоже будет нечестно.
Все будет честно. Абсолютно честно. Поверь мне, это будет самый честный, самый приятный, самый блаженный миг нашей жизни. Я это знаю. Знаю наверняка. Чувствую нутром. Верь мне. Просто скажи «да»и все.
Кейт, я дал обещание. Принес клятву перед алтарем.
Ну и что? Все приносят эту клятву. Ее можно забыть.
Да, многие погуливают на стороне.
Все без исключения.
Ничего подобного.
Мужчинывсе.
Нет, не все.
Из моих знакомыхвсе. Кроме тех, кто домогается меня.
Причина в тебе. Ты притягиваешь как магнит.
Всех, кроме тебя.
Нет, меня тоже.
Но ты не поддаешься.
К сожалению.
Мы стояли в потемках у каменной стены на краю длинного отражающего озера; замок был у нас за спиной. В тот вечер дядя Фредди впервые опробовал недавно восстановленное факельно-газовое освещение; Сувиндеру Дзунгу доверили зажечь пламя, и в честь этого события, к нескрываемой радости принца, была открыта небольшая мемориальная доска. Газ бурлил и булькал, издавая уморительные звуки, словно в каждом из сотни водоемов кто-то громко пукал. Вверх рвались языки пламени из отдельно стоящих факелов, укрепленных на широком обсидиановом основании. Уходя на полтора километра вдаль, огни сплетались желтыми гроздьями, становились все меньше и наконец превращались в крошечные стежки, прострочившие ночь.
Если внимательно приглядеться, можно было различить и маленькие голубые конусы сигнальных огоньков, которые с шипеньем вырывались из тонких медных патрубков, торчавших из воды в центре каждого темно-бурлящего источника пламени.
Я успела сделать пару ставок в казино (сейчас я тоже делала ставку, правда, без особой надежды на выигрыш). Успела побеседовать с гостями, даже кое-как помирилась с Адрианом Пуденхаутом; успела вежливо, но твердо отказать Сувиндеру Дзунгу, когда он пытался заманить меня в свои апартаменты; успела вместе со всеми постоять на террасе и полюбоваться фейерверком, расцветившим ночное небо над долиной; при этом мне приходилось время от времени стряхивать усеянную перстнями правую руку принца, который пристроился рядом и пытался оглаживать мой зад. В замке тем временем можно было побаловаться наркотиками или посмотреть живое секс-шоу, которое по желанию зрителей вполне могло перерасти в оргию.
Я успела перекинуться парой слов с поэтом и сопрано, успела ощутить себя неприлично желторотой рядом со стареющим рок-певцом, по которому в юности сходила с ума, успела ответить на любезности американского дирижера и оксфордского профессора. Я проявила внимание к Колину Уокеру, который стоял этаким мускулисто-бронзовым памятником Армани за спиной у Хейзлтона, игравшего в «блэк-джек», и спросила, как ему нравится в Британии. Он ответил, негромко и сдержанно, что, мол, только вчера прилетел, но пока все идет хорошо, спасибо, мэм.
Я успела потрястись под рейв-музыку (если ничего не путаю) с молодыми сотрудниками и гостями в одном из малых танцевальных залов, а потом более чинно потопталась под мелодии сороковых-пятидесятых годов с руководством высшего звена в главном зале, где играл биг-бэнд. Сувиндер Дзунг, стремительный и неотразимый, сделал со мной пару кругов с обводками и наклонами, хотя к тому времени его вниманием, слава богу, начали завладевать две гибкие красотки, блондинка и рыжая, которых, как легкую кавалерию, определенно бросил в бой дядя Фредди, чтобы облегчить мою участь.
Именно в этом зале я наконец-то разыскала Стивена Бузецки, уговорила пригласить меня на танец, а потом сама направила его к дверям, на свежий ночной воздух, и, наконец, на террасу, откуда мы в очередной раз полюбовались факелами на отражающем озере. Я сбросила туфли и отдала их Стивену, когда мы шли по траве.
В парке было свежо, и моя черная с синевой обновка от Версаче, короткая и открытая, не давала никакой защиты от холода; под этим предлогом я обняла Стивена, так что ему волей-неволей пришлось, в свою очередь, обнять меня и накинуть мне на плечи пиджак, хранивший его запах. Из карманов торчали мои туфли.
Стивен, ты богатый, красивый и добрый мужик, но жизнь так коротка, черт побери. Что тебя не устраивает? Сжав кулак, я легонько ткнула его в грудь. Я? Неужели я такая страшная? Или старая? В этом, наверно, вся загвоздка, да? Я для тебя слишком стара.
Тускло-желтые отблески пламени, с гудением рвущегося на свободу, освещали его лицо, на котором заиграла усмешка:
Кейт, мы это уже проходили. Ты одна из самых красивых и привлекательных женщин, которых мне посчастливилось видеть.
По-детски прильнув к его груди, я покрепче стиснула объятия, а сама умилилась и обрадовалась этой вынужденной и неприкрытой лжи.
Значит, мой возраст тут ни при чем, прошептала я ему в грудь.
Он рассмеялся:
Ты ведь моложе меня, а на вид тебе не дашь даже твоих лет. Довольна?
Да. Нет. Отстранившись, я заглянула ему в глаза. Что дальше? Как ты относишься к женщинам, которые сами проявляют инициативу?
Все это, как он выразился, мы уже проходили, но ситуация напоминала круг в танце, который проходишь снова и снова. Впервые такой разговор возник у нас четыре года назад, и я высказала предположение, что онгей. Стивен закатил глаза.
Только тогда я поняла всю меру его порядочности. Он закатил глазаи это само по себе могло показаться нелепой ужимкой, но сколь многое сразу стало явным: что он уже не раз попадал в такое положение; что отвергнутые, сбитые с толку женщины в порыве уязвленного самолюбия не раз называли его «голубым»; что его уже мутило от этого подозрения.
Мне открылось, что настолько сдержанно он вел себя не со мной одной, но и со многими другими женщинами, если не со всеми. Ему не свойственно было ломаться или мучить другихон просто-напросто хранил верность своей жене. Вот такая безупречная порядочность. Мы о ней намеренно забываем, правда? Но если он изменит с тобою, то когда-нибудь изменит и тебе.
Встретить такого человекавсе равно что выиграть первый приз, открыть золотую жилу, заключить главную сделку своей жизни... и тут же узнать, что приз уплыл из-под носа, делянку давно застолбили, а бумаги подписал кто-то другой.
Мы с подругами не раз возвращались к этой теме. Дожив до определенного возраста, вдруг замечаешь, что стоящие кандидаты давно разобраны. Но чтобы разобраться, кто чего стоил, необходимо дожить до определенного возраста. И что прикажете делать? Наверно, выходить замуж как можно раньше и надеяться на лучшее. Или дожидаться, пока появятся разведенные, и выбирать из числа обманутых, а не изменников. Или снизить планку. Или поставить перед собой другие жизненные цели, для достижения которых надо быть самостоятельной личностью, а не половинкой супружеской пары. Вообще говоря, я считала, что мне больше всего подходит именно такой путь, пока не встретила Стивена.
Если женщина сама проявляет инициативуэто только лестно.
Но ты на это не поддаешься.
Что я могу тебе ответить? Я зануда-однолюб.
(На самом деле это, конечно, означалопоскольку он был абсолютно честен, далеко не глуп и осторожен в ответах, что когда-то, всего лишь однажды, он преступил черту и теперь знал, что почем; от этой мысли я еще больше расстроилась, потому что согрешил он не со мной, так что я потерпела фиаско не один раз, а целых два.)
Все это делают, Стивен.