Ди Ди остановила машину у элегантной забегаловки. Солнечный дворик со стульями и столиками, люди сидели и ели, беседовали и пили кофе. Мы прошли мимо черного мужика в сапогах, джинсах и с тяжелой серебряной цепью, обмотанной вокруг шеи. Его мотоциклетный шлем, очки и перчатки лежали на столе. Он сидел с худой блондинкой в комбинезоне травяного цвета, она посасывала мизинец. В ресторане было битком. Все молодые, прилизанные, никакие. Никто на нас не таращился. Все тихонько разговаривали.
Мы вошли, и бледный худосочный юноша с крошечными ягодицами, в узеньких серебристых брючках, 8-дюймовом ремне с заклепками и сияющей золотой блузке провел нас к столику. Уши у него были проколоты, он носил крохотные голубые сережки. Его усики, словно прочерченные карандашом, казались лиловыми.
Ди Ди, сказал он, что происходит?
Завтрак, Донни.
Выпить, Донни, сказал я.
Я знаю, что ему нужно, Донни. Принеси «золотого цветка», двойной.
Мы заказали завтрак, и Ди Ди сказала:
Нужно немного подождать, чтобы приготовили. Они тут всё готовят под заказ.
Не трать слишком много, Ди Ди.
Это все списывается на представительские. Она вытащила черный блокнотик: Так, давай поглядим. Кого я приглашаю сегодня на завтрак? Элтона Джона?
Разве он не в Африке?
О, правильно. Ну а как тогда насчет Кэта Стивенса?
Это еще кто?
Ты что, не знаешь?
Нет.
Так я его открыла. Будешь Кэтом Стивенсом.
Донни принес выпить, и они с Ди Ди поговорили. Казалось, они знают одних и тех же людей. Я же не знал никого. Меня трудновато привести в восторг. Мне было наплевать. Мне не нравился Нью-Йорк. Мне не нравился Голливуд. Мне не нравилась рок-музыка. Мне вообще ничего не нравилось. Возможно, я боялся. Вот в чем все делоя боялся. Мне хотелось сидеть в одиночестве в комнате с задернутыми шторами. Вот от чего я тащился. Я придурок. Я ненормальный. А Лидия уехала.
Я допил коктейль, и Ди Ди заказала еще один. Я стал ощущать себя содержантом, и это было клево. Так легче развеять тоску. Нет ничего хуже, чем когда нищаешь и тебя бросает женщина. Пить нечего, работы нет, одни стены, сидишь, пялишься на них и думаешь. Так женщины на тебе отвязываются, но им самим от этого больно, и они слабнут. Или же мне просто нравилось в это верить.
Завтрак был хорош. Яйца с гарниром из разных фруктов ананасы, персики, груши молотые орехи, заправка. Хороший завтрак. Мы доели, и Ди Ди заказала мне еще выпить. Мысль о Лидии по-прежнему оставалась во мне, но Ди Ди была мила. Разговаривала определенно, и меня это развлекало. Она могла меня рассмешить, а мне того и подавай. Смех мой весь сидел внутри, ожидая случая вырваться ревом наружу: ХАХАХАХАХА, о боже мой, о господи ХАХАХАХА. Когда это произошло, стало так хорошо. Ди Ди знала кое-что о жизни. Ди Ди знала: что случилось с одним, случалось с большинством из нас. Жизни наши не так уж сильно различаютсяхоть нам и нравится думать, будто это не так.
Боль странна. Кошка убивает птичку, дорожная авария, пожар Боль нагрянет, БАХ, и вот она ужесидит на тебе! Настоящая. И для всех, кто смотрит со стороны, ты выглядишь по-дурацки. Будто вдруг сделался идиотом. От этого нет средства, если только нет знакомого, который соображает, каково тебе и как помочь.
Мы вернулись к машине.
Я знаю, куда тебя свозить, чтобы ты развеялся, сказала Ди Ди. Я не ответил. За мною ухаживали, как за инвалидом. Я им и был.
Я попросил Ди Ди остановиться возле бара. По ее выбору. Бармен ее знал.
Вот здесь, сказала она мне при входе, тусуются многие сценаристы. И кое-кто из мелкой театральной публики.
Я невзлюбил их всех немедленнорассиживают с умными и высокомерными рожами. Взаимоуничтожаются. Хуже нет для писателязнать другого писателя, а тем паченескольких других писателей. Как мухи на одной какашке.
Давай возьмем столик, сказал я. Вот он я, писатель на шестьдесят пять долларов в неделю, сижу рядом с другими писателямитеми, что на тысячу долларов в неделю. Лидия, подумал я, я уже близок. Ты еще пожалеешь. Настанет день, и я буду ходить по модным ресторанам и меня станут узнавать. У них заведется особый столик для меня в глубине, поближе к кухне.
Мы взяли себе выпить, и Ди Ди на меня взглянула:
Ты хорошо вылизываешь. Ты так вылизываешь, как мало кому удается.
Лидия научила. Потом я добавил несколько штрихов от себя.
Темнокожий мальчуган вскочил и подошел к нашему столику. Ди Ди нас представила. Мальчуган был из Нью-Йорка, писал для «Виллидж войс» и других тамошних газет. Они с Ди Ди немного похлестались громкими именами, а потом он ее спросил:
А чем твой муж занимается?
Конюшню держу, ответил я. Кулачных бойцов. Четверо хороших мексиканских парней. Плюс один черный, настоящий танцор. Сколько вы весите?
Сто пятьдесят восемь. Вы сами дрались? Судя по лицу, вам перепало изрядно.
Перепало изрядно. Можем поставить вас в категорию сто тридцать пять. Мне нужен левша в легком весе.
Откуда вы узнали, что я левша?
Сигарету в левой руке держите. Приходите в спортзал на Мейн-стрит. В понедельник с утра. Начнем вас тренировать. Сигареты исключить. Погасите этого сукина сына немедленно!
Послушайте, чувак, я же писатель. Я работаю на пишущей машинке. Вы никогда ничего моего не читали?
Я читаю только столичные газетыпро убийства, изнасилования, результаты схваток, авиакатастрофы и Энн Лэндерс.
Ди Ди, сказал он, у меня интервью с Родом Стюартом через полчаса. Мне надо идти. Он ушел.
Ди Ди заказала нам еще выпить.
Почему ты не можешь относиться к людям порядочно? спросила она.
От страха, ответил я.
Вот и приехали, сказала она и направила машину в ворота голливудского кладбища.
Мило, ответил я, очень мило. О смерти-то я и забыл.
Мы немного поездили. Большинство могил возвышалось над землей. Как маленькие домики с колоннами и парадными ступенями. И в каждомзапертая железная дверь. Ди Ди остановила машину, и мы вышли. Она попробовала одну дверь. Я наблюдал, как у нее при этом виляет зад. Подумал о Ницше. Вот мы какие: германский жеребец и еврейская кобылка. Фатерлянд бы меня обожал.
Мы вернулись к «М. Венцу», и Ди Ди притормозила перед одним из блоков побольше. Тут всех засовывали в стены. Ряды за рядами. У некоторыхцветы в вазочках, но почти всеувядшие. В нишах цветов обычно не было. В иных лежали супруг с супругой, аккуратно, рядышком. В нескольких случаях одна из двойных ниш пустовала и ждала. Во всех покойником был муж.
Ди Ди взяла меня за руку и завела за угол. Вот он, почти в самом низу, Рудольф Валентино. Скончался в 1926-м. Долго не прожил. Я решил дожить до 80. Подумать только: тебе 80, а ебешь 18-летнюю. Только так и обжулить смерть в игреесли тут вообще можно сжульничать.
Ди Ди подняла цветочную вазочку и опустила себе в сумочку. Стандартный прикол. Тащи все, что не привязано. Все принадлежит всем. Мы вышли оттуда, и Ди Ди сказала:
Я хочу посидеть на лавочке Тайрона Пауэра. Он у меня любимый был. Я его обожала!
Мы пошли и посидели на лавочке Тайрона рядом с могилой. Потом встали и перешли к могиле Дугласа Фербенкса-старшего. Хорошая. Своя лужица пруда перед надгробьем. В пруду плавали кувшинки и головастики. Мы поднялись по какой-то лестнице, и там, за могилой, тоже было где посидеть. Ди Ди и я сели. Я заметил трещину в стенке надгробья: туда и обратно сновали маленькие рыжие муравьи. Я немного понаблюдал за ними, потом обхватил Ди Ди руками и поцеловалхорошим, долгим-долгим поцелуем. Мы наверняка будем хорошими друзьями.
19
Ди Ди надо было встретить сына в аэропорту. Тот возвращался домой из Англии на каникулы. Ему 17, рассказала она мне, и его отецбывший концертный пианист. Но подсел на спиды и кокс, а потом сжег себе пальцы в какой-то аварии. Играть на фортепиано больше не может. Они уже некоторое время в разводе.
Сына звали Ренни. Ди Ди рассказывала ему обо мне по телефону через всю Атлантику. Мы добрались до аэропорта, когда с рейса Ренни уже выпускали пассажиров. Ди Ди и Ренни обнялись. Он был высок и худ, довольно бледен. Прядь волос свисала на один глаз. Мы пожали руки.
Я пошел за багажом, пока Ренни и Ди Ди болтали. Он обращался к ней «мамуля». Когда мы вернулись к машине, он забрался на заднее сиденье и спросил:
Мамуля, ты забрала мне велик?
Заказала. Утром возьмем.
А он хороший, мамуля? Я хочу с десятью скоростями, ручным тормозом и креплениями на педалях.
Это хороший велосипед, Ренни.
А ты уверена, что он будет готов?
Мы поехали обратно. Я остался на ночь. У Ренни была своя спальня.
Утром все сидели в обеденном уголке, дожидаясь прихода горничной. Ди Ди в конце концов поднялась сама готовить нам завтрак. Ренни сказал:
Мамуля, а как разбивают яйцо?
Ди Ди взглянула на меня. Она знала, о чем я думаю. Я не проронил ни звука.
Ладно, Ренни, иди сюда, я покажу. Ренни подошел к плите. Ди Ди взяла яйцо:
Видишь, просто разбиваешь скорлупу о край вот так и яйцо само вываливается на сковородку вот так
О
Это легко.
А как его готовить?
Мы его жарим. В масле.
Мамуля, я не могу есть это яйцо.
Почему?
Потому что желток растекся!
Ди Ди обернулась и посмотрела на меня. Ее глаза умоляли: «Хэнк, черт возьми, ни слова»
Несколько утр спустя мы снова собрались в обеденном уголке. Мы ели, а горничная хлопотала на кухне. Ди Ди сказала Ренни:
Теперь у тебя есть велосипед. Сегодня съездишь за кока-колой? Мне иногда хочется одну-другую вечером выпить.
Но, мамуля, эти кока-колы такие тяжелые! Ты что, сама их взять не можешь?
Ренни, я работаю весь день и устаю. Кока-колу купишь ты.
Но, мамуля, там же горка. Мне придется через горку педали крутить.
Нет там никакой горки. Какая еще горка?
Ну, глазами ее не видно, но она там есть
Рении, купишь кока-колы, ты меня понял? Ренни встал, ушел в свою спальню и хлопнул дверью.
Ди Ди смотрела в сторону.
Проверяет меня. Хочет убедиться, что я его люблю.
Я куплю кока-колы, сказал я.
Да нет, все в порядке, сказала Ди Ди. Я сама.
В конце концов ее никто не купил.
Мы с Ди Ди заехали ко мне через несколько дней забрать почту и осмотреться, когда зазвонил телефон. Лидия.
Привет, сказала она, я в Юте.
Я получил твою записку, ответил я.
Как живешь? спросила она.
Нормально.
В Юте летом славно. Ты бы приехал? В поход сходим. Все мои сестры здесь.
Я прямо сейчас не могу.
Почему?
Ну, я с Ди Ди.
С Ди Ди?
Ну, да
Я знала, что ты позвонишь по этому номеру, сказала она, я же тебе сказала, что позвонишь!
Ди Ди стояла рядом.
Скажи ей, пожалуйста, попросила она, чтобы дала мне до сентября.
Забудь о ней, говорила Лидия. Ну ее к черту. Приезжай сюда со мной повидаться.
Я же не могу все бросить только потому, что ты позвонила. А кроме того, добавил я, я даю Ди Ди до сентября.
До сентября?
Да.
Лидия завопила. Долгим громким воплем. Потом бросила трубку.
После этого Ди Ди не пускала меня домой. Как-то раз, когда мы сидели у меня и просматривали почту, я заметил, что телефонная трубка снята.
Никогда так не делай, сказал я Ди Ди.
Она возила меня на длинные прогулки по всему побережью. Брала путешествовать в горы. Мы ходили на гаражные распродажи, на рок-концерты, в кино, в церкви, к друзьям, на ужины и обеды, на представления иллюзионистов, пикники и в цирки. Ее друзья фотографировали нас вместе.
Путешествие на Каталину оказалось кошмарным. Я ждал вместе с Ди Ди на причале. Бодун меня мучил подлинный. Ди Ди нашла алказельцер и стакан воды. Помогло же только одномолоденькая девчонка, сидевшая напротив. С прекрасным телом, длинными хорошими ногами и в красной мини-юбке. К этой мини-юбке она надела длинные чулки, пажи, а под низом виднелись розовые трусики. Даже туфли на высоком каблуке у нее были.
Ты ведь на нее смотришь, правда? спросила Ди Ди.
Не могу оторваться.
Она профурсетка.
Конечно.
Профурсетка встала и пошла играть в пинбол, виляя задницей, чтобы помочь шарикам попадать куда нужно. Потом села снова, приоткрыв еще больше, чем раньше.
Гидросамолет сел, разгрузился, а затем мы вышли на пирс ждать посадки. Гидросамолет был красным, постройки 1936 года, с двумя пропеллерами, одним пилотом и 8 или 10 местами.
Если не травану в этой штуке, подумал я, можно считать, что я обул весь мир.
Девчонка в мини-юбке садиться в него не стала.
Ну почему каждый раз, когда видишь такую бабу, ты всегда с какой-то другой бабой?
Мы сели, пристегнулись.
О, сказала Ди Ди, здорово! Пойду посижу с летчиком!
Давай.
И вот мы взлетели, и Ди Ди встала и пересела к летчику. Я видел, как она болтала с ним, себя не помня. Она поистине наслаждалась жизньюили же просто делала вид. В последнее время мне это было по барабануэто ее возбужденное жизнелюбие: меня она несколько раздражала, но по большей части я не ощущал ничего. Мне даже скучно не было.
Мы полетели и приземлились, посадка оказалась грубой, мы пронеслись низко мимо каких-то утесов, нас тряхнуло и поднялись брызги. Как в моторной лодке сидишь. Затем мы дотелепались до другого пирса, и Ди Ди вернулась и рассказала мне про гидросамолет, летчика и их беседу. Из палубы там вырезали здоровенный кусок, и она спросила пилота:
А это безопасно?
И тот ответил:
А черт его знает.
Ди Ди заказала нам номер в гостинице на самом берегу, на верхнем этаже. Холодильника не было, поэтому она купила пластмассовую ванночку и напихала туда льда, чтобы я мог студить пиво. Еще в номере стоял черно-белый телевизор и была ванная. Класс.
Мы пошли прогуляться вдоль берега. Туристы наблюдались двух типов: либо очень молодые, либо очень старые. Старые везде расхаживали попарно, мужчина и женщина, в сандалиях, темных очках, соломенных шляпах, прогулочных шортах и рубашках диких расцветок. Жирные и бледные, с синими венами на ногах, лица их вспухали и белели на солнце. У них все ввалилось, со скул и из-под челюстей свисали складки и мешочки кожи.
Молодые были стройны, точно их отлили из гладкой резины. Девчонки безгрудые, с крошечными задиками, а мальчишкис нежными мягкими лицами, ухмылялись, краснели и смеялись. Однако все выглядели довольными: и студенты, и старики. Делать им было почти нечего, но они нежились на солнышке и казались осуществленными.
Ди Ди пошла по магазинам. Она ими наслаждаласьпокупала бусы, пепельницы, игрушечных собачек, открытки, ожерелья, статуэтки, и похоже было, что торчит она абсолютно от всего.
У-у-у, смотри! Она беседовала с лавочниками. Похоже, те ей нравились. Она пообещала писать одной даме письма, когда вернется на большую землю. У них оказался общий знакомый, игравший на ударных в рок-группе.
Ди Ди купила клетку с двумя неразлучниками, и мы вернулись в гостиницу. Я открыл пиво и включил телевизор. Выбор был ограничен.
Пойдем еще погуляем, предложила ДиДи. Так хорошо снаружи.
Я буду сидеть здесь и отдыхать, сказал я.
Ты не против, если я без тебя схожу?
Валяй.
Она поцеловала меня и ушла. Я выключил телевизор и открыл еще пиво. На этом острове делать больше нечеготолько напиваться. Я подошел к окну. На пляже подо мной Ди Ди сидела рядом с молодым человеком, счастливая, болтала, улыбалась и размахивала руками. Молодой человек ухмылялся ей в ответ. Хорошо, что я не участвую в этой фигне. Я рад, что не влюблен, что не счастлив от всего мира. Мне нравится быть со всем остальным на ножах. Влюбленные часто раздражительны, опасны. Утрачивают ощущение перспективы. Теряют чувство юмора. Превращаются в нервных, занудных психотиков. И даже становятся убийцами.
Ди Ди не было часа 2 или 3. Я немного посмотрел телевизор и на портативной машинке напечатал пару-тройку стихотворений. О любвио Лидии. Спрятал их в чемодан. Выпил еще пива.
Потом постучалась и вошла Ди Ди.
О, я изумительно провела время! Сначала я каталась на лодке со стеклянным дном. Мы видели разную рыбу в море, там до самого дна все видно! Потом я нашла другой катер, который возит людей туда, где их яхты стоят на якоре. Молодой человек разрешил мне кататься несколько часов всего за доллар! У него спина вся сгорела от солнца, и я втирала ему в спину лосьон. Он ужасно сгорел. Мы развозили людей по яхтам. Видел бы ты, что на яхтах за люди! Старичье в основном, ветхое старичье с молоденькими девчонками. Девчонки все в сапогах, все пьяные или накуренные, взвинченные, стонут. У некоторых стариков мальчишки были, но у большинствадевчонки, иногда по две, по три, по четыре. От каждой яхты кумаром несло, киром и развратом. Чудесно!