Бармен из ШереметьевоИстория одного побегаАлександр Куприн
Предисловие
Помню, как об этом шептались в постолимпийской Москве. Разговоры, правда, шли о бегстве самого бармена. Деталей, безусловно, никто не знал, и с каждым пересказом этот побег обрастал новыми невероятными подробностями. Все было прекрасно в этой чисто русской истории: и сказочная бесшабашность поступка, и везение, и даже алкоголь куда ж без него?.. Но шла война в Афганистане, активно гнил социализм: наступали перебои с продуктами, кое-где уже вводилась карточная система и люди в паутине своих проблем довольно быстро забыли этот небольшой, но яркий эпизод. Вам, дорогие читатели, напоминает о нем мой хороший друг Александр Куприн бывший оперативник угрозыска из Свердловска, в 1988 году сумевший бежать на Запад. Повесть эта хоть и художественная, населена персонажами, со многими из которых автор пересекался в жизни. Ярко и интересно показана рутинная деятельность советских спецслужб в доперестроечный период. Не могу не упомянуть еще один аспект, хоть прозвучит он несколько иронично все возвращается на круги своя и сегодня численность спецслужб России выше, чем она была на весь СССР в далеком 1981 году. Идут разговоры о введении выездных виз, как это было раньше. Так что актуальность этой книги в ближайшие годы будет лишь возрастать.
Бармен из Шереметьево(история одного побега)
Объявляется регистрация на рейс Выход на посадку у стойки номер Объявляется
Вы мне не тот билет даете это обратный.
Ой, извините.
Постойте. Так вы что сейчас же обратно вылетаете?
А разве нельзя?
Я все же не понимаю, вы что даже в город не выйдете?
Не выйду. Не хочу.
Контролерша нажала кнопку-рычажок, и за разговором на своем мониторе стал наблюдать сотрудник ФСБ. Пассажир, конечно, приятный и вежливый, и документы у него в порядке, но что это значит погулять по Шереметьево без выхода в город? Долго и нудно заполнять анкеты в консульстве, предоставлять справки и фото для получения российской визы, купить билет бизнес-класса и погулять по аэропорту?
Фээсбэшник, глядя в монитор, прослушал конец разговора и негромко произнес в микрофон:
Девочки, примите клиента с четвертой. На вид до сорока лет, телосложение спортивное, куртка холщовая, оторочена кожей, светло-коричневые ботинки, волосы русые, густые возможно, парик.
Когда-то в зале выдачи багажа приходилось держать несколько сотрудников «семерки» и непременно обоих полов, чтобы при необходимости сопроводить объект и в туалет. Теперь же удаленное видеонаблюдение организовано так плотно, что «водить» клиента по территории стало не сложнее игры в компьютерную стрелялку, хотя и живая наружка тоже применяется.
В зале прибытия пассажир был принят операторами камер, доведен и передан на таможенный контроль, где его основательно досмотрели настоящие таможенные контролеры и чекисты, работающие «под таможенным прикрытием», ничего не нашли и выпустили в город. Однако в Москву, как и обещал, странный пассажир не поехал, а начал бродить по зданию аэропорта, пристально вглядываясь в стеклянные двери, лестницы и проходы. Такое его поведение запустило целую государственную машину за ним уже ходили оперативники службы наружного наблюдения, велась запись с камер, были срочно затребованы персональные данные из анкеты-обращения за визой. И только инженер-установщик, служивший когда-то в КГБ и поэтому имевший допуск к мониторам, угрюмо сказал:
Он вспоминает. Вспоминает и сравнивает.
Что вспоминает? С чем сравнивает? с некоторым раздражением спросила капитан ФСБ старшая смены операторов, но бывший кагэбэшник уже отвернулся, чтобы уйти. С возрастом он стал раздражительным и старался избегать ненужных конфронтаций.
Что он вспоминает? не отстает начсмены.
Строитель это. Скорее всего, из «Рютебау».
А это что такое?
Фирма, которая строила аэропорт. Его немцы строили. Из ФРГ. Фирма «Рютебау».
Хм-м Не знала.
«Вот ты ж курица, подумал с грустью пенсионер, в хорошие времена тебя, такую безмозглую, Женя дальше техника бы не продвинул. Но давным-давно нет Жени-начальника. Сгинул где-то в Афганистане еще в восьмидесятых. Да и самому надо бы уже на покой аритмия, да еще мерцательная, слово-то какое противное»
Человека на экранах мониторов он не узнал, хотя эти вот густые волосы кого-то отдаленно напоминали, кого-то из далекого прошлого.
А между тем, побродив полтора часа по аэропорту, пассажир направился к стойке регистрации вновь уже в обратном порядке, прошел таможенный и паспортный контроль, и вот он уже медленно поднимается на второй этаж в зоне вылета.
Прямо здесь, где кончается лестница, когда-то был валютный бар, хорошо известный уходящей московской элите. Здесь наливались пивом из диковинных алюминиевых банок советские спортсмены, сосредоточенно жевали бутерброды с икрой дипломаты, тут заказывал зеленый чай поэт Евтушенко и холодную водочку Володя Высоцкий. Весь цвет, вся богема, все те, кого через много лет назовут глупым иностранным словом «селебрити», проходили у этой стойки.
Весь «Голубой огонек», смеялась белозубая барменша Анна Грачева.
Анька Одинокий пассажир вдруг почувствовал слабость. В баре пусто он выбрал столик с краю, сел и бросил сумку на соседний стул. К нему неспешно подошел выбритый до синевы, военного вида бармен. Он хотел сказать посетителю, что сейчас здесь технический перерыв, что стулья вовсе не предназначены для багажа, и даже уже поднял палец, чтобы указать на лежащую сумку, но тут у клиента зазвонил телефон, и тот стал вежливо и негромко что-то объяснять по-немецки, а бармену ничего не оставалось, кроме как молча вернуться за стойку. Минут через пять посетитель закончил разговор и задумался, глаза его сканировали помещение, пытаясь зацепиться за былое. Увы, зацепиться было не за что это, конечно же, был уже совсем не тот бар. Исчезли изогнутые диваны, смешные, совсем не барного типа стулья у низкой и широкой стойки. Да и самой стойки больше нет теперь это скорее ресторан.
Кольцо! Конечно же, кольцо! Где она эта дыра, оставшаяся от сбитого пробкой от шампанского «бронзового» кольца с потолка? Весь потолок аэропорта был сделан из этих колец они лепились друг на друга и как коричневые соты нависали над тысячами суетящихся пчел-пассажиров. Это было визитной карточкой Шереметьево ни в каком другом аэропорту, да и, наверное, ни в каком другом здании страны, не было такого. Но нет уже никаких колец это теперь совсем другой потолок, обыкновенный, как в любом другом аэропорте мира.
Что же они тогда отмечали с Анькой в подсобке? И зачем он не позволил ей открыть бутылку? В его неопытных руках шампанское оглушительно хлопнуло, тяжелая пробка пулей унеслась вверх, да там и осталась. Вместо нее медленно упало одно из миллионов этих самых колец. Оказалось оно вовсе не металлическим, а пластмассовым с бронзовым напылением. Насмерть перепуганные влюбленные спешно заткнули чем-то бутылку и помчались прочь, на выход, через КПП на автобус. Он потом долго разглядывал потолок, пытаясь найти глазами застрявшую пробку, пока дядя Влад, старший бармен-администратор, угрюмо не заметил:
Они уже хорошо запомнили твое лицо. Хватит.
Да потолок аэропорта сделан из колец, чтобы маскировать объективы камер наблюдения это была дежурная шутка всех работников Шереметьево-2 в те годы. Да и пассажиры, надо полагать, думали точно так же.
Es tut mir leid, geht es Ihnen gut?, прикоснувшись к плечу посетителя, с неподдельной тревогой спросил бармен и поставил перед ним стакан с холодной водой.
Ой, простите ради Бога, ответил тот по-русски, голова закружилась. Могу я посидеть тут еще пару минут?
Да сколько угодно, что вы. Позовите меня, если вдруг станет плохо, я вон там с бумагами буду.
Ох, эти бумаги Акт передачи смены, товарный отчет, требование на склад и что-то еще и, наконец, важнейшее отчет о полученной валюте. Ошибка в любом документе могла стоить работы. В то же время, если хорошо и правдоподобно подогнать цифры, можно было за смену только на отчетах вывести в карман до сотни рублей.
Работа с бумагами это творческая работа, повторяла Анька чью-то фразу, отнесись к ней с душой, и прилипнет сладенький стольник! Она складывала из сторублевки маленький самолетик и, держа его над головой, шла-летела с ним в подсобку.
Ведь вы не откажетесь пойти сегодня с дамой в «Метелицу»? и прижимала его грудью к ящикам с минералкой, а в глазах ее блестели мириады огоньков-смешинок.
Подняв голову от бумаг, бармен смотрит на своего единственного посетителя. По-детски подперев лицо двумя кулаками, пассажир глядит куда-то вдаль, в глубину ушедших лет, и бармену даже померещилось, что по щеке гостя бежит слеза.
Нет-нет, не нужно в медпункт. Да вот уже и посадку объявили. Спасибо вам. Спасибо
Разговаривая по телефону уже по-английски, гость подхватил полупустую сумку и отправился на посадку. Странный пассажир.
Димка
По-детски подперев лицо двумя кулаками, сквозь мутное стекло плацкартного вагона Димка рассматривает заплеванный перрон. Не сказать, чтоб это было уж такое захватывающее зрелище, но так положено пассажир должен смотреть в окно. Закутанные в одинаковые телогрейки и серые шали шарообразные, толстые бабки, а может, и не бабки вовсе, а вполне себе молодые женщины понять это невозможно, бойко торгуют нехитрой снедью: семечки, пирожки с картофелем или капустой, беляши Беляши, конечно, следует взять в кавычки мяса там никакого нету: Димка выяснил это, отравившись ими еще в Хабаровске. Сероватая масса имеет привкус настоящего мяса, но что там такое доподлинно неизвестно. Говорят смесь субпродуктов с соей. Еще говорят из бродячих собак. В любом случае в дороге беляши лучше избегать два дня молодой организм извергал жидкость.
Ну ты, Дима, сегодня Первый на Горшке! дразнил его веселый зэк, досрочно откинувшийся по болезни. К счастью, это прозвище не прижилось, и до конца путешествия Димка остался Димкой. Зэк этот по слабости почти не покидает полку.
Вот. Еду домой становиться на путь исправления, горьковато шутит он, так в справке написано.
Народ в вагоне тертый, и все знают, что речь идет о справке об освобождении, а не о медицинском документе, но шутить никто не решается уж очень тема невеселая. Видно по блеску запавших глаз, что отпустили его помирать. Понимал ли это он сам неизвестно, но шутки его были беззлобные, хорошие такие шутки. Вокруг всегда сидели несколько попутчиков и периодически слышался хохот. Сидел и Димка, пока однажды проводница не позвала его пальцем в свое купе-каморку.
Зачем ты трешься там, пацан? Ведь у него наверняка тубик.
Чего это тубик?
Туберкулез, красавец!
А он говорит желудок
Ну как знаешь, доктор. Иди отсюдова.
«Вот же надо было говорить с этим придурком, пожалела она про себя, еще и разнесет по вагону, что я ему тут сказала». Но Димка ничего не разнес. Только садиться стал в отдалении чуть подальше
На перроне под блекло светящимися буквами «Свердловск Пассажирский» Дима купил у круглых теток горячую картошку в куле из газеты и два дряблых соленых огурца. Ножиком он аккуратно срезал с картофелин отпечатавшуюся газетную типографскую краску и без аппетита поужинал. Краска на газете была черная, а на картошке отпечатывалась почему-то синим. Он надолго задумался. Но вовсе не над этим феноменом газетных цветов. Жизнь, как писали в старых романах, дала трещину, и нужно было как-то с этим справиться, что-то изменить, сделать поворот.
Дима парень замкнутый, любит больше послушать других, но дорога Дорога развязывает языки лучше любого следователя.
А потерпел пару годков плавал бы на ледоколе «Ленин» и кормил с палубы пингвинов.
Каких пингвинов? Откуда в Арктике пингвины? искренне изумляется Димка
Как нету? Куда они делись? Я в телевизоре видел, вмешивается в разговор кто-то невидимый с боковой полки, но Дима не считает нужным отвечать на такую вопиющую глупость, даже головы не поворачивает, и повисает пауза.
А что трудно в эту мореходку поступить? спрашивает зэк просто для того, чтобы разговор не заглох.
Да не, я ж после армии. Легко приняли.
Ну а че бросил-то, Дим? Не потянул?
Ну не мое это. Да и в армии казарма надоела
А что твое, знаешь? Ну хоть примерно? Да не отвечай. Мне и самому вон уже пора примерять деревянный костюм, а я даже близко не ведаю, что было мое и как я его просрал В Москве, говоришь, дядька у тебя?
Димка, может, и рад бы поболтать за жизнь со старым каторжанином, но без вот этого его вечного антуража из добровольных слушателей. С ними это сильно напоминает какое-то комсомольское собрание, и Дима сворачивает разговор, идет к себе на полку и смотрит в засиженный мухами потолок. Нерадостные мысли бродят в его голове.
Да, есть у него дядька в Москве. Есть. И жуть как не хочется обращаться к нему за помощью, да вот отчего-то жизнь с веселой лихостью обрубает Димке все пути-дороги и ведет его прямиком к Владу. К дяде, своему единственному родственнику, он относился настороженно. То есть, конечно же, он его любил и уважал, но вот этот случай на проводах в армию
Дядя Влад был директором кафе с названием «Кафе» и примыкавшего к нему магазина «Кулинария». Был он одинок и, возможно, поэтому очень заботился о своих немногочисленных родственниках сестре и племяннике. Помогал продуктами, помогал деньгами. Помогал советами и протекцией. Работник общепита солидный и уважаемый член советского социума. Каждый, абсолютно каждый обыватель, от инженера до прокурора, ищет знакомства с ним.
И, конечно же, организовать последний вечер на гражданке своего единственного племянника для Влада сущая мелочь, пустяк.
Проводы отшумели, алкоголь закончился, и Димкины друзья и соседи по зеленоградской хрущевке начали потихоньку расходиться, как вдруг дворовой авторитет по кличке Шеф позвал Димку во двор на разговор. Дима пацан неконфликтный, бояться ему особо нечего, и он спокойно вышел к гаражам, не ожидая никакой подляны. Однако то, что ему пришлось услышать, было хуже драки.
Тут, Димон, такое дело По ходу, Влад твой пидор.
Как же так? возмутился Димка. Портвейн и водку, что он принес, ты пил, и Влад был нормальный. Что случилось-то?
Шеф смекнул, что разговор повернулся в невыгодном для него свете, и замолчал. Заговорил Толян он был постарше, уже отслужил, но на работу никуда не устроился и болтался целыми днями во дворе.
Да ты не вкурил. Он настоящий пидор. Пидорский.
До Димки стал доходить смысл происходящего, и ему захотелось уйти в армию прямо сейчас, пешком, прямо отсюда вот от этих гаражей, и никогда в этот двор и в этот город не возвращаться. Толян между тем продолжал, и с его слов выходило, что Влада пытался зарезать его новый приятель эстонец. Обоих забрали в милицию, где эстонец рассказал, что хотел убить Влада из ревности. Охватить сознанием такое 18-летнему пацану было решительно невозможно, и Димке стало физически плохо. Когда он наконец проблевался и перестала кружиться голова вокруг уже никого не было.
В письмах от матери дядя регулярно передавал приветы, а когда она окончательно заболела и слегла писал сам. В 1979-ом, зимой, Димку отпустили на похороны. Смерть матери он сразу не осознал понимание того, что теперь он совсем один на свете, настигло его позднее, уже в казарме. На поминках директор оборонного НИИ специальной техники сказал, что, хоть жилье и служебное, он готов полгода держать квартиру при условии, что Дмитрий по возвращении поступит на предприятие. Но солдат уже знал, что он никогда не вернется ни в этот двор, ни в этот город и уж тем более на этот оборонный закрытый НИИ. Он отрешенно разглядывал убитого горем дядю Влада и вскоре пришел к выводу, что Толян врал, ведь и эстонца этого почему-то сразу отпустили вон он за Владом стоит в смешной шапке с волчьим хвостом.
Через полгода тоска армейских казарм закончилась и рядовой Дмитрий Климов в небольшой компании таких же дембелей вышел за ворота части. Однако вместо аляповато расшитой бисером формы на нем была куртка-штормовка, вместо чемодана с тяжелым дембельским альбомом полупустая спортивная сумка, где болталась нехитрая одежда, а на самом дне военный билет да документ, называемый «Требование» и дающий советскому дембелю право на бесплатный железнодорожный билет. Пунктом назначения солдат выбрал далекий город Владивосток.