Вместе плывут, сказала Вера.
В следующем году в этот же день запускаем! объявил Илья. Ну ладно, в выходные.
Взял ее за руку.
Из-за дверей клуба сочились басы, и, когда распахивались створы, выплескивался захлебывающийся в музыке смех. Внутри, кажется, в розлив торговали счастьем. Хотелось нахлестаться его до потери памяти.
Выдержали очередь.
Пары, говорят, на входе отсеивали пары меньше тратят, им спаивать друг друга бессмысленно. Нужно было притвориться одиночками, чтобы полуторачасовое путешествие из Лобни не оказалось напрасным. Но Илья не мог предать Веру и отпустить ее руку. Ну Верней, не мог ей сказать, что так надо и ради чего.
Простояли долгие минуты у самого входа, пританцовывая. Друзья к телефону не подходили. Громко внутри было, наверное.
Что улыбаетесь, молодой человек? спросил фейсконтрольщик.
Сессию закрыл! сказал Илья.
И «архангел», который и сам когда-то был человеком, припомнил это и пустил их обоих в «Рай». В облака сладкого дыма, в долбящую по ушам музыку, в блаженство.
Тут же нашлись и сокурсники радостные, искренние. Хлопали по плечу, танцевали кругом. У них в руках было по коктейлю, они угощали Веру из своих трубочек. Вера соглашалась, смеялась.
Хочешь что-нибудь? спросил у нее Илья. Пиво там, или
Не надо! отмахнулась стеснительно Вера.
Но он все же пошел к бару. Себе решил не брать, можно в уборной из-под крана напиться, как обычно. На баре мялся, выспрашивал цены, в конце концов решился на «отвертку»: разумное качество по разумной цене. Какие-то девушки махали ему с другого конца стойки, и он только на мгновение пожалел, что влюблен.
Вера ждала его, «отвертке» обрадовалась, смешно морщилась водке, угостила друзей, Илью тоже, танцы сделались веселей. Минут через сорок наконец и вправду стал проходить спазм. Славно было оглохнуть!
Илья любовался: Вера волосы распушила, лифа под обтягивающей футболкой не было, вместо мини надела черные лосины, вышло и невинней, и порочней. Она тут была все-таки лучше почти всех.
Олимпийская сборная вышла в бассейн, крутили кульбиты под бит, из многоэтажных золотых лож сыто глядели на совершенные бедра неизвестные боги, сновали вокруг них пресмыкающиеся-официанты, смертные терлись друг о друга на танцполе, добывали огонь. Горячие, целовались по углам, постанывали в ненадежно запертых кабинках. Все говорили, никто не слышал. Клуб был чем-то обратным от земной жизни; может, и раем, а что? Эдем с зелеными лужайками, белыми шмотками и арфой не рай, а какой-то буржуйский дом престарелых. Двадцатилетним в такой умирать беспонтово.
Заработал стробоскоп, нарезая телевизионную картинку реальности на рваные монохромные кадры хроники. Поэтому, когда все началось, поверилось не сразу. В толпе завелись люди в шапках-масках, в бронежилетах, но это могло быть частью шоу, ведь были уже пляшущие карлики с пристяжными фаллосами, была олимпийская гордость страны в лягушатнике, был боди-арт на толстухах почему б теперь и не маскарад?
Потом эти бойцы прорвались к рубке и отняли у диджея звук.
Работает наркоконтроль! Всем оставаться на местах!
Обалдевший стробоскоп еще попытался проморгаться, потом его выдернули из розетки, врубили слепящий верхний свет. Это было как раздеть всех догола под дулами. Этого люди наконец испугались. Схлынули с танцпола, потекли к выходам но там их встречали. Ложи уже были пусты.
Всем соблюдать спокойствие! Оставаться на местах!
Черные гребнем пошли через зал, выбирая и уволакивая куда-то самых отчаянных, продолжавших пляски под немыми колонками. Илья схватил Веру, потащил ее подальше от надвигающихся зубцов.
Стоять! Куда?!
Вера взвизгнула. Застряла.
О, глянь, какая хорошая!
В запястье ей вцепился человек. Курчавый, молодой, гладкощекий. В штатском; поэтому Илья рванул Веру на себя. Но хватка у того была бульдожья.
Ты че?!
Отпусти ее!
Илья! Илья!
Фээскаэн! Она задержана! Прошу не препятствовать!
Вера беспомощная, потерянная только мотала головой, глядя на Илью.
Предъявите удостоверение! потребовал Илья, дав петуха.
Удостоверение тебе? Штатский хоркнул носом; глаза у него были бешеные, навыкате.
Да! Как положено!
На! Тот мельком сунул Илье под нос ксиву: младший лейтенант какой-то. Все?! Отпустил ее живо, или я тебя тоже приму сейчас!
А на каких основаниях?! Илья не расцеплял пальцев.
Ты че, ах-хуел, «основания»?! заплетаясь, заорал лейтенант. Я наркомана задерживаю, сейчас на освидетельствование поведем! Руки убрал!
Неправда! Вера разрыдалась.
Не имеете права! Я свидетелей Пацаны! Лех, ты где? Это незаконно! Ты к девушке моей просто пристаешь!
Я имею право, я при исполнении, а ты препятствуешь! Сержант! Омельчук! Курчавый кликнул черных с нашивками «ФСКН», к нему протиснулись двое. Так, этого придержите. А ты со мной! он дернул Веру.
Друзья-сокурсники, которые пока еще стояли рядом, от черных как от чумных отшатнулись и канули в толпу. Вокруг оплешивело, посреди прогалины стояли только Илья с Верой и эти.
Не смей трогать ее! Она не наркоман! Не смей! Слышь ты, гондон! крикнул оглохший Илья. Да ты сам обдолбанный!
Курчавый разжал Верину ручку. Шагнул вплотную к Илье. Наклонился к его уху. Зашептал:
Ты мне указывать тут будешь? Ты, животное? Да что ты мне сделаешь? Знаешь, где телочки у себя пакетики прячут? Вот я ее сейчас харей в пол уложу
Он рыгнул Илье в ухо и продолжил. Илья, не дослушав, толкнул его ладонями от себя. Курчавый качнулся, но устоял. Кивнул Илье. Скривился.
Омельчук! Нападение на сотрудника! Задерживаем! А вы, ладно, свободны, махнул он всхлипывающей Вере. Иди, че встала?!
Иди, Вер!
И Вера пошла.
Сопротивление при задержании! сказал черному штатский.
Илья дернулся, но налетел один оперативник, другой, заломили ему руки, склонили, согнули его. И потащили куда-то, сжав с обеих сторон.
Вы его зачем? храбро чирикнул кто-то из однокурсников.
Ты стой здесь, ща за тобой вернемся! рыкнул на него человек с нашивкой и тот рассеялся.
Илья все крутил головой успела Вера потеряться? За себя не было страшно что ему сделают? Он траву один раз на школьных каникулах пробовал, больше наркоты не касался никогда. Он чистый, к нему не прилипнет. И Вера чистая но ее измарать курчавому куда проще. Если Вера выскользнула от них то Илья будет держаться гордо. Твердо решил держаться с достоинством.
Его выгнали на улицу, загнали в фургон, где какие-то ошалевшие малолетки были, люди в халатах, усатый командир. Отпустили.
Так! Выворачивай карманы! хоркнул лейтенант. Доставай давай, что там есть у тебя! И паспорт!
Илья пожал плечами. Сунул руку в карман выудил ключи от дома. Кошелек. Мягкое что-то Дробное. Достал, сощурился.
Это
Так, Павел Филиппович. Глядите, что у нас.
Черный пакетик. Завернуто в него что-то. Илья еще не хотел понимать, что.
На стол кладите. Клади на стол! приказал усатый. Это что?
Это не мое!
Так, пинцетик есть у кого? И понятые нам нужны. Понятых давай, Петя, велел лейтенанту командир.
А вот ребята сидят, давайте их припряжем, чего далеко ходить, Павел Филиппыч? курчавый Петя кивнул на ошалевших.
Ну Молодежь! Есть тут паспорта у кого? А ты присаживайся, присаживайся, не торопись, усатый зажурчал Илье. Куда тебе спешить
Это не мое!
Он уже понимал, но еще не мог поверить, протестовал, но не мог говорить, его как будто пичкали, наталкивали ему в рот густой безвкусной овсянки, заставляли глотать и еще пихали в глотку, он давился этими их словами, давился своей беспомощностью, дергался, топ в зыбучем, а они пока что быстро делали свою работу привычную, механическую.
Так. Раскрываем.
Расшелушили черный тонкий целлофан, а в нем маленькие на пластиковых застежках пакетики-кармашки с мукой.
О как. Расфасовано уже. Подготовлено к продаже, значит. Ну, считаем. Так, молодежь, при вас все! Один, два, три
Понятые тяжко ворочали белками глаз, послушно следили за тем, как лейтенант перекладывал пинцетом пакетики с порошком на весы. Не спорили: Илье на весы накладывали, а с их весов сгружали. Каждый за себя.
Мне подбросили! Это он подбросил! наконец сглотнул овсянку Илья. Что там?! Что в пакетиках?!
А это мы сейчас у специалистов спросим.
Что там было, Илья потом узнал: жизнь его, перетертая в порошок, вот что. Статья двести двадцать восьмая, точка один. Приготовление к сбыту наркотических веществ. Кокаин.
Так! Понятые. Расписываемся. Петр! Вещдок аккуратненько убираем. Там пальчики его, не потри случайно. Все, давай бойцов сюда.
Это не мое! Почему меня не освидетельствуют?! У вас же вот тут врачи! Пускай анализы возьмут! Пускай кровь у меня возьмут! Я чистый!
Потом возьмут, не переживайте так, пообещал ему усатый. Мы же и сами видим, что вы в норме. Но только это не имеет значения. Вы, дилеры, вы же тут на работе, при исполнении, так сказать? Вам холодный ум нужен. И чистые руки! Совсем как нам. Все, Петя, давай его, у нас там еще невпроворот! Он своими толстыми пальцами, голосом своим толстым взял и умял Илью в воронку мясорубки, в лоток для мяса, заправил нежно и надежно его, вырывающегося и пищащего, в спираль мясорубочного шнека, а Петя-лейтенант крутанул ручку.
Когда вели к машине, Петя тянул заломленные Илюшины руки повыше. И разговаривал сам с собой.
Вот так тебе, паскуда. Вот так тебе, уебок. Семь лет тебе впаяют, щенку. Погреешь нары, ума наберешься. Будешь знать, как связываться. На зоне людям расскажешь, у кого какие права.
Суд будет! На суде ничего не докажешь! Я чистый! Я никогда наркотиков не употреблял! И не делал никогда! сам с собой разговаривал Илья.
* * *
Но судье не нужно было всего этого знать. Ей другого хватило: шести пакетиков по два грамма, черной обертки с отпечатками пальцев, показаний понятых и курчавого лейтенанта. Младшего лейтенанта Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков Хазина Петра Юрьевича. Имя мама через адвокатов из дела уточнила. Адвокаты говорили: занесите, подумают. Но маме нечего было заносить.
Насчет семи лет лейтенант точно угадал.
Сука! кричал ему Илья шепотом через слезы, когда оглашали приговор; и когда кассационную жалобу отклонили. Сссука-а.
Хазин на суде не появился: Илья ему больше не был интересен, служба шла дальше. Судья справилась и без него. Все делали план.
Разобрались быстро, и поехал в Соликамск.
3
Больше не лезло.
Не смог даже половины выпить. Сидел на кухне, смотрел телевизор. Телевизор не отказывался с ним разговаривать. Телевизор как сумасшедший сосед: пересекся взглядом не заткнешь и не сбежишь. Балаболил, кривлялся, жуть наводил. Но Илья сейчас был рад этому буйству, этому чужому гною. Пускай подвывает. В тишине становилось слышно себя, так было еще хуже.
Илья хотел бы уснуть, но водка не позволяла. Водка стала для него каркасом, натянула его шкуру на себя, таращила его глаза на мельтешащий экран, двигала челюстями, набивала его чучело черствым хлебом, безвкусной бурой колбасой. Водка чего-то от него хотела, но Илья боялся даже думать, чего.
Потом ноги понесли его обратно к телефону.
Набрал материн номер. Мобильный, который она взяла с собой. Прождал семь гудков, десять. Очень хотел дозвониться. Потом бросил трубку. Сказал: «Ххыыыыхххххх». Сушило глаза.
Пойти к ней? Забрать домой? Заказать хотя бы перевозку. Тут недалеко ведь. Нельзя же там оставлять ее?
Нет. Он не мог сейчас. Потом, попозже. Сейчас не было сил, чтобы во всем удостовериться. Боялся заменить память трупом.
Оставался номер, который он еще не пробовал набирать. Серегин.
Кнопки вдавливал тяжело, медленно. Кроме Сереги, звонить было больше некуда. Тут нельзя было промахнуться.
Серега ответил сразу.
Здравствуйте, Тамар Пална.
Серег.
Это кто? Илья, ты? Ты вышел, что ли?
Я вышел. Ты Ты тут, в Лобне? Или уехал?
Да тут я! Куда я?
А мы Зайдешь ко мне? Я тут Один я. Сегодня только Приехал.
Ты бухаешь там? Ого. Ладно, камрад, дай у жены спрошусь. У нас мелкий температурит что-то Но тут раз такое дело! Я перезвоню, погоди.
Пообещал и перезвонил. И через полчаса стоял уже в прихожей.
Он странный был. Загорелый, стриженный как-то удивительно: по бокам сбрито, посреди чуб. Ко всему шла ухоженная борода; отродясь у Сереги не росло ничего на лице, а тут борода.
Обнялись. Он пах бодрым сладким одеколоном. Борода благоухала чем-то своим, отдельным, и щекоталась.
А Тамара Павловна где?
Ее нет. Пошли на кухню.
Налил стопку. Серега опрокинул сразу, не стал жеманничать.
Где ты так загорел.
Да мы тут На Шри-Ланку гоняли. Лето все провафлили, мелкий не привитый был, отсиделись на дачах, охренели там от русского колорита, конечно, ну и Стася заставила меня на день рождения ей Шри-Ланку устроить. Какая-то там подруга летала со своим мужем и очень там ее ого-го, так что рекомендуем и все такое. У нас деньги все равно отложены были, а сейчас как раз рубль отскочил чуток, так что норм. Оставили нашего чувачка ее родителям, он с ними, по ходу, на одной волне, и рванули вдвоем на серфе кататься. Ну и все как подруга говорила. Вторая молодость, не поверишь. Две недели как один день. То есть пока ты там, кажется, что полгода прошло, время тянется еле-еле. А когда домой прилетаешь в Шарик, выходишь распаренный и веселый, а тут под ногами реагент плещется, в лицо то ли снег, то ли дождь, кожу сразу щипать начинает, ну и родиной так характерно попахивает И ты такой: блин блинский, может, мне вся эта Ланка приснилась вообще? Загар тут тоже держится недолго, наше-то солнце, по ходу, витамин Дэ из кожи обратно высасывает. Плесни еще, что ли?
Илья плеснул. Серега вылил в себя вторую стопку, пошарил взглядом по столу, поискал закуску, но к колбасе притрагиваться не стал.
Потом с работой еще завал, начальство вообще не очень разделяет отпуск в ноябре, говорят месяц подождать не мог до праздников? Ага, а на праздники там билеты на самолет уже распроданы все, и на эйрбиэнби прайс конский, тем более мы хотели посерфить спокойненько, форму восстановить, без свидетелей, а на Новый год там не океан, а борщ с австралийцами, это же не только наш Новый год, а международный. В общем, я ему такой: а не шли бы вы лесом, товарищ командир то есть не сказал, конечно, но громко подумал. А теперь мне говорят, план продаж у тебя за ноябрь никуда не делся, в оставшуюся неделю можешь тут у нас ночевать, если хочешь, но чтобы цифра была. И тут мелкий из сада приносит свою какую-то детсадовскую чумку, лбом можно арматурины сваривать, такой кипяток. Стася сразу мозг себе вывихнула, я на полчаса всего с работы опоздаю и начинается: мы тут с Темой, а ты там, а мы с Темой тут, а ты там, да тебе все равно, да ты вообще не человек, ну сам можешь догадаться. Мне Тему самому жалко парню два года, температура под тридцать девять, а он не плачет, а смеется, бредит, что ли В общем, какая уже Шри-Ланка там, как будто и не летал никуда. Ну а ты-то Ты как?
Серега спросил у него а посмотрел в телевизор. Потом на хлебные крошки. Потом в окно. Ни разу он еще ему прямо в глаза не поглядел, подумал Илья. И даже просто с лица его Серега срывался, дольше секунды не мог удержаться. Скользкое, видно, стало у Ильи лицо.
Я как? Ну, вышел.
Сколько лет-то прошло?
Семь.
Да, точно. Семь.
Илья налил еще по одной. Он хотел бы, наверное, подружиться с этим Серегой, как когда-то дружил с тем. Спаяться с ним краешками. Водка как ацетон, она у человечков краешки оплавить может, и этими краешками им можно краткосрочно соединиться.
А Серега уставился Илье в лоб. А как на зоне там?
Как. Обычно. Зона и зона.
Ну да.
Хотел бы, но не мог.
Слышь, сказал он Сереге. Дай мобилу на минуту.
Что? А. Да. Конечно.
Он сунул руку в карман джинсов торопливо. Достал тонкое серое зеркало.
Седьмой, прозвучало так, словно Серега извинялся. Погоди Тут код, он занес уже палец над очерченными кружками-кнопками. Потом спохватился. А, тут отпечатком же можно. Вот.
Отдал Илье будто нехотя. Тот пригляделся к новым иконкам.
Вот это звонить, это сообщения, Вотсапп и так далее, а это Интернет, видя, как Илья мешкает, проскакал по кнопкам Серега.
Да в курсе я! Че, думаешь, совсем дикий?
Илья погладил пальцем стекло и промахиваясь между тесно посаженных клавиш, набрал осторожно.