Вставай, мудила! Это тебе не дома водку жрать! начал педагогическую беседу Саша Боровик.
Куда там! Даже глаза не открываются. Не помер бы только. Минут пятнадцать длилась побудка. Озабоченно посмотрев на часы, Саша сказал начальственным тоном:
Значит так, бойцы! Мне пора ехать с шефом. Оденьте его, побрить не забудьте, хотя бы той же электробритвой. И потихоньку доставляйте в автобус. На заднем сидениикто потрезвее, сядете с двух сторон от него, чтобы меньше внимания обращали. Такжев поезде. Имейте ввиду: вагоны тамкак у нас в электричке, вместе едеми президент, и супруга, и вся делегация. Давайте, чтоб без скандала.
Намучились мы, конечно, прилично. Охрана, ясное дело, все усекла, да и как скроешь, если человекмертвый. Да нет, пожалуй, покруче мертвого будеттот хоть не возбухает. П.Я. превзошел себя. Особенно в электричке. Глаза продрал свои пьянющие и как заорет:
Цветков, куда мы едем?
Да тихо ты, не вопи! Президент в седьмом ряду сидит. В Осаку едем.
Куда-куда? Странно, блин! На хера нам эта Осака? Слушай, Цвет! Это далеко?
Ну, не ори же, Ярмыш! Тебе не все равно? Восемьсот километров.
Ого! Это ж сколько пилить! Я жрать хочу, Цвет! Давай шпроты откроем! У тебя в чемодане, я засек!
Мы ехали в суперскоростном поезде, который несся по монорельсовой дороге со скоростью 350 км в час. Расстояние до Осаки покрывает за три часа. Чистота, надо сказать, вездестерильная. И душ есть, и парикмахерская, ресторан, само собой. Стюарды в белоснежных фраках выдали нам небольшие продуктовые наборы и по бутылочке пива. Оно пришлось очень кстати. Из-за этого дурака Ярмыша мы так и не успели раздерибанить бар пресс-секретаря, как обычно делали в поездках, и отполироваться пивком. Традиция такая у нас. Сашка Боровик входит в состав делегации, как начальству ему разрешается пользоваться минибаром в номере бесплатно. А там бутылок и мерзавчиков столькона всех хватит. Ну, и мы под конец собираемся у него для подведения итогов. Из-за Ярмыша минибар в «Нью Отани» уцелелрассказать кому, не поверят.
Не унимался он и сейчас.
Цвет! Давай шпроты откроем! Ехать же еще сколько!
Он, идиот, думает, что мы движемся со скоростью поезда «КиевМосква», который 800 километров преодолевает за ночь.
Цвет! У меня и саке есть, я вчера бутылку значил, что тебе подарили! И сальцо имеется!
Видали недоноска! Народ оглядывается, в вагоне-то тихо, президент едет. Скорей бы в гостиницу, сложить козла штабелем, чтобы не мешал. Фаина Шумская все время в нашу сторону выразительно посматривает, пальцем у виска крутит. Сказать ей, чтобы в одном месте повертела, что ли? Точнозаложит.
Слушай, Цветков, давай все же по граммульке саке попробуем.
Это Владлен Мирошниченко, он с другой стороны от Ярмыша сидит, подпирает, чтобы не упал в проход.
Выпьем и в тамбуре курнем, тем более, что наша смена кончается, ребята подменят. Да и от греха подальше. Он кивнул головой в сторону П.Я. Тот, кажется, опять спал. Я указал на Ярмыша и отрицательно замотал головой:
Что ты, емуни грамма.
Ну и гадость эта саке! Как самогон разбавленный, тридцатиградусный. Чуть не стошнило.
Его, говорят, подогретым надо пить, скривившись, как среда на пятницу, Владлен вытер губы рукавом:
У тебя покрепче ничего не осталось, Витя?
Вот подхалим! Когда припекло, выпить хочет, сразу: «Витя», а как ничего не надо: «Цвет». Пойло колом в горле стоит непроходимым, противно как! Придется «заначку» достать, с Владом пить, а что делать? Сколько раз слово давал, не связываться с ним, да деваться-то из подводной лодки некуда.
Поддерживай его крепче, сейчас попытаюсь достать. Смотри, чтоб не грохнулся.
Может, и закуси какой, Вить, а? Жрать охота. Моя сумка осталась там, впереди, с бутербродами, в столовой утром заначил, да не рассчитал, что с Ярмышем возиться придется. Ну, ничего, заплатит нам, дорого обойдется. Надо же, так оскандалился мужик! Ну, что, Вить?
Закуски нет никакой. Только бутылка вот одна осталась, водки
Элька
Забылось, конечно, многое, детали стерлись из памяти, исчезли, боль прошла, как выветрилась в форточку, все равно простить ему не могу. Сколько лет? Учились на втором или третьем курсе, семидесятые годы, самое начало. Значит, больше трех десятков. Во, как! У нее смешная фамилияБорсученко. Имяс претензиейЭльвира.
МожноЭля, сказала, протягивая мне прохладную руку лодочкой.
Я не ходок по женской части, а тогда и вообще, считай, опыта никакого. Мы познакомились абитуриентами, в одной группе экзамены вступительные сдавали. Гуляли до полуночи по Пионерскому парку, где сейчас «ярмо дружбы» с Россией поставили, и все асфальтом залили. Какое место испоганили! Там чертово колесо стояло, весь Левый берег, как на ладони, другие аттракционы, называлось «м1стечко розваг», или просто «м1стечко». Персонажи собиралисьбездельники и тунеядцы, со всего Киева, их как магнитом сюда притягивало. Никто нигде не работал, многие не учились, дневали и ночевали на лавочках. Все друг друга знали, такая себе сборная солянка, тусовка по-современному.
Домушникикто по мелочам, полубандиты, шантрапа крещатинская. Несколько барышень, прошедших многое. По тем временамцентровая молодежь. Не занятая работой, многиеи учебой. Кто забредал сюда случайно, так и оставался, компания разрасталась. Спасибо, судьба уберегла, не подсел и шмонать по карманам не стал. Полным ходом трусили приезжих, в основном, из-под Киеваони в парк кататься на колесе приходили, с видовой площадки на Днепр посмотреть, вниз, на Подол. Их называли брезгливо «чертями» и «парижанами». «Слышь, парень, дай двадцать копеек, три дня не ел». Чуть сзадиеще двое таких же. Отдавали беспрекословно, мало ли что! Первый раз и ко мне за двадцать копеек подошли. Хорошо, парень знакомый оказался, за «Большевик» в футбол играл.
Слышь, Липа, отойди от него, это наш пацан, в футбол играет
Сюда, в «м1стечко», привел как-то Элю после очередного экзамена. Она носила короткую юбку, когда села нога на ногу, пацаны рты открыли.
Это твоя компания? Я думала, ты скромнее.
Она мне снилась по ночам. Собственно, с высоты сегодняшних дней, как я понимаю, ничего в ней особенного не было. Что значит, особенного? Что в них, бабах, вообще такого? Может, и хорошо, что тогда все так сложилось. До Эли я не знал женщин. Влюбленность юношеская была, женщин, чтобы по-настоящемунет. Выклянчил ключи у одноклассника, он тоже здесь ошивался, однокомнатная хата где-то на Водопарке, на последние деньги взяли такси и бутылку красного вина-чернила, уговорил ее поехать. Как ни старался, ничего не получалось. Эля хоть и на год старше, но тоже первый раз девушкой оказалась. Целовались до звона в ушах, а вот дальше, когда в постель легли, я опозорился и очень быстро. Эля ласково гладила по волосам, я лежал, обессиленный, простыня была мокрой и несвежей. От нее плохо попахивало. Так повторялось несколько раз. Пропасть все увеличивалась.
Как-то с приятелем поехали на электричке в лес с компанией девушек из торговлипродавщицами молоденькими. Как оказались с двумя барышнями, уже не вспомнить. Звезды, наверное, в тот день светили в мою сторону. Все получилось легко, играючи, без напряга. Хорошо посидели, выпилибутылку купили, стаканы взяли взаймы в сельской хате, расстелили газету, девушки сервировали, я аккуратно нарезал сыр и докторскую колбаску, появился дедушка с банкой соленых огурцовпятьдесят копеек за штуку, не за банку. Когда «развели» девушек, и я поцеловал ту Галку, которая оказалась со мной, а они обе были Галками, почувствовал на ее губах вкус неженского огурчика.
Не ожидалнад чем мы так бились и тужились с Элькой, оказалось довольно легким и нехитрым делом. Конечно, она почти все сделала сама, умело направляла, помогала, и, судя по тому, что мы и потом несколько раз встречались, осталась довольна.
В электричке Галка спала у меня на плече. Приятеля с другой Галкой мы потеряли, да и не очень переживали по этому поводу. Я, чуть отстранившись, рассматривал свою первую женщину. Сейчас, когда она не держала лицо, стало заметно, что успела кое-что повидать в жизни. Оказалась почти на десять лет старше, дважды была замужем, живет с дочкой-первоклашкой, на Чоколовке, в однокомнатной квартире. Я к ней года два наезжал, особенно после студенческих пирушек, пока однажды не застал там ее нового мужа, здорового лбато ли гандболиста, то ли волейболиста, и он едва не спустил меня с лестницы. Работала продавщицей в антикварном на Ленина, почти рядом с универом, что для меня было очень удобно. Теперь там какой-то кооперативный ресторан.
Возвращаясь тогда, после «тучи», блаженно думал о том, что теперь-то Эльке не отвертеться и, как только представится возможность, я ей докажу. Ведь с ней у меня всерьез, а Галкачто Галка? Всегда доступна, заскакивай в любое время, ничего не требует, бутылку вина купили вперед. С ней классно, но только в ее квартире, для домашнего, так сказать, потребления. В театр не возьмешь, и в компанию студенческуюоблом. В киношку однажды сходилик ней нельзя былотак нацеловались, губы потом болели два дня, все синие, низ живота позорно ныл, хорошо, не опозорился в кинотеатре, она руку сразу туда просунула.
С Элькойпо-другому, глянет испытующе, строго своими карими блюдцами, и ты уже замолк. В кинозале не позажимаешься, на халтурные советские фильмы не вытащишь. Подавай Ларису Шепитько, Куросаву, Бергмана или Хуциевакино кожей чувствует. И не так, как большинство девчонок-школьниц, фото артистов в альбом клеили. Элькину рецензию на фильм Анджея Вайды «Все на продажу» профессор вслух перед курсом зачитывал. Большие задатки, талант у девушки. Слушая умные рассуждения, не верилось, что вечером эта женщина ляжет с тобой в постель.
Да, у нас слишком далеко зашло.
Кто я теперь? спрашивает она шепотом, когда мы обессилено лежим и курим после очередной неудачной попытки. Женщина? Девушка? Ведь крови совсем не было.
От этих разборок я покрываюсь липким потом. Уши горят, как в детстве, когда у тебя день рождения и все больно мнут их руками.
Может, надо к врачу сходить? хрипло говорю я. К женскому. Провериться?
И что я ему скажу? Что у нас никак не получается? Да и где его взять, врача-то? Не в студенческую же поликлинику идти? Еще в деканат сообщат, из универа исключат Может, у тебя кто есть, знакомые какие? Ты же киевлянин, Витя.
Нет у меня никого. И быть не может. Я такое слово «гинеколог» впервые от нее услышал.
Я бы в Кишиневе нашла в два счета
Онаиз Молдавии, там и родители живут.
Сами понимаете, разговор на такие темы не может положительно сказываться на всем том, чем мы занимаемся или пытаемся заняться.
И я, в который раз, обещаю.
Из нашей абитуриентской группы в университет поступило троея, сразу после школы, набрав двадцать баллов на четырех экзаменах. Элькасогласно договора по обмену между университетами двух братских республик. Влад Мирошниченкопосле «рабфака» так называлось подготовительное отделение, туда зачисляли членов КПСС, у которых был производственный стаж, или демобилизованных после службы в армии. На первом курсе мы сразу выбились в начальствоМирошниченко стал парторгом курса, меня избрали комсоргом, Элюпрофгруппоргом.
На революционные праздники1 мая и 7 ноябрямы отвечали за явку студентов нашего курса на демонстрацию. Нормальные люди спят, а тебеподниматься чуть свет и пешком пилить (транспорт не работал, улицы перекрыты) в универ, на место сбора колонны. Мы приходили на час раньше, получали в коптерке красного корпуса кумачовые транспаранты, лозунги и портреты членов политбюро, раздавали студентам. Фишка в том, чтобы самому остаться с пустыми руками. Потому заранее опрашивали весь курс и составляли список, бдительно следили, чтобы без уважительной причины никто не сачконул. Такое случилось в нашу самую первую демонстрацию и мне досталось сразу два огромных лозунга. Один пришлось замаскировать в кустах, его какой-то придурочный оттуда утащил, поднялся жуткий скандал, когда обнаружили. Ведь все эти игрушки выдавались под расписку. Так что запросто могли пришить политику, обвинив во вредительстве. Еще бы: лозунг «Слава Ленинскому комсомолу!» сам же комсорг и похитил.
После того случая Влад собрал партбюро и основательно меня пропесочил. Поэтому теперь за три дня до демонстрации я сдавал заявку на лозунги не с потолкапосле опроса своих комсомольцев. И никаких выпивок в колонне, до начала демонстрации. Когда же все закончится, и лозунги на длинных строганных палках сданы в каморку, опять же под расписку, люди разойдутся, можно и нам немного расслабиться. Мы, заранее договорившись, шли к кому-нибудь на хату или ехали в общагу на Ломоносова, где устраивали складчину.
И тогда, 7 ноября 1973-го, все было, как обычно. Только Элька взвинченная, впрочем, поначалу это не выглядело слишком заметно. Да и события той вечеринки, если честно, помню избирательно. Зачем я надрался? Мне казалосьпод настроение. Гуляли на Коцюбинского, в писательском доме, на квартире Игорька, нашего однокурсника. Его «предки» уехали на дачу в Конча-Заспу. Отец ИгоряОлесь Дупийизвестный украинский писатель, его имя часто упоминается в обойме признанных классиков украинской прозы, кропает и пьесы, во Франка идут. В книжном шкафу я заметил более десятка книг, автором которых был Дупий. Пространственно они умещались на одной полке, даже немного свободного места оставалось.
Видишь, Цвет, сказал Владлен, меньше, чем полметра всего-то книг, ерунда по большому счету, затокакая жизнь! Четырехкомнатная квартира в центре города, дом в Конче, секретарство в Спілці, лауреатство, постоянное место во всех президиумах. Неужели и у нас когда-нибудь так будет?
И всего-то десяток книжек, эхом откликнулась Эля.
Стол с закусками отодвинут к стене, поэтому места и без того в просторной комнатекак на стадионе. Танцевали под медленные и грустные мелодии Джо Дассена. Когда я отходил к столу, чтобы присоединиться то к одной, то к другой компании, не желавших терять времени на танцы, Элю несколько раз приглашал Мирошниченко. Они о чем-то тихо разговаривалиничего особенного, парторг с профгруппоргомпочти производственное совещание. Со стороны хорошо смотрелисьрослый, статный Мирошниченко, бывший сержант-пограничник и тоненькая хрупкая Эльвира, всю жизнь занимавшаяся бальными танцами. Фигуркамечта, точеная, как пешечка, ногивообще, полный отпад. Я изредка бросал на них взглядне слишком ли он нарушает дистанцию? И когда замечал, что он долго шепчет ей на ухо, опасно приближаясь, издали грозил ему пальцем. Не наглей, Влад, с чужой чувихой!
Эта красавицамоя девушка, парторг напрасно бьет к ней клинья, и с ним я тоже на дружеской ноге, и нам всем хорошо, иначе и не может быть. А снег идет, и девушки все вокруг такие красивые, а парнимои друзья, все мужественные и благородные, как герои Ремарка или Хемингуэя, и впередився жизнь! И столько еще будет теплого, солнечного, светлого, и я стану знаменитым писателем, и меня полюбят самые красивые женщины, и толпы поклонников, и все премии будут мои, я узнаю мир, все страны и континенты. У нас с Элей будет дружная и прочная семья, двое детейдочка и сын, дочка будет такая же красивая, как мама, сынтакой же умный, как его отец. А снег падает и падает, тихо-тихо, по ниточке тонкой скользя, его ласковые хлопья, как белые птицы, садятся мне на руки, на губы, на волосы, а япамятник. Вы разве не знаете? Меня давно увековечили в бронзе, снежинки падают, и бронза тихо звенит.
Есть такая студенческая поговорка: чем лучше вечером, тем хуже утром. Что-то в этом роде. Уснул я, оказывается, прямо за столом. И не я один. Рядом на полу дремало еще несколько человек. Игорек ведь предупреждал: можно и с ночевкой. Выпив пива прямо из горлышка, пусть и теплого, но такого желанного, посмотрел на часы: половина четвертого! Утра, судя по всему, так как темно. Куда же все подевалисьИгорь, Влад, Эля? Самое главноеЭля! Она ведь с Мирошниченко вчера весь вечер танцевала! Ведь что ей делать оставалось, если ты бухал, как последний жлоб?
Поднялся из-за стола, чуть не рухнул на кого-то внизу.
Цвет, ты успокоишься сегодня или нет, а то я тебя успокою!
Тише ты, обалдуй царя небесного! Не видишь, люди спят!
Стараясь ступать как можно неслышней, вышел в коридор. В туалете горел свет. Может, там кто-то застрял? Осторожненько нажал на дверь. Никого, слава Богу! Повезло! И в ванной свет. Понятненько, богатые люди, что им лишние копейки за электроэнергию, пусть нагорает себе. Вот у немцев, говорят Чья-то расческа на полочке у зеркала. Точь в точь, как у Эли моей. Так Означает ли это, что она где-то здесь? Может, таким странным образом подает мне сигнал? Ну да, не могла же без меня уйти? Попросила, наверное, Игоря постелить ей где-нибудь, пока я просплюсь, ждет меня, девочка моя.