И дабы не отличаться слишком уж вызывающе, вынужденным сменить белоснежные тоги на одеяния расцветок столь же вычурных, как у распустившихся вокруг них хвостов
Ты э-э-э разродился неплохим экспромтом, паренек! обращаясь ко мне, как к навсегда младшему, промямлил подросток, оттягивая нижнюю губу без малейшего следа прорастания под ней будущей бородки клинышком а ведь на моем подбородке таковая уже давно закудрявилась. Ты э-э-э многообещающ, паренек! Во все пять часов сводящей скулы э-э-э скуки единственным живым эпизодом был этот экспромт с платком Странно, кстати, что забулдыга и забияка Марло сочиняет подобную мертвечину, вы не находите, мой Саутгемптон?
Последнюю фразу он произнес не мямля и не экая, а вполне живо, по-французски, но я, хоть и не говорю на этом жеманно-картавом языке, все же усвоил его достаточно, чтобы понять сказанное, чтобы обидеться за Кристофера, которого в то время боготворил, и при этом возликовать, поверив вдруг, что мне суждено превзойти его, как, впрочем, и всю прочую строчащую пьесы и вирши братию.
Нахожу, юный Ратленд! тоже по-французски промолвил юнец.
И они удалились, не дожидаясь от меня заурядного «Спасибо за комплимент, милорды!» и даже не спросив мое имя.
По боковым сторонам прямоугольного двора нестройными шпалерами стояли слугии в неровном свете факелов, которые они держали в высоко поднятых руках, неспешно удаляющаяся парочка отбрасывала странные тени.
И в какой-то момент черный, распластанный на земле человек-подросток перерос человека-юношу, а потом и вовсе стал нечеловечески узким и длинным как копье, острие которого вонзилось в отбрасываемую мною неподвижную тень.
Уже со следующего утра я начал писать. Да нет же, не писать, а наговаривать пьесы и стихизаписывали их другие. Слова изливались из меня, как летний ливень из тучи, но записывали другие, чаще всего не занятые в сцене актеры. Что ж делать, в стратфордской грамматической школе я научился быстро читать и славно декламироватьи по-английски, и на латыни; развил в себе умениена слух ли, с листасхватывать крепко и навсегда огромные куски текста. Но пишу всю жизнь медленно и коряво, как неграмотный.
И стесняюсь этого.
И даже никогда не беру в долг, чтобы не мучиться и не краснеть при написании расписок.
Да, умелость рук и пальцев мне не свойственна, но ловкость языкавозмещает это с лихвой!
Зато не стеснялся и не краснел, когда заимствовал сюжеты и поэтические приемы у всех этих университетских умников: Лили, Пиля, Лоджа, Кида, Грина Даже воровал у них, потому что заимствует, дрожа от робости, бездарность; талант же, опьяненный дарованной ему Богом безнаказанностью, беззастенчиво ворует!
Я подражал Марло, напропалую цитировал Овидия и Плутарха, а презираемая и обожаемая мною публика сходила с ума от восторга, заполняла театры и несла, несла, несла денежки.
Разгоряченный успехом первого показа «Юлия Цезаря», нетерпеливо ожидая, пока посланный в таверну мальчишка принесет мне хересу, я не признал подростка Ратленда в том болезненного вида вельможе, который умудрился откинуть полог ножнами шпаги а ведь полог, помнится, был тяжеленный
С того представления в Гринвиче прошло десять лет, во множестве запахов, наполнявших театр «Глобус», еще витала та свежесть камня, дерева и извести, которая не позволяет присвоить только-только выстроенному зданию намекающее на долговечность звание «недвижимость» а потому двери в каморки, занимаемые пайщиками-актерами труппы «Слуги лорда-камергера», среди коих в то время был и я, решили навесить когда-нибудь потом, когда доходы станут ощутимыми; пока же обходились пологом из на редкость грубой мешковины, кусавшим мои руки всякий раз, как приходилось его откидывать.
Да если б даже не только кусал, но и ел быда пусть, пусть, пусть! Ведь подобно тому, как злобный пес стережет хозяйский дом, подобно тому, как суровый брат охраняет честь сестры, полог оберегал неприступность моей комнатушкиа я любил ее, эту мою первую лондонскую собственность, эту куцую совокупность квадратных футов!
«Сын ремесленника», «торговец шерстью», «деревенский учитель», «помощник адвоката» так толкуют обо мне те из соперников-драматургов, кто считает мои пьесы мурой, однако воздает должное хоть в чем-то, например, ценит мастерство с которым сочинены полные эротического огня поэмы «Венера и Адонис» и «Обесчещенная Лукреция».
Я предусмотрительно посвятил их тому самому юнцу, графу Саутгемптону, у которого потом пробыл какое-то время проворным парнем на побегушках, и не пожалел о посвящении, ибо был вознагражден пусть не очень щедрой, но все же ощутимой суммой.
«Деревенщина, коновод» а вот так меня клеймят те, кто не желает замечать даже мою вежливость, приятность в разговоре, обходительность манер; тот минимум миниморум, без которого трудно не быть битым иликак Марлоубитым буйными лондонцами.
Так и заткнитесь же теперь, когда я пайщик нового театра, актер, пусть и на вторых-третьих ролях, лучшей английской труппы и автор пьес, на представления которых ломятся!
Все это так, однако труппа завтра может внезапно распасться, через месяц пьесы мои (вдруг!) могут быть освистаныно комнатушка! Комнатушкаэто другое, это когда и через год, и через десять лет на вопрос: «А здесь кто одевался перед выходом на сцену и пил херес после представления?» последует ответ: «Уилл Шакспер из Стратфорда-на-Эйвоне, ставший знаменитым Shakespearе!»
Как же я был тогда еще полон сил, гибок и счастлив в тот вечер, когда худощавый вельможа ловко и небрежно отодвинул пологровно настолько, чтобы грубая мешковина не смогла куснуть широкие края его шляпы:
Граф Ратленд! Друг графа Саутгемптона, которому ты помогал обтяпывать кой-какие делишки.
Да, у него был болезненный вид. О нем болтали многое, актеры труппы «Слуги лорда-камергера» вообще с удовольствием перемывали аристократам косточкии Роджеру Мэннерсу, 5-му графу Ратленду, магистру искусств Кембриджа и Оксфорда, почему-то доставалось больше всех. Особенно упоенно болтали о тягчайшей лихорадке, едва не уморившей его в Падуе, куда он направился, дабы получить там юридическое образование. Диагноз был вынесен молвою: «Французская болезнь!» однако он выжил, вернулся, жил дальше, даже собирался, как поговаривали, женитьсяи ничего сифилитического в его облике не было. Ни тщетно запудриваемых язв, ни гниющего носа. Была только болезненность и крайняя умеренность в еде и питье
И про женитьбу сплетничали.
Хотя любовь его к невесте, дочери великого военачальника и поэта Филипа Сидни, падчерице графа Эссекса, казалась искренней; хотя невестакрестница королевы, названная в ее честь, светилась, когда смотрела на жениха, все вокруг твердили упрямо: «Странная пара!»
Помнится, я не успел поклониться и произнести: «Счастлив вашим посещением, милорд!» он продолжил, захватив и оттянув нижнюю губу:
Я сказал тебе десять лет назад, что ты э-э-э многообещающ
А вот тут уж успел:
Счастлив вашим посещением, милорд! Вы пришли сказать, что ваше доброе предсказание исполняется? Вам понравилась моя пьеса? Было ли достойным представление?
Неплохо, хотя
Он мямлил почти неразборчиво, и приходилось напрягаться, чтобы понять
Хотя э-э-э единственный живой кусокэто монолог Антония с хорошо придуманным рефреном: «Но Брут назвал его властолюбивым, а Брут весьма достойный человек». Все остальноемертвечина. Представление? Что ж, обычные завывания без страсти, рыдания без слез и умничанье без ума
Почему же, господи ты боже мой, я почувствовал себя тогда так, будто был прочно насажен на острие копья?
Однако сейчас меня интересует э-э-э другое. Пару лет назад побывал в Нориче, где давали твоего «Ричарда Третьего». Это было получше, чем сегодняшний «Юлий Цезарь», чувствуется, что наши английские дрязги волнуют тебя сильнее, чем стародавние римские. Но злодей Глостер э-э-э вызывает у зрителя симпатию. Конечно, злодеи всегда интереснее э-э-э праведников, а незаурядный э-э-э мерзавец всегда ярок на фоне толпы мерзавцев заурядных
Ох, да не в силах уже я был терпеть его идиотскую манеру произносить слова так, словно во рту каша! Нет! даже не каша, а полусырая крупа, которую он, доваривая ее на малом огне своего темперамента, помешивает ленивым языком!
А был ли Глостер злодеем и отъявленным мерзавцем, милорд? Учтите, кровожадным убийцей его изобразил Томас Мор, ненавидевший Йорков. Неужели и вы разделяете его чувства? Странно для йоркширца, ведь мы, йоркширцывсегда за Йорков, так же как люди из Южной Англиивсегда за Ланкастеров. Но вот ведь ирония истории, милорд, в результате пришлось сойтись на Тюдорах как любят говорить в Стратфорде-на-Эйвоне, ни нашим, ни вашим. Подговаривал ли Глостер предателя Бэкингемаа Бэкингемы всегда предатели, таково их родовое родимое пятноумертвить своих племянников, доподлинно не известно В моей пьесе не говорится ни да, ни нет. Был ли Ричард уродом, каким описал его Мор? тоже вряд ли, а потому я из осторожности сделал его всего лишь «не красавцем». И вообще, милорд, у меня возник замысел создать пьесу не столько о Ричарде Глостере, сколько о человеке, за которым английский трон буквально семенил следом, как голодная собачонка, а английская корона, как пьяная распутница, предлагала взять ее задаром и поскорее. Он и поддался соблазну, забыв, что Фортуна гораздо чаще дьявольски искушает, чем божественно благоволит.
Да-да, ты красноречив, но не трудись попусту. Замысел э-э-э пьесы становится ясен после первых же реплик, но именно он Саутгемптона и меня не устраивает. Я сяду. Разговор у нас будет долгим.
Уфф-ф! Не помню, сел ли я тогда, но сейчас остановился от возмущения, вспомнив все так, будто услышал воочию и впервые. Каково?! Этим высокородным хлыщам, видите ли, не нравился мой замысел! По их кембриджскому, магистерскому разумению, я, деревенский недоучка, должен был расшаркаться, попросить поучить меня уму-разуму, а потом еще и воспеть их просветительский дар?! Клянусь, мне очень хотелось ответить Ратленду памятно для него, с удвоенным, в сравнении с уже им отмеченным, красноречием!.. но тут мальчишка принес херес, получил свои полпенни за услужливостьи, даже не предложив гостю присоединиться, я присосался к горлышку.
Хотя на виду стояли посеребренные кубки
Он оценил!
На здоровье, сэр Джон Фальстаф! Браво, Уилл! Я давно заметил э-э-э что на сцене ты особенно убедителен, когда якобы пьянствуешь. Чувствуется, что этому-то действию ты отдаешься целиком.
Что ж, шутка была неплоха, а винотак и превосходно. Помнится, я подобрел, как всегда после хорошего глотка хереса, и уселся поудобнее:
А что именновас, милорд, и графа Саутгемптонане устраивает в моем замысле?
И вдруг он перестал мямлить, а заговорил твердо и властно.
Нам необходимо, чтобы зрители, глядя на Ричарда, ужасаясь Ричарду, ненавидя Ричарда, видели в нем хромого горбуна Роберта Сесила, Сесила-младшего, год назад ставшего государственным секретарем.
Кой черт, уселся поудобнее! Вскочили забегал по комнатушке. И закричал:
Вы обезумели! Вы обезумели настолько, что считаете безумными и всех вокруг! Мы, актеры труппы «Слуги лорда-камергера», будем намекать на уродство и дурные наклонности Лорда-хранителя Малой печати? Да он уничтожит нассначала скопом, а потом поодиночке!
Ничуть
Да, теперь он не мямлил, зато морщился и потирал правый бок.