Он спустился вниз, а я свернула в любимый бук и увидела там Золотника. Я как-то сразу его узналасо спины, хотя мы давным-давно переехали с Николоямской и не виделись лет двадцать пять. Он стоял, ссутулившись, в старомс тех еще временчесучовом пиджаке блошиного цвета, очень модных прежде штиблетах с длинными носами, немного приподнятыми кверху, кто-то отдал ему свои, покрытые пылью дорог; на экваторе Золотника я обнаружила мешковатые, с детства знакомые брюкибывшее зеленое золото! И хотя венчала все вышеописанное, черт побери, та самая шапочка, в которойи только в ней! он ощущал себя землянином, сомнений не оставалось, что этот человек свалился с Луны.
Вооружившись лупой, Илья Матвеич склонился над старинным фолиантом, раскрытым на главе Черепъ, сосредоточенно исследуя храм черепного сводамонолитный, словно капля воды, спаянный из обилия косточек и пластинок. О, эти названия швов Божественного Портного: венечный, стреловидный Сложнейшая мозаика совокупностивовсе не то, что шутил один писатель, инженер человеческих душ: Череп Homo sapiens состоит из двух частейнебольшой нижней челюсти и очень большойверхней.
Золотник шевелил африканскими губами, чуть слышно артикулируя: наружный затылочный гребень, крылонёбная ямка Чешучайчатая, барабанная, скалистая доли височной кости Микеланджело в анатомичке! Бедный Йорик Зачем ему понадобился скелет головыпри его бесхребетных видениях?
Когда-то он считал себя реалистом, о чем свидетельствовало крупное многофигурное полотно День рождения Иисуса Христа, написанное с космическим размахом, снятое с подрамника, свернутое в рулон, спрятанное за шкафом. Илья Матвеич называл его пробой кисти в византийском стиле.
А между книжными полками, затертая, словно корабль во льдах, обреталась жизненная картина Элен падает в пропасть, с преобладанием пламенеющего розового, фиолетового и зеленого, переходящего в изумруд, красок его палитры, рожденных первой военной зимой.
Розовый открылся в Чапаевске, в эвакуации. Илье было два с половиной года, когда недалеко от дома, где они жили с мамой и сестрой, взорвался химический завод. Волной отбросило кроватку от окна к стене, и маленький Илья Матвеич, как ни странно, живой и невредимый, смотрел на зарево пожара, не чувствуя ни страха, ни угрозы, переживая торжество огненно-розовой стихии.
Фиолетовым было свечение сигнального фонарика, который подарил ему летчик-отец, отправляясь на фронт. Илья то зажигал фонарик, то гасил, пока не сломал рычажок. Отец рассердился, назвал его скверным мальчишкой. Обиженный, тот забрался под кровать и даже не вылез попрощаться, о чем жалел до конца своих дней.
А изумруднымбархатное пальто соседской девочки, приехавшей в эвакуацию из Ленинграда, первой любви Ильи Матвеича, оставившей неизгладимый след в его душе.
Вспомнилась комната Золотника, поражавшая непритязательностью на фоне духовного богатства ее обитателя. Масляная краска стен в уборной абрикосовки, пыльная пирамида картонных коробок с изношенной в стельку обувью над унитазом, грозившая обрушиться на голову беззащитного визитера (да еще Гарри забрал с расформированной лыжной базы восемь ящиков старых бесхозных ботиноквдруг пригодятся).
Перед глазами поплыли обломки повседневности: мамины кофейные чашечки и тарелка для десерта, ее прозрачная фиалковая ваза, то, к чему она так часто прикасалась, птичье оперение синиц и снегирей, Сонечка сыпала им хлебные крошки на подоконник, а прилетали жирные голуби и все сметали, того нашего бытования, где так естественно уживались коммунальный дух и Универсум.
Как интересно говорю. Разволновавшись, я стояла так близко, чуть не касаясь его плеча. Что это за книга, Илья Матвеич?
Атлас описательной анатомии человека, ответил он, как глухой барабан, и все же не очень медленно и не очень уж тихо. Знаете, что, считал Марк Аврелий, находится вовне? Лишь немного крови, несколько костей, сплетенье нервов и сосудов, немного воздуха Золотник не то что бы вовсе не взглянул на меня, но как-то мельком, а ведь я назвала его по имени. А что находится внутри? проговорил, не отрываясь от завораживающей архитектоники черепной коробки. Чувства, образы туманные и неочерченные, душевная субстанция, сновиденья, призраки И он окончательно погрузился в свой уединенный мир.
Я постояла еще немного, потом повернулась и со смятенным сердцем побрела прочь.
Я шла по Садовой, окруженная воспоминаниями, всегда имевшими для меня первостепенное значение. В голове вспыхивали какие-то картины прошлого, гасли и возникали другие, причем в мельчайших подробностях, наш старый двор, желуди, сережки, перья фазана (соседи иногда несли по двору с рынка, надо было выпросить), решетка ворот, дверные ручки подъездов (отполированная ладонями медь), параднаятам на втором этаже целовались влюбленные, страшная черная лестница, Надя с Зинулей по привычке пользовались исключительно черным ходом, отправляясь в Покровский храм на утреню, обедню или просто вознести благодарение Господу за прожитую жизнь.
Это нахлынуло на меня, окатило, ударило, словно каруселью по башке, свирель моя скорбной голубкой тоскует на чуждых реках Вавилона послышалось невесть откуда или во мне самой, я не разобрала, да только душа моя вырвалась на свободу и понеслась догонять вчерашний день. Тот пятился, ускользал, отступал дальше и дальше, ни за какой его не ухватишь хвост, а тебе оставалось только оплакивание или воспевание того, что было.
Ах, она дома, наконец-то??? послышался в трубке трагический голос Флавия. А я ей уже двадцать раз звонил! Что это было? Ты как сквозь землю провалилась! Я облазил углы и закоулки! Просил объявить на весь магазин, что жду тебя под лестницей! Мне говорят: Стойте и никуда не уходите! Я встал и ждал ее целый час, бог знает что передумал! Мне стало с сердцем нехорошо! Я всегда верил в твой разум, а после того, как ты просто УШЛА, оставив меня одного, весь твой образ, веками создававшийся, рухнул в моих глазах! Да-да-да! Теперь я от тебя ожидаю чего угодно! Любого абсурда! Все вертятся, все мотаются. На меня уже стали коситься охранники. Потом я опять пошел тебя объявлять. Они тебя объявляли три раза!!! А я все ждал-ждал-ждал, я чуть с ума не сошел! Главное, по радио постоянно рекламировали роман Коэльо, как у одного человека пропала жена! Мне стали разные ужасы мерещиться, в голову полезли триллеры, я вдруг подумал, что я скажу ее мужу, когда он вылезет наконец из пещеры? Зашли в книжный магазин, и она пропала? Полумертвый от страха, я побежал, купил карточку телефонную. Позвонил маме: Райка не звонила? Не звонила. Вернулся обратно в книжный: Нет?Нет. Я ждал еще час, не верил своим глазам, что ты исчезла. Чего я только не передумал за это время, я думал, что тебя похитилиза выкуп!
(Это был единственный человек в моей жизни, который всерьез опасался, что меня похитят)
Флавий свирепствовал, как тигр, и мне пришлось долго ждать, пока он сменил гнев на милость и сказал:
Пора заводить мобильник
Не знаю, что он во мне нашел? С виду я ничего особенного, а Флавий харизматик, Высший Путь Светоносного Совершенства, он в институте, где мы учились, педагогическом, имени Крупской, специально в портфеле таскал кирпичи, чтобы стать семижильным бугаем (потом решил, что это фигня, куда лучше ходить налегке и быть атлетом духа). А там же сплошь девушки неземной красоты, готовые на все ради его одобрительной улыбки. Нет, именно ко мне взбрендило сыну Амори Первого и венценосной Агнес обратить свое благоволениенагнувшись, попросить огонька в курилке под лестницей, после чего произнести серьезно и деловито:
Надеюсь, ты мне дашь?
А у меня нет, ответила я, не вдаваясь.
Дай то, чего нет, сказал он и так на меня посмотрел Клянусь, в этом взгляде не было ничего, кроме мягкости, сострадания и любви.
Мириады невидимых нитей были протянуты, чтобы мы встретились с ним в тот день и час под лестницей в курилке, хотя ни до, ни после он не курил и не пил вина, те, кто очень любил его, а я была в их числе, помнят легкость его шагов, расфокусированный взгляд и какие-то парадоксальные фразы типа: Я как раз тот человек, который вам не нужен
Он любил танцевать со стариками на танцплощадке, они его обожали, правда, многие из них совершенно выжили из ума, но он относился к ним по-доброму, щеки у Флавия были часто вымазаны губной помадой, это его осыпала поцелуями безумная Марго, которая подчаливала на танцы в полосатых трико и, отплясывая, кричала .!!! на все Сокольники.
Только моя природная скромность мешает мне признать себя величайшим из живущих (да и умерших, что уж там!) танцоров, а также писателей и вообще, говорил Флавий.
Танцору всегда скромность мешает
Мы гуляли с ним в паркевыберем подходящую погодку и гуляем.
Февраль, золотой закат, потом сумерки, небо черное звездное, сверкающий месяц, Марс огромный и Сириус. Вдруг метеориточень быстрый, за ним второйв полнеба рваная рана темноты, полыхание до верхушек сосен.
Флавийс надеждой:
Сейчас где-нибудьбум! совсем рядом
Или апрель, чистые деревья, грязные дороги, снег еще меж стволами, темный лед (Весной мы уже погуляли, теперь погуляем летом, таким людям, как мы с тобой, надо встречаться четыре раза в годлетом, осенью, зимой и весной).
У него была привычка согревать пломбир в кармане брюк до мягкой консистенции. Он боялся охладить горло.
Ты не забыл о мороженом? я спрашивала, когда мы стояли, обнявшись под сенью цветущих лип.
Когда я обнимаю тебя, то обо всем забываю.
Ты ко мне приходи, говорил он. Посмотришь, где я сплю на балконе в тени тополя, мама говорит, его надо спилить, а то темно. А я против.
Тебе что-нибудь принести? я спрашивала.
Принеси мне ничего.
В окне раскачиваются тополиные ветки, стучат по стеклу. Агнесса права, это не тополь, а баобаб, еще немного, и он заполонит всю квартиру. На вешалке клетчатые рубашки. Тонкий жесткий матрасик на полу. Миска черешни из холодильника. Тарелка смородины. Проигрыватель и виниловые пластинки в конвертах (Давно хотел завести тебе Пьявко, люблю ему подпевать Когда-а я на почте служи-ил ямщико-ом).
Иногда я думаю, говорил Флавий, чего у меня в жизни нет? Все есть, чего ни пожелай. Вотмузыка. Зачем мне куда-то идти? Тратить деньги, искать-выбирать, когда радио включили вот она музыкаЛЮБАЯ! Все есть, просто все! ТЫ ХОТЬ ПОНИМАЕШЬ, О ЧЕМ Я ГОВОРЮ???
Флавийблизнец, и, что интересно, явился на свет не сразу после Сибиллы, а только на следующий день. (Думал, обойдетсяон мне потом говорил.) Наутро его обнаружили: Да там еще один!и в принудительном порядке попросили на выход.
Институт он бросил. Дождавшись момента, когда его отец Амори Первый занялся укреплением связей Иерусалима с Византией и оба государства начали совместное вторжение в Египет, с виду показавшийся им легкой добычей, Флавий забрал документы из деканата и стал с наслаждением околачивать груши. Но тут же загремел в армию.
Агнес, к тому моменту покинутая Амори по требованию Иерусалимского патриарха, протоптала дорожку в военкомат, кланялась, обивала пороги, осыпала военкома фамильными драгоценностямилишь бы ее сына, официального наследника престола, оставили служить в Москве или Московской области.
Капитан Кочерга, она рассказывала певуче, вполне вменяемый человек, умный, доброжелательный, даже интеллигентный, только после каждого слова добавляет: Понял-нет?
А она емубилеты на выставку Филонова-Кандинского-Репина (Чтобы вам, Иван Иванович, с супругойпри вашем плотном графикене простаивать в очередях!), долгие беседы вела с военкомом о Страшном суде в эсхатологии авраамических религий, военком терпеливо выслушивал ее библейские пророчества, что недалек тот час, когда Христос явится во славе своей и спящие в прахе земли пробудятся Причем творящие беззаконие, Агнес устремляла на капитана красноречивый взгляд, услышат такие слова: Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его! Все эти страсти Господни она произносила профессиональным, хорошо поставленным голосомдесятилетия работы экскурсоводом в Третьяковской галерее не пропали даром.
Видимо, ее старания возымели действие. По уралам да казахстанам стремно трястись по степи, кого там волнует, что ты с краю и можешь вывалиться В поезде то холодно, то жарко, неделя, вторая в пути, ту-дух, ту-духФлавия послали на самую крайнюю точку ойкумены, где ни людей, ни зверей, ни травы
И наверняка это время для него было самое счастливое, говорил мой муж Федя. Там он сформировался как человек, там друзья, товарищи, там он женился в первый раз, там было главное. А теперьтак, ничего особенного. Все уже не то.
Федор дневал и ночевал в подмосковных каменоломнях, где я его и встретила, по воле случая за кем-то увязавшись. Это было убежище даосских подвижников, они философствовали, пили, курили и предавались грезам.
Все были пьяные, веселые, Федя разливал по кружкам глинтвейн, сочиненный им в алюминиевой кастрюле из Солнцедара с гвоздикой, мускатным орехом, корицей, лавровым листом, перцем и яблокомна керогазе. Вытащил из рюкзака рыбную нарезку домашнего приготовлениякрасную кету и ослепительный плод лимона.
В памяти всплыла скумбрия Золотника, да и сам Илья Матвеич, кроткий, полноводный и неуправляемый мирской суетой, даже, на мой взгляд, хвативший через край в своем отречении от личных уз и честолюбивых замысловна тот момент он работал макетчиком.
Счастье, друзья, в этом лучшем из миров быть макетчиком, простым макетчиком, восклицал он. Вольной птицей, неподвластной министерству культуры! Кстати, это редкая профессия, все равно что скрипичные мастера. Втиснуться туда невозможно, но я-то все-таки шишка! Тебя можно назвать куратором, можно скульптором цеха, и ты весь под колпаком у министерства. А с макетчика никакого спросу, но вершит он великие дела. Я вам расскажу кульминацию: когда на Новодевичьем кладбище хоронили Шаляпина, я ему сделал на могилу портрет.
Это производило ошеломляющий эффект, у всех шарики за ролики: как так? Шаляпину! На могилу! Сколько ж лет ему? И когда Шаляпин-то умер?
Я получил маленькую старинную фотографию, продолжал Золотник, не опускаясь до объяснений, увеличил, отреставрировал, напечатал, сделал рамку. Вдруг выяснилось, что, кроме этой фотографии, нечего нести перед гробом. Ее несли как хоругвь перед похоронной процессией, я по телевизору видел. Я такую сделал пуленепробиваемую и водонепроницаемую вещь! Мир рухнетона и с места не сдвинется!
Словом, режет Федя лимон, и какое-то странное амбре сопровождает каждое его движение.
А рыбка-то с душком! сказала я.
Не то слово! ответил Федор. Кета засолена в анчоусном соусе, он издает черемуховый запах. Так солят рыбу ханты. Иногда они обходятся без анчоусов, а просто в землю закапывают, чтобы сопрела. Раньше я у них за бутылку выменивал красную рыбу и ел. Теперь они дружно поклоняются мамоне. А тогда просто спрашивали: бутылка есть?
Мы разговорились. Федя поведал мне, что собрался каталогизировать все на свете штреки, сифоны, штольни, подземные города, каменные коридорыпродольные и поперечные, особенно бездонные колодцы, пронизывающие насквозь Землю.
Если нырнешь в тот колодец, он показал на соседний грот, вылезешь из черных провалов Техаса или из шкуродеров горы Фавор в Галилее Типа того.
Он чертил схемы и лабиринты, развертки-сечения; залы, развилки, пролеты и горние своды Федя прикидывал на глаз, у него был хороший глазомер. Малыераспознавал частями собственного тела: он знал свой рост с поднятой рукой, локоть, расстояние между растопыренными большим пальцем и мизинцем, не будем продолжать, а то перечисление инструментария Федора дойдет до абсурда.
Все у него было задокументировано на листах-пикетах, утрамбовано в картонные папки, завязано тесемками и заброшено на антресоли. Ибо суть его странствий была в другом. Он искал исключительно сердцевину мира, пуп земли.
Это обстоятельство да еще моя слабость к аргументам из области иррационального совершенно вскружили мне голову и укрепили в мысли, что Федькадостойный предмет для моего поклонения, что в нем заключена стихия сверхчеловеческой силы и красоты.
Федор мной тоже заинтересовался, так мне по простоте сердечной показалось, хотя в этом пылком взоре трезвый человек углядел бы, как бегут, разветвляясь, шахты и тоннели, канализационные люки оборачиваются озерными пещерами, хранящими древние артефакты, секреты канувшей Атлантиды, останки неопознанного моллюска, индейские мумии, кости рысей и гиен Словом, наша встреча положила начало дружбе, стремительно переросшей в совместное бытье.