Стихи явно произвели на нее впечатление.
Прости меня, мой милый, но это, по-моему, дерьмо, сказала она, скорбно вздохнув. Когда только ты успел нахвататься этой тарабарщины. Ее глаза цвета пыли смотрели куда-то поверх его головы. Господи, они ухитрились задурить головы даже детям!
Что, у меня хуже, чем в газете? Авторская уязвленность уже давала себя знать. Точь-в-точь как там.
Вот именно, мой милый, вот именно, брезгливо отстранила она его. Тем хуже для тебя.
Старуха канула в сумрак флигельных сеней, оставляя Влада наедине с его недоумением и обидой. Не раз впоследствии доведется ему выслушивать от подвернувшихся ценителей приговоры и куда более строгие, но никогда при этом он уже не почувствует себя таким убитым и обескураженным.
Но Влад всё-таки не успокоился. Слишком велико было его изумление перед открывшимся в нем даром. Уязвленное самолюбие услужливо подсказывало ему причины первого провала. «Завидно барыне, натужно позлорадствовал он вслед старухе, что у нас тоже выходит!» Бездарность утешается наличием врагов.
И понимание не заставило себя ждать.
Голова Владька, далеко пойдешь! развел руками дядя Саша, не дав ему даже закончить. Весь в отца. Лёшка, тот тоже в большие люди шел, жалко, посередь пути укоротили Это ты молодец, нынче за такую сознательность ордена дают. Вон слыхал про Мамлакат, от горшка два вершка, а с самим вождем за ручку здоровкается. Ты какому-нибудь партейцу покажи, хоть вон Никифорычу, глядишь, протолкнет.
Лучше Иткину. Перспектива читать стихи своему главному во дворе недоброжелателю угнетала Влада. Его везде знают.
И вмиг лицо дворника словно вымерзло изнутри, стало сонным и невыразительным:
Нету больше Иткина, потянулся он прочь. Был да весь вышел, будто не рожали.
Где же он? Влад спрашивал машинально, уже догадываясь о происшедшем: мужская половина двора редела на его глазах. Я его вчера из окна видел.
Вчера! сокрушенно тряхнул головой тот. Вчера у попа жена была, была да с цыганом уплыла. Сам вон говоришь: враг, нам вредить не сметь. То-то!
Сказал и скрылся за воротами. Сегодня каждый из них уходил от него с необъяснимой поспешностью, словно их чем-то, но неизвестно, чем именно, тяготило общение с ним. Догадка еще только брезжила, только намечалась в нем и лишь через много лет озарила его поздним раскаяньем. Но прежде ему выпадало самому пройти сквозь ад, в котором канули шедшие первыми, и на своей шкуре испытать всю меру возмездия за соблазнительную легковерность. Долог, ох как долог будет его путь обратно, в этот затененный старыми тополями двор! Дезик, Дезик печальный арлекин в чумном пиру русского апокалипсиса, когда-нибудь ты небрежно отольешь его неутолимую ностальгию всего в четырехно какихстроках: «Я б вас повел с собой в свой старый дом (шарманщики, петрушкачто за чудо!), но как припомню долгий путь оттуда: не надо, нет, мы лучше не пойдем»
Господи, если бы я еще сохранил способность плакать!
5
«Пистолет» смотрел на Влада в упор, как бы внимательно изучая его или к нему присматриваясь. Влад не испытывал страха, скорее наоборот, ему было даже немножко весело: он никак не мог взять в толк, почему директора школы окрестили именно этой кличкой? Директор был прям, тощ, броваст, с острым, выдвинутым вперед подбородком: образцовый восклицательный знак в перевернутом виде.
Значит, ты и есть Владик Самсонов?Он встал к нему в профиль и тут же ссутулился, отчего сразу сделался похож на огромный рыболовный крючок, поставленный на попа. Что молчишь?
Я
Так. Директор быстро взглянул на него, словно удостоверяясь, здесь он еще или нет, и снова отвернулся, вперяясь в стену перед собой.
Я Не знаю
Зато я знаю. Он всё так же глядел в стену. Много себе позволяешь, Самсонов. Казалось, что директор разговаривает с кем-то там, за стеной. Я бы на твоем месте старался держаться поскромнее. Да, да, Самсонов, вот именно. Он круто развернулся и, выйдя из-за стола, пошел прямо на Влада. Надеюсь, ты меня понимаешь?
О да, Влад, разумеется, понимал. Он слишком рано и слишком многое выучился понимать. Еще задолго до того, как Влад перешагнул школьный порог, бдительное общество позаботилось о том, чтобы он не забывался и знал свое место. Присказка о яблоке, которое недалеко падает от яблони, даже снилась ему по ночам: отец в виде развесистой антоновки и онВладу отцовских ног, наподобие крохотного дичка. Небольшой, но горький опыт научил его осторожно лавировать между предательскими рифами молчаливого сочувствия и открытой враждебностью. Болезненно, острым чутьем затравленной зверюшки он улавливал, что единственное его спасение в том, чтобы делать вид, будто ничего не происходит: всё хорошо, прекрасная маркиза, всё хорошо как никогда! Поэтому и сейчас в нем мгновенно сработала обычная в таких случаях уклончивая осторожность:
Да Да Не знаю.
А мне докладывали, что ты способный. «Пистолет» придвинулся к нему почти вплотную, брови его грозно спикировали на Влада. Схватываешь всё на лету. У тебя, говорят, прекрасная память, не правда ли?
Я не знаю
Заладил одно и то же: «не знаю», «не знаю»! Тощая длань директора покровительственно опустилась ему на плечо. Должен знать, обязан, понятно?
Понятно
Ты любишь Павлика Морозова?
Да Люблю
Вот с кого тебе надо брать пример. В голосе его засквозила хищная задушевность. Верность делу Ленина-Сталинапрежде всего. Враг хитёр и коварен, он лезет во все щели, нам всем надо быть начеку, понимаешь?
Понимаю
Я знал, что ты умный мальчик. Голос его зазвенел подкупающей доверительностью. Владу даже показалось, что тот слегка всхлипнул. Ты должен быть особенно бдительным, понимаешь?
Да
Молодец! Речь директора завибрировала от умиления и восторга. Если что почувствуешь или услышишь, не стесняйся, расскажи своей классной руководительнице. В крайнем случаепрямо ко мне, мы тебя в беде не оставим. Ты с нами, тынаш! Понял?
Конечно
Еще бы! Проникаясь ответственностью момента, они оба невольно вытянулись по стойке смирно. Влада опьянило чувство приобщения к тайная тайных, святая святых, к чему-то огромному и непостижимому в своей запредельной значительности, к такому, о чем можно говорить только шёпотом или молчать гордо и отрешённо. Отныне он не существовал сам по себе, как отдельно взятый Влад Самсонов, его «я» слилось с восхитительным и облегчающим «мы» Сейчас он уже не был маленьким и беззащитным существом, которому приходится в одиночку отбиваться от притязаний окружающего мира, за его спиной вдруг встала сила, способная смять, раздавить любого, кто посмеет на него замахнуться. Впредь ему не нужно будет мучительно раздваиваться между угрожающими «да» или «нет». Каждое его «да» и каждое его «нет» определены теперь заранее потребностью и пользой Общего Дела и Единой Цели, которым он причастился. Подхватившая Влада восхитительная легкость кружила ему голову, никогда еще он не чувствовал себя таким уверенным и свободным. Заманчивые дали замаячили перед ним с открывшейся ему высоты. Пусть попробует теперь какой-нибудь там Никифоров или Вайнтрауб с четвертого этажа сунуться к нему со своими поучениями! Об остальной же дворовой мелочи он и думать сейчас не мог без снисходительного презрения. Трепещите, тираны!
В довольно тесноватом директорском кабинете сделалось светлее и просторнее. Заляпанный чернилами конторский стол с усатым портретом над ним приобрели необъяснимую торжественность. Даже запыленный фикус в углу, если чуть прижмуриться, стал смахивать на развесистую пальму с иллюстрации к известному стихотворению Лермонтова: злость подхлёстывает воображение.
Что ж, Самсонов, я верю в тебя. Директор явно сопереживал с ним его состояние. Скоро тебе в пионеры.
Да. Если бы в эту минуту тот потребовал от него выпрыгнуть в окно с пятого этажа, он ринулся бы вниз не задумываясь. Спазмы самоотречения сжимали ему горло. Я готов.
Но до этого ты должен показать себя, Самсонов. Это твой долг, твой первый, так сказать, вступительный взнос.
Я постараюсь
Конечно, постарается! Нет отныне на земле таких крепостей, которые были бы ему не по плечу. Наш паровоз, вперед лети! Пробил его час. Теперь он покажет себя!
Случай представился уже на следующий день. На большой переменке сосед Влада по парте Мишка Рабинов, оглядевшись по сторонам и убедившись, что класс пуст, склонился к его уху:
Что такое эсэсэсэр, знаешь?
А что? ожидая подвоха, насторожился Влад.
Эх ты, колхоз!
Сам ты
Я тебе как другу, а ты
Ладно, говори.
Селедка Стоит Сто Рублей, понял! Эс эс эс эр
Лови свое счастье, Самсонов, оно само плывет к тебе в руки! У Влада победно застучало в висках: судьба выбрасывала ему карту удачи, шанс, который может не повториться. Мишка и раньше вызывал в нем некоторое раздражение своей заносчивостью и успехами в самодеятельности: считался лучшим запевалой в школе. К тому же у всех, как у людей, портреты врагов народа в учебнике истории были старательно замазаны чернилами или по крайней мере красовались с выколотыми глазами, а у него нет. Он говорил, правда, что не хочет портить учебник, а на самом делекто его знает
Сам придумал? осторожно подтолкнул его Влад. Слабо самому!
Ребята во дворе говорили, а что?
Ничего так
От него не ускользнула, Миша, сумеречная зарница страха в твоих глазах, но она только воодушевила его: значит, он не ошибся, значит, пришла пора проявить свою верность Общему Делу и Единой Цели. Где ты, Миша, теперь, ему неизвестно, но тебе. следует знать своего первого стукача.
После уроков Влад долго дежурил у школы, ожидая выхода классной руководительницы Ираиды Владимировны, и когда, наконец, она, сияя персиковой молодостью, появилась на пороге, он устремился к ней, как новообращенный к боготворимой жрице. Сначала учительница не поняла Маленького Энтузиаста Большого Дела, его сбивчивый рассказ с трудом пробивался сквозь звонкий гул торжествующей в ней молодости, но едва смысл сообщения дошел до нее, она растерянно заморгала ресницами и густо покраснела:
Но ведь он твой товарищ, Владик!
А если он так сказал?
Вот ты ему и ответь.
Как же ему? Влад прямо-таки задохнулся от негодования: кто же сам раскрывает карты врагу? Ему нельзя.
Почему нельзя? Слезы уже трясли ее, и она, еле сдерживаясь, судорожно кусала пухлые губы. Кто тебя научил этому?
Николай Михайлович говорит
Ах, Николай Михайлович! Учительница не спускала с Влада негодующих глаз. Едва ли когда-нибудь в жизни ему придется хоть однажды испытать столько жалости и презрения сразу. Так вот в чем дело!..
Брезгливость вдруг как бы сократила ее в размерах, сделала еще моложе и беззащитней. Мгновениедругое она, словно собираясь с мыслями, молча потопталась около него, потом гневно сжала кулачки и решительно подалась обратно, к зданию школы.
Испуганно глядя ей вслед, он искренне недоумевал, что же ее так взволновало? Но вскоре, увязавшись однажды за матерью в магазин, он увидит там свою бывшую учительницу, сидящей у кассового аппарата. Именно тогда что-то беззвучно оборвется в нем, и он поспешит выскользнуть вон, чтобы не попадаться ей на глаза. Сынку, сынку, зачем ты предал меня!
Кто-то, кажется, Селин, мимоходом обронит однажды: «Предатьэто всё равно, что открыть окно в тюрьме». Открытьда. Но куда? В соседнюю камеру или в застенок собственной совести? В том-то и вопрос.
6
Под безоблачным небом трубил горн. Горн трубил звонко и призывно, и чистый звук его, объяв окрест, мелким серебром осыпался в рассветной дали. Лагерь мгновенно откликнулся на этот трубный зов перестуком дверей и окон, шлепаньем множества ног, гулом пробудившегося ребячего роя. Наступал новый день первого в жизни Влада пионерского лета. За две недели, проведенные здесь, он незаметно для себя втянулся в размеренный ритм коллективного быта. Ему нравилось вскакивать по сигналу подъема, бежать наперегонки с другими к умывальнику и тянуться затем в струнку на лагерной линейке. Нравилось всюду ходить строем, гордо ощущая себя спорым винтиком хорошо отлаженного механизма, нравилось торжественное таинство костров, где в нем ликующе просыпалось светлое сознание круговой поруки, нравились военные игры, в которых он впервые познал хмельной вкус общей победы. Маленький барабанщик уже готов был вылупиться из него для самопожертвования.
Лагерная жизнь Влада омрачалась лишь неприязнью к нему отрядной пионервожатой. Та, казалось, не взлюбила его с первого взгляда. Ей не пришлось в нем всё: и то, как он ходит, и то, как смотрит, и то, как ест и во что одет. Взгляд ее круглых, похожих на запыленные линзы, глаз настигал Влада всюду, куда бы он ни пытался от нее скрыться:
Подойди ко мне, Самсонов. При этом она неизменно брала его за пуговицу рубашки.Кровать снова заправлена кое-как, внешний вид оставляет желать много лучшего, чем упорно снижаешь отрядные показатели. Губы ее многозначительно поджимались. Интересно, с какой целью?
Ее любимым занятием было проведение литературных викторин, стихотворные тексты которых составлялись ею самой. Участие в них считалось строго обязательным: мстительность пионервожатой соответствовала ее беспредельному авторскому самолюбию. Все свободное время в отряде ребята ломали голову над интеллектуальными загадками своей предводительницы. Вдохновенная фантазия ее достигала временами высот прямо-таки головокружительных.
У кого ума палата? ' В поэтическом самозабвении она не знала границ. Кто писал всегда для МХАТа?.. Набравший наибольшее количество баллов получает премиютульский пряник за двенадцать копеек!
Этот пряник был ее главной придумкой. Она гордилась ею, словно научным открытием. Никакого пряника в природе просто не существовало, и каждый из них знал об этом, тем более, что соревнования повторялись чуть ли не ежедневно, а обещанная награда так и не дошла до победителя, но сила надежды всякий раз оказывалась упрямее логики, и маленькие интеллектуалы снова и снова бросались в битву за двенадцатикопеечное счастье: а вдруг сегодня им повезет!
Заваривалось жаркое сражение между сторонниками Чехова и Горького, завершавшееся в конце концов торжествующим арбитражем великовозрастной затейницы:
Чехов, дети, Антон Павлович Чехов! Ее несло. Пойдем дальше Кто, пороки покарав, и писатель был, и граф?.. Ну, дети, напрягитесь, здесь есть об чем призадуматься Кто для правящего класса написал стихи про Власа?.. Ну, смелее!.. Кто громил сатрапов смело, но кого среда заела?.. Думайте, ребята. Здесь тоже есть об чем призадуматься, но и есть об чем посмеяться Кто назло надменным барам был поэтом и гусаром?..
Тяжкое испытание это продолжалось часами, и, не выдержав пытки, он сбегал на реку, но она находила его там:
Избегаешь здорового пионерского коллектива, Самсонов? В голосе ее чувствовался неподдельный пафос. Культивируешь в себе чуждый нам индивидуализм? В лес смотришь? От нас не скроешься, Самсонов, у нас пролетарское зрение
В чем состоит оно, это самое пролетарское зрение, и как им пользоваться, пионервожатая не поясняла, но по металлическим интонациям в ее речи можно было без труда догадаться, что всякому, кто оказывается в его фокусе, не сдобровать. Многоликая действительность загоняла Влада в угол.
В довершение ко всему Влад влюбился, а влюбившись, как водится, потерял сон и покой. Сколько раз еще он будет терять их потом и обретать вновь, до следующей встречи! Скоропалительная влюбленность сделается его бичом и проклятьем, источником великого множества бед и разочарований, причиной порядочного числа болезненных комплексов. Но в третьей части пути, в преддверии заката, когда страсти в его душе слегка поулягутся и прошлое возникнет в памяти свободным от преходящих сует, он с просветленной благодарностью вспомнит о каждой из них и всю вину по отдельности возьмет на себя. Он любил вас, жрицы, будьте бдительны!
Первый пыл Влада остался неразделенным. Предмет егонечто, как ему помнится теперь, легкое и быстроглазое в голубой испанке на черноволосой коротко стриженной головеотнесся к его молчаливому обожанию с великолепным пренебрежением. Он старался вовсю: стал ходить в самые разнообразные кружки, пытался проявить себя в самодеятельности, с позором провалившись однажды на общелагерном концерте в качестве плясуна-солиста, и даже, не умея плавать, в один прекрасный день бросился на ее глазах с невысокой вышки, но был вовремя выловлен старшекласниками и доставлен на берег. Юная красавица осталась равнодушной и к этому акту самопожертвования. Смейся, паяц!