Не все так просто, думаю. Можно ведь, как говорится, исписаться. А вдруг, как связь с космосом пропадет? Она ведь так переменчива. Что тогда? Нельзя же, этсамое, полностью зависеть от ненадежной связи.
Да я и не завишу. Хорошо, поскольку вы не из нашей, писательской среды, расскажу, как я работаю. Хотя, могу всем рассказать, уверен, многие так же делают. Связь с космосом, вдохновение, это, конечно, очень хорошо, и важно. Но не настолько, чтобы доверять этим эфемерным, тут я полностью с тобой согласен, вещам свою судьбу. Да, действительно, нельзя все на самотек пускать. И я не пускаю. Поэтому у меня есть своя система. Сетевые писатели пишут сейчас как? Сериями они пишут. И читателям заходят серии, и редакторам. Тут главное придумать оригинальный сеттинг, свой авторский мир. У меня такой мир есть, даже несколько. Поэтому мне легко серии писать, три, пять романовлегко. Тем более, когда герой выписывается удачно.
Мир авторский, понятно. А сюжеты откуда брать? Истории?
Оттуда. Я беру у коллег писателей.
Но это же, этсамое Плагиат. Нет?
Да нет! Что ты! Вообще, сюжетов, оригинальных, существует около четырех сотен, всего. Подсчитали, да. И все ими пользуются, в чистом виде, или микшируя. Поэтому, все в равной степени плагиаторы, невозможно только определить, кто у кого списывает. Я же ни у кого не списываю. Я всего лишь снимаю схему, структуру романа, а когда засовываю ее в свой сеттинг, получается вполне оригинальный продукт. Читателям нравится, за уши не оттащишь. Они вообще любят читать что-то им известное, или похожее, чтобы не заморачиваться и чувствовать себя умней. Но, заметь, я никогда не беру чужой текст, даже строчки не возьму! Словесное кружево плету свое, оригинальное. Другое дело, удачный ход или фишку какую. Я, кстати, сейчас почти не читаю, некогда, а книги слушаю на аудио, в машине. Самые, разумеется, успешные коммерчески, ходовые.
Бестселлеры?
Их. Ничто другое меня не интересуетя же профессионал! Если вещь продается и привлекает читателей, я должен ее прочитать, разобрать и выяснитьчем привлекает, почему? В чем этой книги изюминка? Вот эту изюминку я обязательно возьму на вооружение и вставлю в свой следующий романпусть работает мне на благо.
А если твои книги так же будут перелицовывать? Ну, кто-нибудь возьмет, послушает, и вставит в свой этот, авторский сеттинг. Ничего? Не боишься потерять читателей?
Пусть попробуют. Все познается в сравнении. Тут же еще важна харизма автора и подача материала. Я на ту же заданную тему любого переболтаю. Вот просто любого, на спор. Я как с детства истории сочинять начал, так до сих пор остановиться не могу. Я как переполненный сливной бачок, сколько раз за ручку потянешь, столько романов и получишь. Да и с харизмой у меня все в порядке. Сомневаешься?
Нет-нет! рассмеялся Борисфен, и поинтересовался : А по серьезному писать не пробовал?
В большом стиле? Пробовал. Была у меня задумка одна, хотел хакерский, кстати, роман написать. Думал, тема близка, все знаю. Оказалось, ни черта не знаю. Не пошло, совершенно. Завяз и бросил. Не мое, должно быть. А можетпока, тему наработать надо. Не знаю. Впрочем, ладно, об этом как-нибудь в другой раз. Агафья Борисовна совсем от нашей болтовни заскучала, она ей ни разу не интересна.
Ну, почему? Все мне интересно. Я сама молчу, но послушать люблю.
Уверяю тебя, она слушает очень внимательно и на ус наматывает. Не на ус, ладно, на корочку записывает. Потом, этсамое, еще убедишься. И удивишься.
Разошлись довольно поздно. С учетом того, что впереди предполагалось еще больше суток пути, это было не критично. То есть, все равно ведь валяться, отсыпаться, скучать, пытаться перехитрить тянущееся медленное время, вынимающее душу своей зацикленностью на скорости и расстоянии. Расстояние огромно, скорость невеликачто тут можно изменить? Ясно, что любая причина отвлечься от вплавленного в сознание циферблата будет в радость. И, наверное, завтрашний день пройдет в таком же отвлечении. А что, есть разве другие предложения?
Такая вот дорожная радость. Такая дорожная песня.
Феликс сидел на диване в своем купе и, не мигая, смотрел в клубящуюся тьму за окном. Выпито было не так много, а для него, считай, и вовсе пустяки, поэтому хмель, если и влиял как-то на сознание, так лишь настраивая на задумчивый, философский лад.
Что ему виделось там, в темноте? Непонятно. Какие-то образы выплывали, разворачивались и ускользали обратно, но из какой тьмы они были пришельцами? Из какой реальности? Феликс подозревал, что все плод работы его воображения, но не был уверен в том до конца. Да, так оно у него работало, воображение, в любом состоянии, непрестанно. Генерировало контент, рождало что-то, не испытывая сопутствующих мук. По большей части, вхолостую, но иногда выдавало на-гора истинный шедевр. Что бы он ни рассказывал другим, сам-то знал, что без таких шедевров писателя просто нет, не существует, а чем их больше, тем лучше и значительней писатель. Значит, прежде всего, зависит он от собственного внутреннего мира. Загвоздка в том, что надо неусыпно стоять на страже личного сознания, и едва проявится в нем что-то значительное, интересное, оригинальное, немедленно тем завладеть, не дать сгинуть обратно, не позволить пропасть, раствориться в изначальной безответной тьме. Это тоже большая, едва ли не главная часть писательской работы. Одному лишь Богу известно, сколько замечательных мыслей, сколько удивительных образов оказалось упущено и утрачено навсегда, из-за того, что писатель не успел или поленился вовремя среагировать и зафиксировать бродячую искру гениальности надлежащим образом. Лучше и надежней, разумеется, письменно.
Так, раздумывая о нелегкой своей судьбе, он просидел не менее получаса. Навскидку, а может и больше. Он никуда не спешил, за временем не следил, но был не прочь пройтись по краю своего одиночества. Заглянуть туда, задохнуться от клубящегося холода, зависнуть, балансируя, но не сорваться. Такой он рисковый во всем. В вагоне не ощущалось никакого движениякроме шума раздираемого пространства вовне и стука колес под ним. Тут Феликс подумал, чего ему хочется больше, завалиться спать или напиться перед тем чаю? Чаю хотелось больше. К тому же, он был не прочь снова увидеть стюардессу. Интересно, как она выглядит без своей красной шапочки? Тем более, без форменного кителя, ведь, наверное же, она его снимает в ночное время. Не говоря уже про остальное. Он вдруг вспомнил, что нигде не встречал ее с того момента, когда она последний раз заглянула в его купе. И после не видел, не замечал, даже когда из ресторана приносили и раздавали горячее. Что тогда она говорила? Какой-то пустяк. А он предложил ей почаевничать вместе. Как же он забыл такое?! Как он мог забыть!
Он поднял свое большое, от величины неуклюжее тело и вытолкнул его из купе. В коридоре было пусто. Можно было бы написать: торжественно пустынно, что являлось правдой. Высокий узкий коридор, освещенный вереницей матовых светильников, казался прорубленным сквозь породу мрака проходом, который не просто так проход, а имеет значение. Еще большее значение имеет выбор, в какую стороны идти, по или навстречу движению. Нетрой не сомневался, по обыкновению, пошел навстречу. Собственно туда, где располагалось купе проводников.
Он нашел его быстро, и вошел в него легко. По той простой причине, что купе стояло распахнутым настежь. Ни самой проводницы, ни каких-либо ее вещейвообще каких-то ее следовв купе не обнаружилось, что Феликса озадачило и насторожило. Что за черт, подумал он? Где она? Где все? Ответов не было.
Зато был кипяток. Он заглянул в шкафчик, нашел там заварку, сахар. Там же взял стакан в подстаканнике и заварил себе чай. Подумав, выгреб из кармана мелочь и бросил ее на столтем более, что кучка монет на крахмальной скатерке уже лежала. Видимо, и до него кто-то тут хозяйничал в одиночестве.
Возвращаясь, встретил в коридоре миниатюрную, совсем молодую женщину. Она стояла у купе4 и, приоткрыв окно, курила, выдувая дым в щель. Набегавший ветер с лихим клокотаньем рвал его в клочья, ошметки частично залетали обратно, благодаря чему Феликс почувствовал, что табак она курит скорей крепкий, чем специальный дамский.
Никого нет, приходится самому, сказал он ей, оправдываясь. Чаю не хотите?
Она довольно странно, словно не поняла сказанных слов, посмотрела на него, потом поспешно помотала кудряшками. Большие темные глаза выглядели встревоженными, будто он напугал ее своим внезапным появлением в ночи, а еще больше некстати вопросом.
Напрасно, пожал он плечами и вошел к себе. Наверное, подумалось ему, это не Хо Мария. У той глаза должны быть значительно уже.
2. В тупике
Сквозь сон Феликс слышал какие-то невнятные, то тихие, то резкие, нарастающие и затихающие надолго, будто шум прибоя, крики, и понял, что они стоят на некой затерянной в путанице пространства станции. Зачем стоят, кто кричитневедомо. И это было так романтично, так круто, находиться в купе поезда дальнего следования, даже еще глубжев своем сне, и слушать отголоски чужой жизни, к которой не имеешь ни малейшего отношения. Невероятная истома охватила все его существо, блаженство принялось оглаживать по щекам, по волосам, прижиматься к спине. Он улыбнулся и легко удержал себя от того, чтобы окончательно вынырнуть на поверхность сна. Не хотелось покидать место, в котором было так невозможно удобно. Ночная реальность хороша, пока не наполнилась смыслом, то есть, пока не начинает противоречить сну. О чем тот сонсовершенно не важно, главное, чтобы он не прерывался как можно дольше. Какие-то мысли вяло шевелились в мозгу Нетроясловно рыбы в темном пруду, но он дождался, когда его накроет очередная волна услады, наступит упоение покоем, и, отдавшись новому блаженству целиком, позволил ему утащить себя в омут неосознанности.
Сколько он находился в том мире, где душа питается эндорфинами напрямую из неоскудевающего источника, он, конечно, не знал, и не отмечал, ведь счастливые, как известно, часов не наблюдают. Да он оставался бы там вечно, если бы в какой-то момент что-то не изменилось. Он вдруг почувствовал, что для счастья уже чего-то не хватает. А именно, не хватает стука колес и раскачивания вагона на ходу. Самое главноеощущение движения отсутствовало, и, похоже, давно. А это непорядок. Если ты в поезде, он должен ехать, если он не едет, значит Значит, придется встать и посмотреть, в чем дело.
Он еще полежал какое-то время, на спине, закинув руки за голову, пытаясь удержать за газовый шлейф ускользающий сон, прислушиваясь попутно к проявляющейся реальности, но внешнее пространство было совершенно тихо. Тишина породила тревогу, тревога подарила беспокойство, и тогда он окончательно проснулся. Еще бы, с такой подружкой не поспишь. Тем более, с двумя. Восстав на ноги, он потянулся до хруста в позвоночнике, потом раздвинул занавески на окне и выглянул наружу. Там он увидел не много, лишь несколько станционных путей, из-за которых картинка была похожа на тетрадный лист в линейку. И, чуть поодаль, венчающим лист рисункомясно видный в утренних сумерках выбеленный штакетник какого-то бесконечного забора, купы деревьев за ним и, еще дальше, темную громаду большого, трехэтажного, должно быть, похожего на школу дома. Весь пейзаж, смазывая контуры, покрывала легкая дымка тумана. Ага, утро, светает, подумал Феликс. И похвалил себя за наблюдательность.
С нарастающим грохотом по одному из путей пронесся поезд. Взломал пространство, вломился в него и пропал в проломе, преследуемый оторвавшимся от него, сбоящим в погоне стуком колес: тук-тук, тук-тук, тук-тук-тук-тук.
«Пропускаем кого-то, что ли?» подумал Феликс хмуро. Подобное предположение вызывало у него неудовольствие и отторжение, поскольку пропускать вперед себя кого-бы то ни было, он не любил. С какой стати? Накинув пайту, он вышел из купе. Коридор был пуст, свет в нем не горел, и вообще, вагон казался бы покинутым, если бы из дальнего купе не доносился чей-то храп. Нетрой поежился от внезапной забористой прохлады, а, может, больше от этого, пробравшегося вместе с холодком в теплые пределы чувства покинутости. Он застегнул молнию под подбородок и, передернув плечами, прильнул к окну.
По эту сторону от вагона пейзаж был такой же скудный и невразумительный. Какой-то склад прямо напротив, пакгауз чуть в стороне, железнодорожная рампа. Серые, выгоревшие на солнце деревянные сараи. Глубоко внизу поросшая жестким бурьяном земля, значит, стояли они не у перрона, а на каком-то запасном пути. Хорошо, если не в тупике, подумалось почему-то.
Он, прижимаясь лбом к стеклу, чтобы видеть дальше, посмотрел в одну сторону, в другую. Далеко позади, виднелся пешеходный мост над путями, а за ним станционные, очевидно, строения. Что за станция такая? Конечно, ни разглядеть отсюда названия, ни, тем более, угадать не было никакой возможности.
Позади, со стороны купе, пронесся очередной поезд. Нетрой подумал, что если кто и может объяснить, что происходит, почему они пропускают вперед себя всех подряд, так это проводница. А заодно неплохо было бы и чаю испить. Или кофе. Да, пожалуй, лучше все-таки кофе.
Он вернулся в купе, взял со стола вчерашний стакан в подстаканнике и, позвякивая ложечкой, прошел в купе проводников. Коридор был узковат для его широких плеч, зато давал возможность ощутить свою если не огромность, то значительность, и в этом он усматривал несомненный плюс. Если ты такой большой, этим следует гордиться, а не стыдиться, пытаясь сжаться и сузить плечи. Нет, любое пространство можно раздвинуть, а стену подвинуть плечом. Чаще фигурально, а иногда и реально. Он гордился и при случае любовался своим размером. Жаль, в пустом коридоре никто не мог этого оценить.
Служебное купе, как и накануне вечером, стояло нараспашку. И, точно так же, оно было безлюдно, а теперь еще и темно. Все потому, что свет не горел, а плотная штора на окне по-прежнему была опущена. Интересно, а вчера кто ее опустил? Феликс сунул принесенный стакан в мойку, которую определил по памяти и слабо мерцавшему абрису, и, сжав сильными пальцами пружину, поднял штору. Белесый свет пролился в небольшое помещение, как вода в аквариум, моментально наполнил его до краевтогда Нетрой осмотрелся. Собственно, все оставалось в том же положении, что и вчера, включая горстку монет на столе. То есть, никаких следов проводницы. Или проводников, ведь их должно быть двое.
Он вышел в коридор и осторожно постучался в соседнее, спальное купе проводников. Прислушался. Никакого отклика, никакого результата. Что за черт? подумал он. Ведь этого не может, не должно быть! Он подергал за ручку, несколько раз и довольно сильно, дверь загремела, но не поддаласьоказалась заперта. Так. Час от часу не легче.
Он вернулся в служебное купе и попытался знакомым уже способом соорудить себе чай, но из этого ничего не вышло. Оказалось, что электричество отсутствует во всем вагоне и, похоже, давно, без него, без регулярного подогрева вода в бойлере успела остыть. Н-да, незадача. И что теперь делать? Даже чаю не попить. Ни чаю, ни кофе.
Он вышел в тамбур вагона и, прижавшись руками к стеклу, сквозь окно переходной двери посмотрел назад. Ну, понятно, ведь вагон в составе располагался последним. Довольно далеко увидел нависший над путями тот самый переходной мостик, и, еще дальше, за ним, станционные строения. Название станции так же нельзя было прочесть, хотя большие синие буквы на карнизе здания различались. Ноне под таким углом.
Вырвавшись из-под пешеходного моста, налетел сумасшедшей торпедой очередной скорый поезд. Торпеда прошла мимо, прогрохотала, и Нетрой подумал, что теперь даже не знает, благо ли это? А, может, было бы лучше, чтобы она попала? В цель? Чтобы все сдвинулось с мертвой точки и уже пошло своим чередом хоть куда-то? Господи, что за ерунду он думает? Как только такое может в голову прийти? Главное, откуда?
Феликс вернулся в вагон, но, уже стоя на пороге своего купе, решил проверить еще кое-что. Он прошел дальше, в противоположный конец, на ходу отметив, что храп, слышанный им ранее, прекратился. Во всем вагоне воцарился покойтолько он один бродил вдоль него, не зная, за каким чертом.
Едва открыв дверь в передний тамбур, он замер на месте, буквально пораженный увиденным. Их вагон-люкс был не только крайним вагоном в составе, но и единственным. И, да, он стоял в тупике. Причем тупик виделся впереди классический, с горкой земли, загнутыми рельсами и приваренными к ним вагонными буферами. Тарели матово поблескивали, предупреждая о неминуемой и жесткой в случае наезда амортизации. Преодолев момент оцепенения, он шагнул вперед и, как в противоположном конце вагона, ощупал стекло ладонями. Тактильные ощущения подтверждали, что глаза его, скорей всего, не обманывают. По инерции еще он подергал дверь за ручку, но она не поддалась. Заперта.