Бекки упрямо поджимала губы.
Давай перейдем к помехам, предложил Перри. Подозреваю, это более плодородная почва.
Она кивнула.
Что в моем поведении мешает тебе узнать меня лучше?
Перри подумал, что задача сформулирована некорректно. Хотя бы потому, что предполагается, будто они с Бекки стремятся лучше узнать друг друга.
Пожалуй, начал он, мне мешает то, что я не нравлюсь тебе и ты всегда как будто злишься на меня, вот как сейчас, и за последние года три или четыре ни разу не попыталась поговорить со мной по душам, по крайней мере, я такого не помню, хотя мы живем в одном доме.
Бекки рассмеялась, но как-то судорожно, точно смех грозил перейти в рыдания.
Признаю свою вину, сказала она.
Я не нравлюсь тебе.
Нет, я о том, что мы не говорим по душам.
Ее лицо, которое Перри, пользуясь редкой возможностью, рассматривал вблизи, было безукоризненным. Как ни силился он отыскать хотя бы один изъян (у него самого было несколько очень заметных) или несовершенство в одной из главных черт (тонкость губ, квадратность подбородка, некрасивость носа), не находил ничего. Длинные, блестящие, прямые волосы Бекки были цвета более насыщенного, чем его немного фальшивое золото: прочие девушки завистливо сравнивали свои волосы с ее идеальными (в платоновском смысле) локонами. Перри понимал, почему Бекки считали красавицейи почему это ошибка. Отсутствие недостатков не означает достоинство. Тут просто глазу не за что зацепиться, как если бы мы видели веревку от воздушного шарика, а сам шарикнет. Раздражаясь от вида натянутой вертикальной веревки, уходящей в пустоту, люди, проследив ее взглядом, находят, что она, судя по виду, должна быть исключительно заманчива.
Бекки тоже ему не нравилась.
То есть ты хочешь сказать, спросила Бекки, что помеха заключается в моих поступках?
В этой части упражненияда. Я перечисляю то, что мне мешает.
А мне мешает твоя манера общаться. Ты хоть сам-то себя слышишь?
Ну вот, началось унижение.
Вот об этом я и говорю. То, как ты это произнес. Как английский аристократ.
У меня среднезападный акцент.
По ее лицу пошли красные пятна.
Как ты думаешь, каково нам общаться с человеком, который вечно смотрит на нас сверху вниз, точно посмеивается над нами? Который вечно ухмыляется, будто знает что-то, чего не знаем мы?
Перри нахмурился. Возразить, что на Джадсона он не смотрит сверху вниз (разве что в прямом, физическом смысле), значило признать ее правоту.
Который относится ко мне как к слабоумной, потому что у меня четверка по химии.
Химия не всем дается.
Но у тебя-то пятерки с плюсом, так ведь? Причем тебе это ничего не стоит. Ни сил, ни нервов.
Возможно. Ты бы тоже получила пять, если бы действительно хотела. Я не считаю тебя глупой, Бекки. Это неправда.
Он почувствовал, что растрогался, а здесь, в шкафу, наедине с сестрой, это не прибавит ему очков.
Я говорю о том, что чувствую, парировала Бекки. Чувства не могут быть неправдой.
Всё так. То есть ты хочешь сказать, тебе мешает то, что я хорошо учусь.
Нет. Я хочу сказать, что ты как будто не здесь. Ты как будто за тысячи миль от нас. Я хочу сказать, что это не прибавляет мне желания узнать тебя лучше.
В школе Бекки пользовалась всеми мыслимыми социальными привилегиями, однако в Перекрестки пришла не ради развлечения и не из любопытстватут надо отдать ей должное. Она выкладывалась по полной, не скрывала чувств, была искренней, не боялась конфронтаций, хотя, пожалуй, безусловная любовь ей пока не давалась. Она как раз вступила в стадию неофитского пыла. Сам Перри проскочил эту стадию так стремительно, что к октябрю, когда он впервые поехал с Перекрестками на выходные в Висконсин, в христианский молодежный центр у озера, Перри даже ностальгически пожалел Ларри Котрелла, тоже десятиклассника, который торжественно подошел к нему с половинкой камешка. Галька на берегу растрескалась от мороза, и один из членов ближнего круга придумал подарить другому половинку камешка, а вторую оставить себев знак того, что они две части единого целого; его пример оказался заразителен. Перри толком не знал Котрелла и был тронут и подарком, и последующими объятиями, но не по той причине, о какой можно было подумать. Его тронула наивность Котрелла. Перри понимал, что это игра, а Котрелл еще нет. Пожалуй, его тронул бы и пыл Бекки, сумей он разгадать, почему она, бесспорная королева класса, снизошла до Перекрестков.
Он едва не спросил ее почему, едва не вступил с ней в конфронтацию, но тут она неожиданно разразилась обличительной тирадой:
Мне мешает, заявила она, то, что я не считаю тебя хорошим человеком. Когда я только-только пришла в Перекрестки, не поверила своим ушам. Знаешь, о чем все твердили мне в первый вечер? Какой у меня замечательный младший брат. Открытый, свойский, невероятно отзывчивый. Я подумала: мы точно имеем в виду одного и того же человека? Может, я плохая сестра? Не удосужилась узнать тебя получше? Была слишком занята собой, вот и не заметила, какой ты у нас открытый. Но знаешь что? Вряд ли. Я вела себя с тобой ровно так, как тебе нужно. Разве я сказала маме с папой хоть слово о том, что и так все знают? А ведь могла бы. Я могла бы сказать: мам, пап, вы вообще в курсе, что Перриглавный укурок в Лифтоне? Вы вообще знаете, что за последний год не было ни дня, чтобы он не удолбался? Что когда вы ложитесь спать, он поднимается на третий этаж и принимает наркотики? Что все его школьные дружкиалкоголики, и всей школе это известно? Я защищала тебя, Перри. А ты меня презираешь. Ты нас всех презираешь.
Неправда, возразил он. Я считаю, что вы все лучше меня. Презираю? Скажешь тоже. Разве я презираю Джея?
Джадсон бегает за тобой, как собачка. Ты именно так к нему и относишься. Ты пользуешься им, когда он тебе нужен, а когда не нужен, ты его не замечаешь. Ты пользуешься друзьями, ты пользуешься их наркотиками, пользуешься их домами. Ты и Перекрестками тоже пользуешься, вот правда. Тебе хватает ума этого не показывать, но я вижу тебя насквозь. В то первое воскресенье, когда мне рассказывали, какой ты замечательный, я думала, что сошла с ума. Но знаешь, кто еще со мной согласен? Рик Эмброуз.
Линолеум был холодный, но Перри вдруг показалось, что в шкафу жарко и душно, как в батисфере.
Он считает, что от тебя одни неприятности, безжалостно продолжала Бекки. Он сам мне сказал.
Перри пустился было в размышления, при каких же обстоятельствах Эмброуз сказал ей такое, но остановился и дал задний ход. Казалось, сестра его обокрала. Едва он нашел игру, в которой преуспел, нашел место, где ценят его мастерство в этой игре, нашел взрослого человека, достойного восхищения, как явилась его сестра и в одночасье настроила Эмброуза против него, забрала его себе.
Значит, дело не в том, что я не нравлюсь тебе, дрожащим голосом произнес Перри. Помеха не в этом. Помеха в том, что ты меня ненавидишь.
Нет. Дело в том
Я вот тебя не ненавижу.
Я тебя толком не знаю, о каких чувствах может идти речь? Тебя никто толком не знает. И те, кто думает, что знает, ошибаются. У тебя ловко получается ими пользоваться. Ты хоть раз в жизни сделал для кого-то что-то такое, что стоило бы тебе усилий? Я от тебя видела лишь эгоизм, эгоцентризм и эгоистичные развлечения.
Он рухнул ничком, дал волю слезам, надеясь смягчить Бекки, выманить искупительное объятие. Но тщетно. Он силился сообразить, чем таким мог ее обидеть (чем-то более осязаемым, нежели редкие недобрые мысли о ней), что объяснило бы ее ненависть. Так ничего и не вспомнив, он вынужден был заключить, что она ненавидит его из принципа, поскольку он дрянь, эгоистичный червь, и что она заявила сейчас об этом для того лишь, чтобы исправить абстрактную несправедливость чужих похвал.
Извини, сказала она. Я понимаю, тебе неприятно это слышать. Ты мой брат. Но, может, и хорошо, что ты сегодня вытянул мое имя, ведь я тебя всю жизнь знаю. И понимаю тебя лучше, чем другие. Я я правда хочу узнать тебя лучше. Ты мой брат. Но сперва я хочу убедиться, что там есть кого узнавать.
Она поднялась и оставила его, точно город, разрушенный водородной бомбой. Он мучительно восстанавливал из руин смысл того, что она сказала. Она знает о его внешкольных занятиях куда больше, чем он мог представить. (Слава богу, она хотя бы не знает, что он продает наркотики семиклассникам.) Эмброуз считает, что от него одни неприятности. (Единственное утешениеЭмброуз наверняка разозлился бы, узнай он, что она обманула его доверие.) Его демонстративное усердие в Перекрестках" ничего не стоит. (Но она хотя бы сказала, что о нем думают хорошо.) Он плохой человек. Он использует Джадсона.
Под гнетом стыда и жалости к себе не в силах выйти из шкафа, Перри слышал, как члены группы возвращаются в зал, как радостно гомонят пары, успешно поработавшие над отношениями, как рявкает Эмброуз, как искусно бренчат на гитарах, как хором поют Все добрые дары и У тебя есть друг. Интересно, заметил ли кто-нибудь его отсутствие. В ближний круг он пока не вхож, однако же относится к тем десятиклассникам, которые, вероятнее всего, туда попадут, он яркая звезда в созвездии Перекрестков, и уж он-то, конечно, заметил бы, если, скажем, однажды погасла бы звезда в Поясе Ориона. Собрание завершилось, Перри ждал, что кто-нибудь постучит в дверь шкафараскаявшаяся Бекки, встревоженный наставник, сочувствующий Эмброуз, товарищ по группе, который ценит его, или тот, кто случайно заметил полоску света под дверью, когда в зале собраний выключили огни. Но никто, ни один человек, не пришел, и Перри счел это убийственным подтверждением слов Бекки. Он не тот человек, которого стоит узнавать лучше.
Отчасти чтобы доказать сестре, что она ошибается, отчасти чтобы стать человеком, которому Рик Эмброуз мог бы доверять (и, пожалуй, которого предпочел бы Бекки), в тот вечер Перри дал себе новый зарок. Не из самых чистосердечных побуждений, конечно, но надо же с чего-то начинать.
Он оставил в ящичке всего две таблетки метаквалона, в подарок себе на Рождество, впустил Джадсона в комнату, накинул куртку и под небом, грозившим просыпаться снегом, поспешил к дому Анселя Родера. Особенность Сраного Дома заключалась в том, что, хотя его проще было снести, нежели отремонтировать, находился он в более фешенебельной части города, чем дом старшего священника. Все старые дружки-наркоманы жили поблизости. Никак не решаясь ликвидировать запас, Перри дотянул почти до самого Рождества и теперь рисковал не застать никого из постоянных клиентов под баскетбольным кольцом Лифтона, но Родер всегда был мистером Ликвидность. Родер жил в просторном особняке с круглой башенкой и терракотовой черепичной крышей. В комнатах потолочные балки, а наименее изящные предметы мебели все же изящнее наиболее изящных в доме Перри. Топили у Родеров так жарко, что Ансель открыл Перри дверь босой и голый по пояс, как рядовой на пляже.
Ты-то мне и нужен, сказал Родер. У меня колонки трещат.
Перри следом за другом поднялся по широкой лестнице.
Обе?
Ага, но только с вертушкой, не с магнитофоном.
Ценная информация. Давай посмотрим.
У Перри не было ни времени, ни желания изображать мастера по ремонту аппаратуры, но ему частенько случалось использовать свои многочисленные навыки, чтобы отплатить друзьям: починить технику, прочистить засорившийся аквариумный шланг, вывести красивую надпись, написать записку родительским почерком, истолковать сон, выполнить любой мелкий ремонт, требовавший клея или пинцета. Наверху, в своей комнате, Родер включил на мощном проигрывателе Поезд виски, Перри сразу же догадался, в чем дело, и поправил разболтавшуюся иголку. После чего без церемоний достал из кармана куртки пакетик и бросил на кровать Родера.
Родер округлил глаза.
Королевский подарок.
Я думал, ты его купишь.
Куплю?
В воздухе повис вопрос: почему Перри привычно пользовался щедростью Родера, если у него есть свои наркотики, и почему не делился ими.
Мне нужны деньги, пояснил Перри. Хочу купить Джею подарок на Рождество.
Да ну? И ты решил продать как в том рассказеДары волков?
Волхвов.
Было бы смешно, если бы Джей тоже что-то продал, чтобы купить тебе, я не знаю, бонг? Или что-нибудь в этом роде.
Да, Дары волхвовистория про иронию судьбы.
Родер пощупал пакетикможет, пересчитал таблетки.
Сколько тебе нужно?
Хорошо бы долларов сорок.
Почему бы тебе не взять у меня взаймы?
Потому что мы друзья и я не знаю, смогу ли отдать тебе долг.
Но ты же будешь летом снова стричь газоны?
Мне нужно копить на колледж. Родители следят за моими расходами.
Родер прикрыл глаза, соображая, что к чему.
Тогда на какие шиши ты купил это? Украл?
У Перри вспотели ладони.
Мимо.
А тебе не кажется странным, что я куплю у тебя траву и мы вместе ее выкурим?
Я не буду с тобой курить.
Родер скептически хмыкнул. Тут-то бы Перри и признаться, что он дал зарок вообще ничего ни с кем не курить. Но он не решился.
Послушай, сказал он, я понимаю, что не могу быть таким же щедрым, как ты. Но если взглянуть на вещи трезво, какая разница, у кого ты купишь траву, если в итоге потратишь столько же.
Большая разница, и меня удивляет, что ты этого не понимаешь.
Я не дурак. Я трезво смотрю на вещи.
Я-то думал, ты принес мне подарок.
Перри понял, что обидел друга, что они очутились на распутье. Так и будешь пассивно мяться в сторонке? прозвучал в его голове голос Рика Эмброуза. Или все-таки рискнешь завести настоящую дружбу?" Он ведь пришел к Родеру не затем, чтобы положить конец их дружбе (пусть пассивной, бездеятельной, основанной на совместном употреблении наркотиков). Но правда и то, что вместе они только ловят кайф.
Может, тридцать долларов? Лицо у Перри тоже вспотело. Тогда получится, что это частично подарок, частично, э-э-э
Родер отвернулся, открыл ящик. Бросил на кровать две двадцатки.
Ты мог бы просто попросить у меня сорок долларов. И я бы дал. Он взял запас, сунул в ящик. С каких это пор ты торгуешь наркотиками?
Вновь очутившись на Пирсиг-авеню, Перри силился сообразить, почему пятнадцать минут назад не догадался просто попросить у Родера денегпусть даже в долг (хотя оба знали, что Перри не отдаст), а запас смыть в унитаз, добившись того же результата, не обижая друга; почему он не предусмотрел, что Родер отреагирует ровно так, как отреагировал, теперь-то Перри понимал, что иначе быть не могло. Что говорить о девятилетием Перри, если даже тот Перри, который был пятнадцать минут назад, теперь для него загадка! Неужели его душа меняется всякий раз, как постигает что-то новое? Самая суть душив неизменности. Может, его недоумение коренится в неспособности сопрячь душу с познанием. Может, душаинструмент, созданный под одну конкретную задачу: знать, что яэто я, и меняется по отношению ко всем прочим формам познания?
Шагая к центральному торговому кварталу Нью-Проспекта, Перри почувствовал, как что-то давит на сердце, точно скользнула вниз какая-то шестеренка, набежала первая тень, знаменуя конец доброго расположения духа, от ограниченности ли разума в том, что касается тайны души, от неумения ли примирить новый зарок с бездумной обидой, нанесенной старому другу. Обычно ему нравилось сияние витрин темными зимними вечерами. Почти в каждом магазине были желанные вещи, и в это время года каждый фонарный столб увивали сосновые лапы и венчал красный колпак, тоже означавший покупки, подарки, новые полезные вещи. Сейчас же, хотя это чувство еще не охватило его, Перри вспомнил, как этокогда тебя не трогают магазины, когда тебе ничего в них не надо: насколько тусклее тогда светят их огни, какими сухими кажутся сосновые лапы на столбах.
Он припустил к фотомагазину, словно надеялся убежать от этого чувства. Для Джадсона он присмотрел Яшику с двумя объективамиотличный фотоаппарат, почти как новый. Он стоял в витрине на маленьком белом пьедестале среди двадцати прочих новых и подержанных камер, и Джадсон согласился, что он прекрасен. Перри вошел в магазин, не взглянув на витрину. Но потом обернулся и заметил белизну пустого пьедестала.
Яшики не было.
Вот тебе и Дары волхвов.
Из фотолаборатории в дальнем конце зала пахло реактивами. Хозяин магазина, мужчина с блестящей лысиной, имел вид человека, раздраженного притеснениямивполне объяснимо, учитывая, что аптеки и торговые центры губили его бизнес. Он поднял глаза от объектива, который чистил, увидел Перри, длинноволосого подростка, и явно подумал, что перед ним либо воришка, либо ротозей, на которого не стоит тратить время. Перри его успокоилпроизнес с интонацией, которая так злила Бекки:
Добрейшего вечера. Я хотел купить Яшику с двумя объективами, она стояла у вас в витрине.