У Анатолия все иначе: у жены появилась почечная недостаточность, скоро понадобится диализ. Надо ли еще объяснять? В Америке сын, инженер.
В Йошкар-Оле совсем плохо с медициной, считайтеее просто нет.
Он кивает, думает: эх, если б раньше уехали, а так, конечно, старушка умрет на высоком технологическом уровне, вряд ли ей сильно помогут, но говорит:
Да, все правильно. Правильно сделали, что поехали.
А Портлендбольшая глушь? спрашивает Анатолий. Хорошая улыбка у него.
Как сказать? В сравнении с Йошкар-Олой
Бывали в Йошкар-Оле?
Он отрицательно мотает головой.
А в Портленде?
В этом Портлендетоже нет.
В Америкедвадцать один Портленд. Я смотрел. Нашсамый крупный.
Анатолий заговаривает со стюардессами, пробует свой английский. Вполне, кстати сказать, ничего. Старомодно немножко, а такдаже очень.
Благодарю вас, польщен. Вообще-то он сорок лет английский в вузе преподавал.
Не пора инсулин делать? Нет, пусть он не беспокоится: Анатолий сам. И инсулин сделает, и мочеприемник опорожнит. Отлично. Если что, они знают, как его разыскать.
Снизу земля. Канада уже? Смотрит на часы: нет, Гренландия. Еда, немножко сна, кинишко ни про что. Как там баптисты? Помолились, поели, спят. Позавидуешь.
Наконец-то. Первые десять часов убиты. Самолет приступает к снижению.
* * *
Нью-Йорк: ожидание коляски, возня с бумажками, мелкое недоразумение с офицером иммиграционной службы.
Сколько лет работаете врачом? спрашивает.
Уже десять. С двадцати двух. Нет, трех.
Bullshit, говорит офицер. Галиматня. Такого не может быть. Русские обязаны служить в Red Army.
Он пожимает плечами. Псих. Можно идти?
Анатолий догоняет его в вестибюле: он все объяснил офицеру. Про военную кафедру и т. п. Офицер просил передать извинения. Удивительно. Извиняющийся пограничник. Точно, псих.
В остальном все идет гладко. Они получают багажАнатолия, старушки, баптистови снова сдают егов Портленд. До отлета еще три часа, пусть они посидят пока, он вернется. Надо друзьям позвонить, поменять билеты.
Найти автомат становится все сложнее: теперь у многих тут, включая приличных с виду людей, сотовые телефоны. У нас они только у торгашей, у Губера есть такой Всё, друзьям позвонил, расстроил их, в Нью-Йорк они, разумеется, не приедут. Когда теперь? Как всегда, через месяц. В следующий разуже точно.
А билет поменять надо так, чтоб ночевать в самолете. Утром он походит по Нью-Йорку, посидит в Центральном парке, в «Метрополитен», если силы будут, зайдет, купит своим подарки. Про «Метрополитен» он по опыту знает, что не зайдет.
Билеты меняют посменно два человекабелый и негрребята-врачи прозвали их Белинским и Чернышевским. С Чернышевским не сладитьтупой, но сегодняура! Белинский. Быстро и без доплаты: обратный рейс через четверть часа после прибытия в Портленд. За опоздание можно не волноваться: туда и сюдаодним самолетом. Хоть тут повезло. И еще: Белинский может сделать билет в первый класс, в одну сторону, в счет его миль. Хочет он этого? Да.
* * *
Самолет до Портленда почти совершенно пуст. А в первом классе он и вовсеединственный пассажир. Стюардесса мужского пола, стюард, можно, наверное, так выразиться, Анатолий подсказывает: бортпроводникприветствует их у входа. Красавец-мужчинав ухе серьгакак там? left is right? действует тут это правило? и пахнет изумительно одеколоном. Ароматный стюард! Конечно, какой там бортпроводник!
Знаете что, предлагает стюард, давайте посадим леди и мужа ее рядышком с вами.
Замечательная идея.
Видите как? ему хочется, чтобы Анатолию в Америке нравилось.
Стюард помогает старушке усесться, помогает скорей символически, двумя пальчиками, но все же. Хвалит ее косынку: красивый цвет. И то сказать, если б у нас безногая старушка решила полететь в самолете, то ее, вероятно, и на борт не пустили бы: зачем ей летать? Во всяком случае, она бы до самолета не добралась. А первым классом у нас вообще летают одни жлобы.
How can I harass you today, sir? а стюард-то еще и с юмором.
Этого, кажется, даже Анатолий не понял. Тема харасментадомогательствв Америке очень чувствительная, все у них таккампаниями. Вот и переделал стюард «how can I help you?» чем могу вам помочь?..
Понятно, понятно. Лучше перевести: «чем могу вам служить?» мягко поправляет его Анатолий.
Тоже верно.
Удивительно, как такие мелочи поднимают настроение. Итак, что будем пить? Он вопросительно глядит на Анатолиятот его не осудит? все-таки доктор при исполнениии заказывает: «Кампари» со льдом для себя и для Анатолия, апельсиновый сокдля его жены.
Первый раз пьянствую в самолете, говорит Анатолий. Мы с вами теперьнебесные собутыльники.
Чуть-чуть вермута, пьянством это, конечно, не назовешь.
За окномполная уже темнота, спереди за занавеской что-то жарится и вкусно пахнет, инсулин сделали, таблетки все дали, в руках стаканыза новую жизнь! и тут случается неприятность. Вторая за сегодняшний день после промашки с Портлендом, псих-пограничник не в счет.
Он заказывает едуна всю компаниюсебе, Анатолию, старушкеи щеголяет названиями блюд, переводит с английского и обратнои вдруг их милейший стюард заявляет, что поскольку билет в первый класс имеется лишь у доктора, то господам, которых он сопровождает, полагается только закусочкаsnack. Как говорится, nothing personalничего личного, таковы regulations, правила.
Именно, ничего личного. Он требует себе тройную порцию еды, дополнительных вилок, ножей, подходит еще стюардесса, морщит лоб, трясет головой, что же они, не понимают?
Оставьте их, они правы, просит Анатолий. Тоже мнеГрушницкий! Оставьте. После нашего бардака, если что-то делается по правилам
Нет уж, он им покажет mother of Kuzma!
Но, как всегда в таких случаях, ни личность Кузьмы, ни кто его мать, американцам узнать не удастся. Выкрикивая свои резкости, он в какой-то момент нелепо оговаривается, он и сам не понимает, где именно, но, конечно, безграмотная ругань, да еще с акцентом, смешна. Стюардсука! широко улыбается, стюардесса отворачивается, от смеха подергивает плечами. Остается махнуть рукой.
Скандал разрешаетсяникому уже не хочется есть, но что-то им все же дают, и они едяти часа полтора спустя он встает по нужде и через занавесочку, отделяющую первый класс от обычного, слышит, как жалуется стюард: почему они так пахнут, русские? Какой-то специфический запах.
Ты бы попробовализ Йошкар-Олы в Москву, потом Шереметьево, семнадцать часов лететь Нашел дезодорантв первом классе все есть, опрыскался. Унизительно. Ладно, плевать.
* * *
Вот и Портленд. Командир корабля от лица экипажа благодарит вас Баптисты уходят вперед. Он, старушка и Анатолийпоследние в самолете, сейчас приедет каталка. Старушкане такая уж и старушка, шестьдесят пять летпросит мужа о чем-то тихо. Причесать ее. Он забирает у них все, что есть, выходит наружу, в холл. Вот он, их сын, один. Достойный, по-видимому, человек. Уставший, тут много работают, очень много.
Встреча сына с родителями. Мать слепа и без ногвидел ее он такой? Объятье с отцомлучше отвернуться, не слушать и не подглядывать. Тут не принято жить с родителями. А если бы инженеру и хотелось, жена б не дала, старики должны жить отдельно. Поместят их в хороший дом, язык не повернется назвать его богадельней. «Нам и самим так удобней», говорят старики. Сползание со ступеньки на ступеньку, в Америке все продумано. Его подопечные, впрочем, начнут уже с самого низа.
Это наш доктор, говорит Анатолий сыну.
Очень приятно, рукопожатие, усталый рассеянный взгляд.
Все, прощайте, не до него им теперь, да и ему через пятнадцать минут возвращаться. И тут вдругзабыли чего? баптисты:
Доктор, пойдемте, пойдем!
Двое юношей увлекают его за собойтуда, туда! по эскалатору вниз. Что случилось? Он прибегает в зал выдачи багажа и ищет глазами лежащее телоничего, все стоят.
Багаж у них потерялся, вот. Братцы, они ведь все «братцы» стоило ли его звать? Некому заполнить квитанции? Вас же встречают.
Встречающих не отличить от вновь прибывших: те же, не омраченные ничем лица. Никто не знает английского? Не могут адрес свой написать? А говорят еще: страна забвения родины. Нет, даже букв не знают. Давно в Америке? Четыре года.
Американцы, объясняет один из встречающих, такие добрые! Они с нами як с глухонемыми.
Багажа у баптистовтридцать шесть мест, по два места каждому полагается.
* * *
Пока он возился с бумажками, самолет его улетел. Следующийранним утром, через шесть с половиной часов, он опять без труда меняет билет, он и должен был утром лететь. Теперь кудав гостиницу? Пока доедет, пока уляжетсяпора будет подниматься. Да и стоит гостиница долларов пятьдесят. Как-нибудь тут. Душ принять, конечно, хотелось быничего, перебьемся, переодеться-то не во что.
Другой конец Землисамо по себе это давно перестало приносить удовольствие. Он бывает в городах с красивыми названиямиАльбукерке, например, или Индианаполис, и что? Вездев Нью-Йорке ли, в Альбукерке, тут лиодно и то жекрасные полы, красно-белые стены, идеальная ровность линий, тонов, ничто не радует глаз слишком, и ничто его не оскорбляет. И всюду, как часть оформления, негромкоМоцарт, симфонии, фортепианные концерты, не из самых известных, в основном вторые, медленные, части. Кто играет? Орегон-симфони, Портленд-филармоник, какая разница? Не эстрада, не блатные песенки. А как-нибудь так устроиться, чтобсовсем тишина? Разборчивый пассажирпожалуйста, никто не удивленможно посидеть в комнате для медитаций. Посидеть, полежать. Медитаций? Именно так, размышлений, у нас вон в аэропортах часовни пооткрывалино поразмышлять и неверующему полезно, опять ничьи чувства не оскорблены.
А курить можно в вашей комнате медитаций? вдруг спрашивает он, сам себе удивляясь.
Курить? Он с ума сошел? Курить нельзя ни в одном аэропорту Америки.
Вопрос про «курить» отрезает всякую возможность неформального разговора, показывает им, что он человек опасный. Ладно, ладно, он будет курить в отведенных местах, на улице.
Аэропорт совершенно пуст. Можно хоть сумку свою тут оставить? Нет, ручную кладь надо брать с собой. Что, каждый раз? Даже не пробовать тут улыбаться, all jokes will be taken seriously, вологодский конвой шутить не любит.
Порядок есть порядок, он понимает. У них и медицина от этогоизумительная, в сто раз лучше нашей, и все жеглупо. Укладывать вещи на черную ленту помогает ему толстый седой негр, без неприязни, работа такая. Кажется, негр ему даже сочувствует. Наверное, сам потому что курит.
Опоздал, теперь до утра, объясняет он негру, возвращаясь с улицы второй уже или третий раз.
Just one of those days, man повторяет тот.
По-русски сказали б: «Бывает». У негра глубокий бас.
Он доходит до места, откуда видно шоссетам едут редкие машины, не быстро и не медленно, у верхней границы дозволенного, и вспоминает, как перемещался по окрестностям Бостона с друзьями, а иногда и один. И в каждой встречаемой им машине, он знал, сидит человек, ценящий свою жизнь не меньше, чем онсвою, и жизнь, и сохранность автомобиля, и оттого, как правило, осторожный, предупредительный, не презирающий себя за готовность уступить. Стоит ли прожить свою жизнь или хотя бы часть еепочему-то хочется сказать: последнюютут? Тут правильно выбрасывают мусор и правильно ставят машины, научиться этому можно, проще, чем английскому языку. Не в одной безопасности дело. Он представляет себя пожилым, почему-то совсем одинокимможет, оттого что в данную минуту одинокв маленьком местечке на океане, у соседей его красные грубые лица, но сами они не грубы, они говорят про него: здесь живет доктор такой-то, им приятно, что их соседврач. Они устояли в жизни, и он устоял, а сколько раз могли сбиться!..
От усталости мысль его сворачивает в сторону: цыганка сегодня утром ему напророчила счастье. Будешь тут счастлив! Есть ли в Америке цыгане? они, кажется, всюду есть, нет, связь с доисторическим временем здесь обеспечивают индейцывпрочем, индейцев-то он за годы уже полетов и не видалодни диковинные названия наподобие Айдахо, и вот он снова проходит досмотр и уже лежит на красном полу, всюду линолеум, тут в комнате медитацийпромышленный ковролин, и думает: я участвую в бессмысленной деятельности, а вечность есть, конечно, прав был отец, есть вечность, и осмыслено только то, что имеет проекцию в эту самую вечность, свою в ней часть. Лечение людейневажно какихимеет проекцию в вечность, хоть и живут его пациенты не вечно, а иногда и совсем чуть-чуть. И встреча с друзьями, не состоявшаяся сегодня, имеет. И слушанье музыки, и разглядывание природы А остальноекак это его дурацкое зарабатывание денегwhat a waste! Отчего английские слова приходят первыми в голову? Ведь не так хорошо он знает язык, да и в русском немало синонимов для «впустую»: даром, втуне, вотще, понапрасну, всуе Много слов: вхолостую, попусту, без нужды, зазря, почем зря
Все, он спит.
* * *
Спит он не очень долго, часа полтора, и пробуждается от страшного шума: в комнату въезжает огромный, невиданный пылесос. Управляет им черноволосый маленький человекмексиканец, наверное, в наушниках, чтоб не оглохнуть. Наушники оторочены искусственным розовым мехомкак будто индеец с перьями на голове.
Он коротко смеется и тут же делает вид, что спит. Ужасный грохот, как можно спать? Ну не спит, медитирует, зачем-то ведь есть эта комната? Неохота вставать. Давай-ка, катись отсюда, индеец, и без тебя тут негрязно! Тот быстренько проходится жуткой своей машинойот него буквально в нескольких сантиметрахвсе, снова один, тишина.
Он смотрит на часы, закрывает глаза и вызывает образы тех, кто его безусловно любит. Такой управляемый сон, почти целиком подконтрольный сознаниюи все-таки управляемый не совсем.
Ему хочется видеть отцавот он, отец. Он принимает отца целиком, не как носителя свойств и качеств. Они хорошо известны емукому же еще их знать, как ни сыну? но к самому отцу, к тайне личности, не имеют словно бы отношения. Добрый, щедрый, самоотверженныйда, конечно, но все это может он сказать о своих друзьях, не о нем.
Как же так? говорит он отцу. У меня есть душа, есть талантне к одной медицине, ты знаешь, но воти к музыке был талант, определенно ведь был, я и теперь люблю музыку больше всего, в наше время это не так часто, и что же? Ездить в бессмысленные путешествия, потому что на главной работе не платят, лежать на красном полу, завидовать людям со строгими лицами и определенностью в жизни? Он, видно, здорово устал, потому что разжалобился до слез.
А чего он, вообще говоря, плачет? Ну, устал, не тот Портленд, друзей не увидел? еще увидятся, ночь на полу? сэкономил сколько-то долларов, да и здесь вполне чисто, а что нет отцаодиннадцать лет прошло, а не привыкнуть никак.
От слез становится легче, он смотрит на себя немножко со стороны и видит комизм положения: взрослый дядька в слезах, красный пол, медицинская сумка под головой, и вскоре опять засыпает. И снится ему теперь уже полноценный сон: они с отцом сидят возле поломавшейся машины, рядом с тем местом, куда надевается колесо, сломаласькак называется эта штука? скажем, ступица или втулка, ясно, что ничего починить нельзяни запчастей нет, ни навыков, они в свое время часто оказывались в таком положении, просто сидят на земле, и отец говорит ему: «Ты мой родной». Дело не в словах, разумеется, а в содержании, во взгляде отца, который означает, что все идет правильно, как должно идти, и что отцу жалко, что сын его одинок.
Он опять на некоторое время задерживается между сном и явью, рывком встает, умывается в чистейшем сортире, как долго он путешествуетщетина выросла! ни бритвы, ни щетки нет, скорейкофе, еще успеть покуритьнадо же, совсем забылся он в комнате медитаций, опять проверочка багажа, мелочь из карманов, ключи, всё надо выгрести, служба безопасности успела смениться, но дело не пострадалотщательнейший досмотрне хватало на утренний рейс опоздать. Всё, он уже в самолете, рейс по маршруту ПортлендНью-Йорк. Пассажиров в салонене больше пятнадцатидвадцати, и пожилая невыспавшаяся стюардесса им объявляет: «Если вы хоть раз путешествовали самолетом начиная с тысяча девятьсот шестьдесят шестого года, как раз он родился, то вам не надо показывать, как пристегнуть ремень». Очень милое, артистичное отступление от правил.