В любом месте я с первого взгляда узнаю инструкторов. Начиная с грязных крошечных палаток в Долине царей в Луксоре и кончая открытой террасой гранд-отеля «Олаффсон» в Порт-о-Пренсе. Для этого существуют верные подсказки типа широких кожаных ремешков для часов и туфель на высоких каблуках, которые в обычных магазинах найти невозможно. А еще манера раздевать взглядом любого привлекательного представителя мужского или женского пола.
Став инструктором, ты смотришь на каждого как на потенциального раба. И вокруг тебя царит такая атмосфера обостренной чувственности, от которой просто невозможно избавиться. Обнаженные женские коленки, особенно эта ямочка сзади; крошечная складочка там, где обнаженная рука прижимается к телу; рубашка, натянувшаяся на мускулистой груди, когда мужчина кладет руку в карман; движение бедер официанта, наклонившегося поднять с пола салфетку,ты замечаешь это везде, куда бы ни пошел, ощущая при этом постоянное легкое возбуждение. Весь этот мирклуб наслаждений.
И особенно приятно видеть на аукционах очень богатых людей, которые могут себе позволить содержать инструкторов в своих особняках или загородных домах и которым позволено приобретать на аукционах рабов для собственных нужд. Они, как правило, просто потрясающие, эти частные владельцы, и представляют собой весьма любопытное зрелище.
Помню, в какой-то год был там красивый восемнадцатилетний парень в сопровождении двух телохранителей. Он со всей серьезностью изучал каталог и высматривал сквозь солнцезащитные очки с фиолетовыми стеклами потенциальных жертв, к которым потом специально подходил, чтобы ущипнуть. Парень был одет во все черное, за исключением серо-сизых перчаток, которых он никогда не снимал. Я даже чувствовала прикосновение этих рук в перчатках, когда он щипал одного из рабов. Куда бы он ни шел, телохранители всегда были рядом, так же как и один из инструкторов, причем самый лучший. Его отец много лет содержал инструктора и двух рабов, а теперь настало время вступить в игру и сыну. Он остановил свой выбор на очень крепком мальчике и хорошенькой девочке.
Как вы, конечно, понимаете, говоря «мальчик» или «девочка», я вовсе не имею в виду детей. По вполне понятным причинам Клуб и респектабельные аукционные дома не занимаются детьми. Для этого есть частные инструкторы. И когда к нам все же попадают подросткиобманным путем или по подложным документам,мы сразу же отправляем их назад.
Под понятием «мальчик» и «девочка» я подразумеваю рабов, которые независимо от возраста выглядят очень молодо и ведут себя соответственно. Попадаются даже тридцатилетние рабы, которые подходят под это определение. И наоборот, иногда совсем молодые люди, не старше двадцати, даже находясь в рабстве, умудряются сохранять серьезное выражение униженного достоинства, что сразу же прибавляет им лет десять.
Во всяком случае, восемнадцатилетний хозяин приобрел тогда очень юных и мускулистых рабов и даже перебил цену Клуба на торгах за девочку. Она была из тех загорелых белокурых созданий, которые не уронят ни слезинки, как бы сильно их ни наказывали, что необычайно распаляет их хозяина. Мне ужасно хотелось ее купить, и я даже немного расстроилась, увидев, что девчушку уже связали и отослали. За всей этой процедурой внимательно наблюдал молодой хозяин, и я впервые увидела улыбку на его губах.
И все же я всегда беспокоюсь за тех рабов, которые поступают к индивидуальным владельцам. И дело даже не в том, что эти владельцы могут иметь недостаточно хорошую репутацию. Чтобы купить раба через аукционный дом или через известного частного инструктора, необходимо обладать безупречной репутацией, а еще вышколенной обслугой и надежным домом, соответствующим всем требованиям безопасности. Я просто хочу сказать, что очень страшно оказаться в компании одного-двух рабов в огромном поместье.
Я это хорошо знаю, так как сама оказалась в таком положении, когда мне было восемнадцать. И здесь уже неважно, насколько красив (красива) хозяин (или хозяйка), неважно, как часто устраивают званые вечера или проводят другие развлекательные мероприятия, неважно, насколько энергичны и хороши инструкторы,нет, все равно ты нередко остаешься наедине со своими мыслями.
В первый момент Клуб пугает рабов. Можно сказать, повергает их в ужас. Но на самом деле Клубэто гигантская колыбель. Это огромное сообщество, где ты никогда не будешь одинок и где всегда ярко горят огни. Тебе никогда не причинят боль, тебя никогда не обидят. В Клубе никогда не бывает несчастных случаев.
Но, как я уже говорила, я теперь не хожу на аукционы, причем довольно давно.
У меня слишком много других обязанностей: руководить изданием нашей скромной газеты и пополнять запасы сувениров и приобретать всевозможные новинки для нашего клубного магазина.
Белые кожаные трости для наказаний, ремни, сапоги, повязки для глаз, даже кофейные кружки с эмблемой Клубанам постоянно их не хватает. И все эти предметы потом не валяются ненужным хламом где-нибудь в спальне в Штатах. Нет, они пользуются огромным спросом в Сан-Франциско и Нью-Йорке, так же как и выпуски нашей газеты, причем продают их в четыре раза дороже первоначальной цены. Таким образом, мы получаем дополнительную известность и через распространение вещей. Еще одна причина продавать только первоклассный товар.
А еще я должна сопровождать гостей, впервые приезжающих в наш Клуб, и персонально представлять им обнаженных рабов. Но моя основная работаобучение рабов теории и практике, а также их постоянное совершенствование.
Хороший рабэто не просто сексапильное существо, готовое удовлетворить в постели любое ваше желание. Хороший раб может вас выкупать, сделать вам массаж, поговорить с вами, если вы того пожелаете, поплавать с вами, потанцевать, смешать вам напитки, покормить вас с ложечки. Просто наберите нужный номери вам пришлют специально обученного раба, даже готового мастерски играть роль вашего хозяина или хозяйки, если вы того захотите.
Нет, мне уже некогда посещать аукционы.
И кроме того, так интересно ждать прибытия новой партии рабов и потом выбирать именно того, кого хочется тренировать.
На крупных аукционах мы всегда покупаем много рабов, не меньше тридцати зараз, и я еще ни разу не была разочарована. И вот уже в течение двух лет я имею приоритетное право выбора. Это значит, что я могу раньше всех остальных инструкторов выбрать именно того раба, с кем хочу заниматься лично.
Самолет, казалось, кружил над островом целый час. И я начинала все больше и больше волноваться. Это чем-то напоминало экзистенциалистскую пьесу. Вот мой миртам внизу, а я никак не могу туда попасть. Может, я все это себе навыдумывала?! Но какого черта? Почему мы не приземляемся? Я больше не желала вспоминать о призрачном Мистере Суженом из Сан-Франциско или о десятке других чисто выбритых лиц, которых видела в Далласе или Нью-Йорке. (Интересно, он действительно собирался подойти к нашему столику в «Сен-Пьер» или это фантазии моей сестры?) Я не желала думать о «нормальной жизни» и о всех мелких раздражающих моментах во время отпуска.
Но пока мы продолжали болтаться в воздухе, я все еще находилась в плену невидимых сетей. Я никак не могла забыть шум большого города, бесконечные разговоры или часы, проведенные с сестрами в Калифорнии, и их бесконечные жалобы по поводу карьеры, любовников, дорогих психиатров, «групп повышения самосознания». Все эти выражения тепа «уровни осведомленности» и «свобода духа».
До сих пор помню неодобрительное выражение на лице моей матери, составляющей список приглашенных на завтрак для прихожан со словами: «Все, что людям нужно, так это исповедоваться», и здесь не надо быть психиатром, чтобы прочитать на этом усталом лице и в маленьких черных глазках всю гамму раздирающих ее чувств: истовость настоящей католички и какую-то непрошибаемую невинность.
Я еще никогда не была так близка к тому, чтобы рассказать им всю правду об этом «специальном спа», которое непременно упоминалось в колонке светских сплетен, об этом скандально известном Клубе, о котором они читали в «Эсквайре» и «Плейбое»: «Угадайте, кто все это создал? Угадайте, как мы повышаем уровень осведомленности у себя в Клубе?»
Господи, как грустно! Барьеры, которые невозможно преодолеть.
Когда ты говоришь людям правду о вещах, которых они не могут понять или принять, ты только делаешь им больно. Могу представить себе лицо моего отца! (А дальшенемая сцена.) И могу представить себе взволнованного Мистера Суженого, который в спешке расплачивается за кофе с круассанами в обеденном зале гостиницы на побережье! («Ну, думаю, будет лучше, если я отвезу тебя в Сан-Франциско прямо сейчас».) Нет, представить такое невозможно. Лучше и не пытаться.
Нет, лучше лгать, и лгать с умом, как учил Хемингуэй. Сказать правду было бы так же глупо, как начать вещать в переполненном лифте: «Послушайте, мы все смертны, мы все непременно умрем, нас закопают в землю, где мы и сгнием. Поэтому, когда мы выйдем из лифта» И какого черта это нужно?!
Я почти дома, почти в порядке. Теперь мы пересекали остров, и солнце взорвалось, отразившись от поверхности полдюжины бассейнов, заиграло на стеклах мансардных окон главного здания. И все в этом зеленом раю там, внизу, находилось в движении: толпы на крикетной лужайке и обеденной террасе, крошечные фигурки, бегущие по тропе рядом со своими сидящими на лошади хозяевами. Наконец пилот объявил, что идет на посадку: деликатное напоминание о необходимости пристегнуть ремни. «Мы снижаемся, Лиза».
Я вдруг почувствовала, что атмосфера в маленьком салоне самолета стала чуть-чуть другой. Я закрыла глаза и попыталась на секунду мысленно увидеть примерно тридцать «отличных» рабов, настолько идеальных, что мне будет нелегко сделать свой выбор.
«Ну дайте же мне хоть одного необычного раба,думала я,кого-то по-настоящему интересного».
И вдруг я почувствовала, что вот-вот расплачусь. И что-то словно взорвалось у меня в голове. Маленький взрыв, как при замедленной съемке. А затем только обрывки мыслей и фантазий, совсем как отрывки снов на следующее утро. Но что это было? Этого я так и не узнала: уж слишком быстро все произошло.
Образ распластанного человеческого существа, препарированного, но не в прямом смысле этого слова. Существо, лежащее обнаженным для выполнения какого-то изощренного садомазохистского ритуала. И вот ты протягиваешь руку и трогаешь бьющееся человеческое сердце, что само по себе уже чудо, так как, по правде говоря, ты еще ни разу в жизни не видела бьющегося человеческого сердца, и, только дотронувшись до него, понимаешь, что это не миф.
Да, не самое лучшее психическое состояние. И не самая приятная мысль.
Я слышала, как бьется мое сердце. Я чувствую биение сотен и сотен других сердец. И не важно, насколько хороши рабы, не важно, насколько они изысканны: через пару часов все опять будет как было. Может, именно поэтому я так хочу вернуться сюда? Похоже, это именно то, чего мне хочется.
3.Эллиот. Дорога туда
Мне велели взять с собой любую одежду, которая может понадобиться, когда придет время уезжать. Но откуда мне знать, что может понадобиться, когда придет время уезжать? Я подписал с Клубом контракт на два года и еще не думал о том, когда уеду оттуда. Я думал о том, когда же наконец приеду туда.
Итак, я довольно быстро набил пару чемоданов и надел «одноразовую» одежду, которую мне велели приготовить для путешествия. А еще прихватил дорожную сумку с тем, что может пригодиться в дороге.
И в самый последний момент я запихнул в чемодан смокинг, решив: какого черта, а вдруг когда все закончится, я махну в Монте-Карло и просажу там до последнего цента все, что заработал за два года. Самое лучшее применение этим ста штукам! Я просто хочу сказать, что это даже смешнополучать от них плату. Будь моя воля, я сам им заплатил бы.
А еще я положил в сумку свою новую книгусам не знаю зачем. До тех пор пока войны на Ближнем Востоке будут продолжаться, книга моя, похоже, в каких-то магазинах будет продаваться. Фотоальбомы так просто с прилавков не уходят, хотя, может, и нет.
Я подумал, что непременно захочу на нее взглянуть сразу, как покину Клуб, а может, и пролистать прямо на борту самолета. Наверное, это действительно важнонапомнить себе, кем я был до того. Но останутся ли у меня к тому времени основания считать себя хорошим фотографом? Может, через два года я буду считать, что все это макулатура.
Что касается Сальвадоракниги, которую я не успел закончить, да так и оставил,жаль, конечно, но теперь уже слишком поздно.
Все, что сейчас меня волновало в этом контексте,необходимость избавиться от жуткого чувства, что я должен был умереть по вине какого-то придурка. Это чувство было своего рода чудом. И с этим чудом в душе я жил, дышал и ходил.
Мой последний вечер был каким-то странным. Ожидание меня утомило и окончательно лишило сил. С тех пор как я подписал контракт, мне ничего не оставалось, как сидеть и ждать, отказываясь от работы для «Тайм», за которую когда-то охотно брался, и сторонясь всех, кого знал. И вот наконец долгожданный звонок.
Все тот же мягкий, интеллигентный голос. Американский «джентльмен» или просто американец, работающий под английское джентльмена, но без британских модуляций, что-то типа того.
Я запер дом в Беркли и отправился в ресторан «У Макса» на Опера-плаза, чтобы пропустить стаканчик. Как приятно наблюдать за толпой, снующей в неоновом свете мимо огромных стекол в медных переплетах. На Опeра-плаза можно встретить самых шикарных женщин Сан-Франциско. Они обычно сидят в итальянском ресторанчике «Модесто Ланцони» или «У Макса». Сильно накрашенные дамы, с хорошо уложенными волосами и в платьях от-кутюр. Всегда приятно на них посмотреть.
А еще там есть большой книжный магазин, вполне оправдывающий свое название «Хорошо освещенное, чистое место», где я могу купить себе в дорогу полдюжины детективов Сименона, а еще Росса Макдональда и Ле Карепервоклассное чтиво для эскейписта, которое помогало мне отвлечься, когда я сидел в три часа утра в своем номере отеля в Дамаске, на который сыпались бомбы.
Я чуть было не позвонил домой, чтобы еще раз попрощаться, но потом передумал, взял такси и поехал в одно место на берегу.
С виду это был заброшенный склад, но, когда такси отъехало, появился хорошо одетый мужчина, один из тех неприметных парней, которых днем можно встретить в финансовом районе города: серый костюм, теплое рукопожатие.
Вы, должно быть, Эллиот Слейтер,сказал он и провел меня на пирс.
Там была пришвартовала красивая яхта, своей неподвижностью напоминавшая белый корабль-призрак. Только цепочка огнейкак отражение в черной воде. По трапу я поднялся один.
Появился другой мужчина, гораздо интереснее первого: молодой, практически моих лет, очень загорелый, с растрепанными светлыми волосами, в белой рубашке с закатанными рукавами. Он улыбнулся, продемонстрировав набор безупречных зубов, проводил меня в каюту и забрал чемоданы.
Вам это не понадобится в течение двух лет. Может быть, вам что-то нужно для путешествия. Мы потом положим обратно все, что будет при вас в каюте: ваш бумажник, паспорт, наручные часы, словом, все, что вы оставите.
Я был слегка ошарашен. Мы стояли в проходе практически вплотную, и я понял, что он знает, кто я и куда меня везут. Этот парень был явно не из обслуживающего персонала.
Ни о чем не беспокойтесь,произнес он.
Он стоял прямо под лучом света, и я увидел веснушки у него на носу и выгоревшие пряди в волосах. Парень достал из кармана золотую цепочку, на которой была пластинка с именем.
Дайте вашу правую руку,попросил он и стал застегивать на моей руке браслет; от прикосновения его пальцев у меня по коже побежали мурашки.Еду вам будут подавать через это окошко. За все время путешествия вы никого не увидите и ни с кем не будете разговаривать. Но придет доктор. Он проведет окончательный осмотр. Дверь будет не заперта.
Парень открыл дверь каюты, залитой теплым янтарным светом. Меня поразила темная текстура дерева, покрытого блестящим лаком. Слова парня продолжали звенеть у меня в ушах: «До тех пор дверь будет не заперта». И ужасно раздражал тонкий браслет, словно налипшая паутина, которую невозможно стряхнуть. На пластинах я увидел свое имя, а под ним ряд каких-то цифр и букв. И мне опять стало не по себе.
Правда, каюта была что надо. Роскошные кожаные кресла, повсюду зеркала, большая кровать, вся в подушках, встроенный видеопроигрыватель, а под ним подборка DVD с фильмами, масса книг. Шерлок Холмс и эротическая классика: «История О», «Жюстина», «Претензии Спящей Красавицы», «Наказание Спящей Красавицы» и другие.