Цитату тоже выбирала Натали.
Дедушка прислонил трость к спинке стула и уставился вперед.
Натали обняла его за плечи и задумалась, когда она перестанет себя чувствовать так, будто сейчас расплачется.
Как ты?
Стараюсь быть спокойным, просто сказал он.
Его давний друг, Чарли Вонг, в красивом черном жакете с воротником Неру, подошел и сел рядом с ним. Чарли наклонился вперед и коротко кивнул Натали. Он, как обычно, улыбался, но глаза его оставались печальны. Пожилой художник знал Эндрю с детства. Много лет назад Чарли расписал здание книжного магазина, который тогда еще был машинописным бюро дедушки. Теперь старики встречались несколько раз в неделю, ходили на обед к дочери Чарли или играли в местном центре для пожилых.
Тэсс и Доминик заняли места позади Натали. Тэсс наклонилась вперед и сжала ее плечо. Натали в ответ похлопала ее по руке.
Клео и Берти, работавшие в книжном магазине, заняли свои места с другой стороны от Натали.
Привет, ребята, прошептала она. Спасибо, что пришли.
Ты как, держишься? спросил Берти. Прости за банальность, но я, правда, переживаю, милая. Начинающий актер, он был пластичным и грациозным, его тело выражало чувства без слов наклоном головы, поворотом плеч. Берти был умным, смешным и меланхоличным, он мечтал исполнять главные роли в лучших театральных постановках. Он любил ее мать, которая поощряла его актерскую карьеру, отпуская его на прослушивания и репетиции, когда было нужно.
Мы с дедулей поддерживаем друг друга, ответила Натали. Если честно, у меня еще никогда так не разрывалось сердце. Теперь я знаю, как это бывает.
Тусклые глаза Клео были наполнены грустью. Она кивнула и коснулась платочком щеки. Ты так сильно на нее похожа.
Правда?
Берти наклонился вперед.
Да, черт возьми.
Клео была ровесницей Натали и приходилась племянницей Мэй Лин женщине, которую дедушка любил большую часть жизни, и это делало ее практически членом семьи. Девочки вместе играли на Портсмут Сквер под присмотром китайских и американских дедушек и бабушек, которые попивали чай с молоком и играли в настольные игры. Мэй приносила им мягкие булочки со сладкой кокосовой начинкой, а когда шел дождь, они забегали в антикварные лавки или на фабрику печенья «Золотые Ворота», где сладкий аромат будоражил их сознание.
Клео была второй помощницей Блайз, она помогала управлять магазином, а в свободное время писала пьесы.
Натали откинулась на спинку кресла и попыталась сосредоточиться на фотогалерее. Портреты расплывались у нее перед глазами, словно акварельные картинки.
Фрида Миллс, давняя подруга Блайз, вызвалась начать службу. Она поднялась к трибуне. Ее растрепанные волосы с проседью напоминали нимб, сияющий над ее маленьким осунувшимся лицом.
Музыка стихла, пока Фрида поправляла микрофон, надев очки в металлической оправе.
Доброе утро и добро пожаловать, сказала она. От лица Натали и Эндрю Харперов я хочу поблагодарить вас за то, что пришли.
Она взглянула на записи, лежавшие на трибуне.
Я знаю Блайз с первого курса колледжа. Она была моей соседкой по комнате, с которой меньше всего хотелось жить, неряшливая и болтливая, симпатичнее меня, вечно опаздывающая, постоянно в движении, захламляющая все вокруг. Она сказала это с улыбкой, но ее губы задрожали, когда она сделала паузу и глубоко вздохнула.
Несмотря на все это, или, может быть, благодаря этому, я любила ее как сестру. Мы вместе отмечали праздники, вместе воспитывали детей.
Оба сына Фриды время от времени приглашали Натали на танцы и вечеринки. Она подозревала, что мамы пытаются их свести.
А потом появились книги, продолжала Фрида. Даже в колледже у нее было так много книг, что мы использовали их в качестве мебели табуретов, скамеек, тумбочек, полок для других книг.
Натали с легкостью могла все это представить. Когда она была совсем маленькой, мама рассказывала ей, что книги живые. Под обложками герои жили своей жизнью, разыгрывали драмы, влюблялись и расставались, попадали в беду, решали проблемы. Даже стоя закрытой на полке, книга жила своей жизнью. Но когда кто-нибудь открывал ее, случалось волшебство.
Моя подруга Блайз часто называла свою жизнь большим приключением, говорила Фрида. Книги были ее страстью, поэтому я хочу поделиться с вами одной из ее любимых.
Она надела очки для чтения и открыла изрядно потрепанный томик «Паутины Шарлотты».
Отрывок из классического романа завершался известными словами Шарлотты: «В конце концов, что такое жизнь? Мы рождаемся, мы живем недолго, мы умираем».
Натали слышала эту фразу много раз, но теперь ее особенно тронуло мудрое высказывание девочки. Ей бы очень хотелось надеяться, что мама ушла с таким же спокойствием и принятием реальности. «Но, с горечью подумала она, это невозможно, с учетом той смерти, которой она умерла». Представляя последние минуты маминой жизни, Натали стала сомневаться, что выдержит эту церемонию, не развалившись на куски.
Другие ораторы тоже вспоминали мать. Надрывными голосами они рассказывали, как искали книги вместе с начитанным продавцом, или как отдыхали в крошечном кафе и наслаждались обществом Блайз. Это были душевные и честные слова от людей, к чьей жизни она имела отношение. Несмотря на потрясение и горе к Натали пришло понимание того, почему мама была так предана магазину.
За чтением и речами последовала песня, которую предложили спеть всем вместе. Слова были напечатаны в программе. «Нет дождя» Блайнд Мелон была любимой песней Блайз, она выражала восторг от побега из реальности в мир книг. Женщина, играющая на гитаре, связалась с Натали и Фридой, когда те составляли программу, и сама попросилась выступить на вечере Блайз. Она была постоянным клиентом магазина, играла в местном ансамбле, который выступал по всему городу. Женщина сказала, что Блайз часто приходила в клуб «Будучи там», чтобы послушать ее игру.
Пока Натали пела хриплым голосом, она жалела о том, что не может сделать того, о чем пелось в песне «Исчезнуть, исчезнуть, исчезнуть».
* * *
Эндрю Харпер чувствовал мягкое прикосновение музыки, пока ждал. Ждал чего?
Мысли хаотично метались в поисках ответа. Это сложный процесс, все равно что ловить весной головастиков на мелководье в пруду. Он взглянул на молодую женщину, сидевшую рядом с ним. У нее была бледная кожа и темные волнистые волосы, а лицо было таким красивым и печальным, что его сердце грозило разлететься на части.
С возрастом Эндрю научился обращать внимание на детали, которых раньше не замечал звуки и запахи, цвета и мимолетные образы. В последнее время странные приступы забывчивости случались все чаще и чаще. Ему стало все сложнее концентрироваться на чем-то одном звуке голоса или странице книги. Выйти на улицу было все равно что попасть на шумную арену, переполненную оглушающей какофонией звуков.
Он собрался с мыслями. Ему придется учиться думать иначе.
Утром он пропустил прием лекарств, хотя знал, что доктору Янг это бы не понравилось. Таблетки помогали справиться с перевозбуждением. Может, от них и была польза, но сегодня ему требовалась ясная голова, а от таблеток хотелось спать. Он не должен был встречать этот день в полусонном состоянии.
Это был важный день. Вот только он не мог вспомнить почему.
Эндрю чувствовал, как грустная молодая женщина смотрит на него глазами, в которых застыло горе. Он посмотрел на распечатанную программу в руках. Прекрасная толстая бумага, отпечатанная типографской машиной, в подвале книжного магазина. После того, как он закрыл свой бизнес по ремонту печатных машинок и открыл книжный магазин вместе с Блайз, никто не хотел перевозить этот тяжелый механизм. В итоге они оставили его и изредка пользовались, чтобы распечатать что-то особенное объявление о рождении Натали, о большом открытии книжного магазина тридцать лет назад или о выставке в галерее Чарли Вонга. Эндрю частенько говорил Натали, что состарится, пока дождется объявления о ее замужестве.
Это всегда смешило ее, она отвечала, что он слишком задрал планку, что она никогда не сможет найти мужчину, который сравнится с ним. После того, что произошло с отцом Натали, Эндрю был рад, что она вообще может смеяться.
В одно мгновение ситуация прояснилась. Девушкой рядом с ним была его внучка Натали. Ее забота окружала его, легкая, как прикосновение крылышек мотылька, как если бы Мэй Лин посыпала его своей пудрой. Это было давно, когда она жила с ним и они были счастливы.
Он заставил себя улыбнуться Блайз. Нет, не Блайз. Натали. Блайз исчезла, внезапно и безвозвратно, подобно снежинкам, улетевшим в ночное небо, оставив за собой след из залитых лунным светом частиц, которые кружились и исчезали.
Приятную мелодичную песню он слышал по радио у Блайз много раз, поэтому знал, когда она закончится. Эндрю снова достал носовой платок и посмотрел на Натали воплощение тихой грусти рядом с ним.
Лицо внучки выражало все, что они оба чувствовали. В ее глазах застыла его боль. Потрясение и горе от потери Блайз были такими глубокими и сильными, что казалось, они наедине с этими разрушительными эмоциями.
Натали заметила его волнение и взяла его за руку. Наклонившись, она прошептала:
С тобой все в порядке?
Нет, подумал он. Родители не должны жить дольше своих детей.
Да, солгал он в ответ.
Если ты не хочешь говорить если это слишком для тебя
Он сжал ее руку.
Я знаю, что хочу сказать сегодня.
Ты сильный человек, дедуля. Я так рада, что ты у меня есть.
А ты у меня.
Он сидел тихо, пока выступал очередной человек. Старался обдумать все, что хочет сказать. То, что ему нужно было сказать.
Как можно почтить жизнь человека в пятиминутной речи?
Как и у любого человека в его возрасте, в его жизни было много потерь. Давным-давно Лавиния ушла от него в объятья человека, пообещавшего ей лучшую жизнь. Мэй Лин пришла в его жизнь совсем ненадолго, принесла ему радость, которую он так долго ждал, и умерла у него на руках в прошлом году.
Может, это и стало началом его болезни. Доктор Янг назвал это упадком. Постепенный спуск по склону жизни в небытие.
Эндрю не мог сказать точно, когда память начала сдавать, а в голове поселился хаос. Наверное, где-то после перелома бедра. До этого, и даже во время пребывания в больнице и на реабилитации, все было четко и ясно.
После того, как реабилитация закончилась и Эндрю вернулся на Пердита-стрит, он обнаружил, что Блайз перевезла его вещи на первый этаж. Теперь про ступеньки не могло быть и речи. Комната возле сада была когда-то кладовкой для аптечных настоек, лекарств и трав его отца. Позже Эндрю заполонил пространство инструментами, относящимися к его профессии: стоддардским растворителем, щетками, крошечными пинцетами, смазочными материалами и очистителями для ремонта печатных машинок.
Теперь это стала его комната, потому что он был слишком слаб, чтобы подниматься по лестнице. Как только он поселился в своем новом жилище, туман в голове стал сгущаться. На него наваливалась усталость, желудок расстраивался от всего, что бы он ни ел. Дни стали ускользать, а жизнь опустела. Он стал призраком в собственном мире, он словно наблюдал за происходящим сквозь искажающее стекло.
В какой-то момент он перестал быть тем гордым человеком, который с важным видом расхаживал по району, точно петух на прогулке. В те дни он бродил в поисках выхода, и потом спрашивал сам себя выхода откуда? Он хотел пойти домой. Потом вспоминал, что уже дома.
Он был странником. То Одиссеем, в другой раз древним мореплавателем или простым человеком, как Том Джоад, или искателем, путешествующим автостопом, как Дуглас Адамс. Он все время искал прошлое, существовавшее только внутри его самого. Он искал цветочные поляны, высокие утесы, торчащие из океанов, и горные вершины, рассекающие облака.
Он всегда умудрялся вернуться назад, потому что знал, что нужен.
Возможно, он странствовал в своем воображении, потому что провел всю свою жизнь в одном месте в магазине на Пердита-стрит. Он жил там вместе с родителями, пока был маленьким. Потом с Лавинией, которая предала его. Потом с Блайз, которую воспитывал без жены. А теперь ему приходилось хоронить свою дочь без чьей-либо помощи.
* * *
Речь закончилась, и из колонок зазвучала музыка. Пришел черед Эндрю. Под руку с Натали и с тросточкой в руке он направился к трибуне. Развернулся к внучке, давая понять, что с ним все в порядке, он может самостоятельно стоять. Мужчина отложил в сторону трость. Самое малое, что он мог сделать для своей дочери, это стоять.
Он снял очки и сунул их в нагрудный карман. Ему не нужны были подсказки. Когда говоришь от всего сердца, тексты не нужны.
В день, когда родилась моя прекрасная дочь Блайз, она стала частью моей жизни, и мы шли с ней вместе, покапока не случилось немыслимое. Не будем говорить о ее смерти. Давайте поговорим о ее жизненном пути.
Ему пришлось сделать паузу, от отчаяния перехватило дыхание. «Отдохни, сказал он сам себе. И расскажи о Блайз, которая не может больше говорить сама».
Что я могу рассказать вам о своем ребенке, которого больше нет?
Он услышал несколько сдавленных всхлипов.
Скажу, что она прожила счастливую жизнь. Скажу, что ее жизнь была слишком короткой, а моя слишком длинной. Я думал, что в своем возрасте знаю, что такое горе. За все прожитые годы я научился терять людей родителей, близких друзей, любимую женщину. Но только в день, когда ужасная трагедия унесла мою дочь, я понял, каким глубоким и опустошающим может быть горе.
Он замолчал, услышав тихие всхлипы Натали.
Это все, что я скажу о своих чувствах, потому что сегодня мы говорим не обо мне, а о моей дочери Блайз Харпер. В день, когда она родилась, она изменила мою жизнь. В день, когда ушла, оставила неизгладимый след в душе каждого из нас. А между этими двумя днями пронеслась ее замечательная жизнь.
Глава 4
Жена Эндрю Харпера ушла в понедельник. Он запомнил, что это был понедельник, потому что именно в этот день Мэй Лин приносила постиранное белье, аккуратно сложенное и завернутое в бумагу. Потом она забирала собранную за неделю сумку с надписью Харпер и китайскими иероглифами.
Без вещей Лавинии сумка с грязным бельем стала значительно меньше. Жена упаковала все свои вещи в потрепанный чемодан, который заставила его вытащить из подвала. Чемодан был семейной реликвией и принадлежал Коллин ОРурк, бабушке, которую Эндрю никогда не знал. Коллин эмигрировала из Ирландии в 1880-х, в одиночестве, в возрасте пятнадцати лет. Она нашла работу горничной в том самом здании, где сейчас располагался книжный магазин.
Теперь ее чемодан будет путешествовать с красавицей Лавинией, и не на корабле, а на поезде в Лос-Анджелес, где ее ждет богатый любовник, который обещал подарить ей жизнь, которую она заслуживала.
Ее прощание с Эндрю и Блайз было кратким.
Я не могу быть здесь счастливой, сообщила она в понедельник утром, пока водитель такси грузил ее чемодан в багажник своего громоздкого плимута. Вам будет лучше без меня.
Блайз, которой было меньше года, все еще была в пеленках, что-то вякала и хлопала в ладоши, струйка ее слюны стекала на рукав Эндрю. По радио передавали глупую песню Сонни и Шер «I Got You, Babe». Малышка протянула обе ручки к матери. Лавиния помолчала, но недолгое сомнение в ее глазах быстро сменилось ледяной решимостью.
Будьте здоровы, сказала она и ушла.
Через несколько минут появилась Мэй Лин со свежим бельем. Эндрю все еще стоял в оцепенении посреди магазина, окруженный печатными машинками и кассовыми чеками своих заказчиков, с Блайз, которая прижималась к его груди.
Вид Мэй Лин заставил его очнуться. Он и Мэй влюбились друг в друга еще подростками, но ее семья запрещала ей встречаться с Эндрю, он был gweilo. Его родители не запрещали, но предупреждали, что ему будет сложно с американкой китайского происхождения. Мэй Лин вышла по расчету за престарелого китайца, выходца из того же региона в Китае, где жил и ее отец. Он владел прачечной, не хватало только жены.
Убитый горем, Эндрю искал утешения в объятиях Лавинии. Она была потрясающе красива. Когда она забеременела, он оказался настолько глуп, что принял чувство долга за любовь.
Они редко разговаривали с Мэй, когда виделись раз в неделю. Им не нужны были слова, они говорили сердцем.