Это будет самая философская в мире компания, ведь все мы философы, когда на кухне сидим, а вот перед лицом смерти философами должны остаться только самые-самые мудрые и сильные.
Я уверена, что от клиентов не будет отбоя.
А какое конкурентное преимущество!
И название хорошее придумалосьагентство «Последний праздник».
МАЛЕНЬКИЕ ШТУЧКИ(приложение)
Хлеб
Иду в магазин за хлебом. Меня мама туда отправила.
На улице лето, солнце и жара, на моих ногах сандалики, в кулаке монетка целевого назначенияна нее нужно хлеб купить. Кругом движение, меня периодически окликают дворовые друзья, но я на них не реагирую.
Мне некогда тусоваться, я думаю. У меня, можно сказать, глубокий мыслительный процесс идет.
Думаю я вот о чемобкусывать ли мне на обратном пути буханку хлеба? Вообще-то я всегда ее обкусываю. Если хлеб совсем свежий, то я целую горбушку объедаю, а если не очень, то только уголки и ребрышки. Так и приношу домой, обглоданную, как будто ее мыши ели. Мама меня всегда ругает, но я все равно ее грызу. А что мне, на нее всю дорогу смотреть, что ли?
А сегодня у меня дилемма. Моя мама решила подойти к вопросу со всей ответственностью и, прежде чем выдать дежурные двадцать копеек, провела политико-воспитательную беседу.
Вот я и размышляю. Взвешиваю плюсы и минусы. С одной стороныпогрызть ее очень хочется. С другоймама сегодня, безусловно, рассчитывает на положительный результат от своей нотации, значит, и сердиться, и ругаться будет сильнее, чем обычно. Так, к сожалению, всегда бывает, когда очередные ожидания не совпадают с очередной реальностью. Пора бы ей уже это понять и перестать сопротивляться. Не маленькая уже. Все равно они почти никогда не совпадают.
Может быть, она даже слегка расстроится. Не из-за хлеба, конечно, а из-за очередного педагогического провала. Мне кажется, что-то у нее вообще не клеится со мной в этом смысле.
Срыв за срывом. Вроде с моей сестрой Лариской лучше получалось. Наверное, квалификацию утратила. А вот незачем такие перерывы в деторождении делать. Шесть лет! О чем они думали с папой все эти годы?
М-да, задачка. Пытаюсь сопоставить ощущения. Сначала представляю, как мама меня ругает. Для этого приходится остановиться и зажмурить глаза. Я вспоминаю слова, которые она обычно говорит, интонации. Вживаюсь в ситуацию. Ну, так себе. Не очень страшно, но неприятно.
Потом пытаюсь представить, как я кусаю свежий, мягкий, пахучий хлеб.
О! Мне кажется, эти ощущения существенно перевешивают. Я опять жмурюсь, но уже от удовольствия.
Однако я не тороплюсь принимать поспешное решение. Поспешишьлюдей насмешишь. Тут в дело вступает новая вводнаяморально-этическая сторона вопроса. Маму жалко, она ведь расстраиваться будет из-за такой чепухи. Этично ли так поступать с собственным родителем?
Правда, у этой стороны вопроса тоже некий нюанс есть.
Моя сестра Лариска тоже всегда хлеб кусает, и если я сегодня буду хорошей девочкой и принесу целую и невредимую буханку, то меня ей в пример будут ставить. А это лишнее.
Зачем мне родную сестру подставлять?
Да и врагов наживать в родной семье представляется мне совершенно нецелесообразным.
Кроме того, меня чаще станут в магазин отправлять, во имя сохранения материальных ценностей. А это уж вообще никуда не годится.
И по совокупности всех перечисленных факторов я принимаю окончательное и бесповоротное решениегрызть!
Может, вы спросите меня: какая во всем этом мораль? Я вам отвечу. Не торопитесь. Подумайте хорошенько. Проанализируйте ситуацию. Сопоставьте плюсы и минусы. В общем, всегда делайте осознанный выбор, господа!
А вообще в любом вопросе главноевовремя теоретическую базу подвести.
Велосипед
Брату моего закадычного друга Димки Кайсина купили велосипед «Левушка». Изумрудно-зеленый, со звоночком.
Мы с Кайсиным заперлись в мастерской его отца, уселись на верстак и открыли производственное совещание.
Чего, говорю, делать будем, Кайсин?
Даже и не знаю, отвечает он задумчиво. А у тебя идеи есть?
Твой же братец-то!
М-да. Мой, понимаешь. Вырастил на свою голову, понимаешь.
Ты же младше его!
Какая разница.
Действительно, никакой.
Сидим, молчим. Думаем. Мозги шуршат в полумраке. Ничего в голову не идет.
Но оставить мы этого так не можем. Он, значит, на велике теперь будет кататься, а мы тут на верстаке сиди. Ага.
В мастерскую заглядывает кайсинский отец, молча смотрит на нас секунд тридцать. Рожи у нас серьезные, и он испаряется.
У Димкиных родителей свой подход к воспитанию. Они считают, что раз мы сидим и молчим в мастерской, значит, так надо. И нечего соваться и калечить недоверием неокрепшие детские души.
Они уважают в своем сыне личность, относятся к нему как к самодостаточному человеку, а не как к сопляку какому-то. Поддерживают во всех начинаниях, помогают развивать творческие, технические и разные другие способности. Мне тоже перепадает их внимание и забота. Мастерская опять же всегда в нашем распоряжении. Замечательные родители.
Интересно, они такой педагогический подход начали применять до того, как Кайсина на учет в детской комнате милиции поставили, или после?
Кайсин вор и хулиган. Мы дружим с первого класса. Учителя по этому поводу в обмороке. Они не понимают, как девочка из хорошей семьи может дружить с таким отпетым негодяем.
Не знаю. Лично я ни разу не видела, чтобы он что-нибудь воровал.
А семья у меня обычная, металлургическая. В Чусовом все равно, кроме металлургического завода, нет никаких предприятий, поэтому там почти все металлурги. Но мои родители не простые сталевары, а инженеры. Хотя у моего папы вся правая рука, до самого плеча, гладкая-гладкая, без всякой текстуры. Это ожог. Однажды, когда он был молод и еще сам варил сталь, стоя у мартеновской печи в маске с синим стеклышком, на него вылился расплавленный металл.
Представляю, как он орал!
Но это было давно, еще до меня, а сейчас ониместная интеллигенция. Поэтому считается, что я из хорошей семьи.
А Кайсин позор школы, понимаешь ли! Но мне наплевать, мне с ним весело. А если на меня по этому поводу начинает давить школьный педсовет, на который я тоже периодически попадаю, то я подбочениваюсь и говорю:
Знаете, что? Я, между прочим, на него положительно влияю. А вы что, готовы вот так просто взять и человека на помойку выкинуть, да? Только потому, что он оступился разок-другой? Эх вы, а еще педагоги!
И я делаю вид, что мне горько и больно от такой несправедливости.
В конце концов они от меня отстали.
Но это все лирика, а вот что делать с братцем и его великом, непонятно.
В общем, мы в конце концов решили устранить эту вопиющую несправедливость Вселенной и уговорить Димкиного брата переделать велосипед на веломобиль.
Зовем его. Переговоры начинаю я, у меня язык лучше подвешен, практически с самого рождения.
Юр, говорю, у нас с Димкой гениальная идея родилась.
Да, Юрик недоверчиво щурится.
Я уже вижу, что победа легкой не будет.
Да, говорю. А что, ты сомневаешься в наших способностях, что ли?
В моем голосе легкая обида.
Да нет, что ты? тушуется Юрка.
Вот смотри, я вытаскиваю из-под верстака заранее заготовленные эскизы веломобиля.
Эскизы нарисовал Кайсин, и они великолепны. Он вообще всю технику отлично рисует. Жалко только, что все его рисунки не имеют никакого отношения к реальности.
Пока Юрка разглядывает рисунки, я добавляю:
Можно назвать его «Юран». Красиво.
По выражению Юркиного лица я понимаю, что ход был неслабый.
Однако победу праздновать рано. Слишком уж у нас с Димкой репутация невнятная. Наговаривают, по-моему.
Сейчас нужно как-то ослабить натиск, чтобы Юра не понял, что мы так уж сильно в нем заинтересованы.
Ну ладно, Кайсин слегка зевает, ты же можешь подумать еще. А вообще это только эскизы, надо еще чертежи сначала подготовить, прежде чем за такое дело браться.
Молодец, Димка!
Первый раунд переговоров закончен, достигнута договоренность о следующей встрече, завтра, после летней школы, в которую ходит Юра, и он удаляется. Мы с Кайсиным смотрим друг на друга, наши глаза горят от восторга.
Надо хорошенько подготовиться к завтрашней встрече.
Летняя школа называется «площадка». Нам бы тоже там быть, но Кайсина не взяли, а я без него отказалась идти наотрез.
На следующий день после Юркиной так называемой «площадки», мы продолжаем разговор.
Да ну вас, неуверенно говорит братец, знаю я ваши штучки. Вечно у вас какие-то затеи безумные.
По-моему, все наши затеи гениальны! Только техническая база слабовата. Денег-то у нас нет еще, поэтому даже движок какой-нибудь мопедовский мы и то не можем купить. Пытались один раз от стиральной машины использовать, но не смогли передачу на трансмиссию грамотно организовать. А потом Димкин отец его у нас отобрал. Хотел обратно стиральную машину починить.
Тут меня осеняет.
Слушай, Юрка, а у вас уже черчение в школе есть?
Ну, есть.
Так это же отлично, нам без тебя чертежи никак не начертить.
В глазах у него проскакивает искорка удовлетворения.
И вообще, ты же у нас голова! делаю я контрольный выстрел.
По-моему, грубовато, но Юра доволен. Он явно польщен доверием и приобрел чувство собственной значимости.
Следующие два дня мы втроем увлеченно чертим, рисуем, планируем, размахиваем руками. Процесс пошел, и Юрка теперь наш союзник.
На третий день, когда мы с Кайсиным подступаемся к велосипеду с ножовкой, Юркино сердце вздрагивает, на глаза наворачиваются слезы. Мы вопросительно смотрим на него, он кивает и отворачивается.
Какой мужественный человек! Отныне я буду его уважать.
В общем, велосипед мы распилили, но веломобиль у нас почему-то не получился. Не помню почему. Может, потому, что у нас сварочного аппарата не оказалось. Так он и лежал потом несколько лет в сарае распиленный.
Родители Кайсина расстроились, но слов, подходящих к случаю, не нашли. Только руками развели.
В общем, мораль в чем? Да в том, что не фиг без хорошего бизнес-плана в серьезные дела ввязываться. Думать же надо! А тщеславиеплохой советчик, это уж точно.
Орешки
Ровно через полгода после истории с велосипедом мы построили во дворе у Кайсина пещеру из снега. Там был наш штаб, понятное дело.
Мы там все обустроили, выиграли пару войн и бросили его. Видимо, более важные на тот момент дела нашлись.
Через месяц решили возобновить боевые действия, а то враги совсем распоясались. Но тут выяснилось, что надо обновить и подправить территорию штаба. Обязанности распределили так: я внутри порядок навожу, а Димка с Таней снаружи. Таня тогда всю зиму с нами тусовалась.
Она спортсменка, горнолыжница, уже ездит по сборам без родителей, поэтому ее жизнь подразумевает некую самостоятельность, независимость и волю к самоопределению. Поэтому она совершенно свободно дружит не только со мной, но и с Кайсиным.
В общем, они занялись внешним видом нашей базы, а я залезла внутрь. Надо бы, думаю, расширить пространство. Начала копать и нашла орешки. Мы их месяц назад тут оставили в качестве НЗ. Орешки не в смысле орешки, а в смысле такие замечательные изделия из теста в форме орешков, а внутри вареная сгущенка. Вкусные необыкновенно. Они замерзли, лежа тут, и выглядят отлично.
Вот я лежу на спине в нашем довольно тесном штабе и думаю об орешках. Опять проблема выбора встала передо мной в полный рост. Две альтернативные мысли борются в моей голове за право быть лидером. Одна такая: «Немедленно зови друзей, сейчас мы их съедим все вместе». А вторая с пути праведного сбивает: «Да ладно, тут и делить-то нечего. Ешь давай, все равно про них все забыли».
Я выслушала аргументы обеих сторон, лежу, терзаюсь. Потерзалась минут пять и решила сама съесть. Лежу, ем. Одной рукой орех очередной держу, другой, в варежке, грот расширяю. Тесновато. Тут вся эта масса снега взяла и обвалилась. И меня, понятное дело, придавила. Лежу, мычу. Друзья бросились меня откапывать, да с перепугу не там, где голова, а там, где ноги. Ноги откопали, совсем испугались. Побежали за подмогой.
Пришел отец Кайсина и спас меня в два счета. Ах, как романтично.
Пошли мы все к Кайсину, пить чай, сушиться и переживать потрясение.
А недоеденные орешки так и остались там.
Мораль: жадность, конечно, не порок, но совершенно легко и непринужденно может привести к летальному исходу.
Котенок
Иду за хлебом. Опять. Вечно я за ним таскаюсь. Уже на подходе замечаю голову моего беспутного друга Кайсина. Голова торчит из кустов, растущих, в свою очередь, из ямы.
Это такая специальная яма, куда выходят окна полуподвального помещения, и в ней совершенно неожиданно вырос куст.
Голова Кайсина делает мне условные знаки, означающие, что мне тоже в эту яму нужно лезть. Надо так надо, я не знаю пока зачем, но Кайсин плохого не придумает. В прошлый раз, например, когда я лазила к нему в яму, мы научились курить. Он приволок откуда-то окурки, и мы их курили. Может, он их у отца спер. Или подобрал на асфальте, например.
Так что я смело прыгаю в яму в ожидании чего-нибудь интересного и познавательного.
Ну, чего? говорю.
Смотри, он раздвигает ветки куста, и я вижу котенка.
Котенок маленький, серенький, полосатенький, на тоненьких ножках. Хвостик торчит кверху. Заморыш какой-то. Он растерянно смотрит на нас круглыми глазами и молчит.
Мы тоже смотрим на него и тоже молчим. Намолчавшись, начинаем обсуждать наши дальнейшие действия. Котенок, тоже, видимо, намолчавшись, начинает пискляво орать. Я глажу его, но он орать не перестает. Мы садимся в яме на землю, прячем котенка в кайсинскую олимпийку, чтобы потише было, и продолжаем совещание.
Наверное, его кто-нибудь выкинул.
Давай, говорю, к тебе унесем.
Мне не разрешат, я два на пересдаче вчера получил.
У всех давно каникулы, а мой друг все еще пытается математику сдать. Глупо в таком случае тащиться к его родителям с какими-то невменяемыми котятами.
И мне не позволят. И собаку мне не разрешают завести, горько жалуюсь я.
Совещание продолжается.
Потом я остаюсь в яме с котенком, а Кайсин вылазит, задирает свою непутевую голову и кричит на весь двор:
Славка-а-а!
Видимо, вследствие этого истошного вопля, из окна на пятом этаже высовывается Славка.
Тебе котенок нужен? продолжает орать Димка.
Слава от даров Вселенной отказывается.
Еще примерно минут двадцать, сидя в яме, я слушаю крики, разносящиеся из разных концов двора. Тема та же, понятное дело.
Котенок уже охрип там, в олимпийке.
Через полчаса Кайсин возвращается ни с чем.
Не берут, он обескураженно чешет лохматую голову.
Давай хоть накормим.
Чем?
Молоком.
Где мы его возьмем?
Купим.
А деньги где возьмем?
Так я же в магазин шла, я показываю ему на ладошке двадцать копеек.
В какой магазин?
В продуктовый.
Когда?
Тьфу ты!
Час назад, идиот! Когда ты меня из ямы позвал.
А! А зачем?
За хлебом.
А как же ты, без хлеба, что ли, домой пойдешь?
А! На что им теперь хлеб? Поели, наверное, уже без него.
Кайсин смотрит на меня с уважением. Наверное, я сейчас в его глазах просто Жанна д'Арк. Или Мата Хари какая-нибудь, не знаю.
Я бегу за молоком, и мы кормим котенка.
Тут выясняется, что он даже есть еще не умеет. О господи! Кайсин держит его ртом вверх, а я заливаю молоко. Облили его всего, и он стал мокрый и липкий. А потом вообще уснул.
В общем, котенок остался жить в яме и стал общим. Дворовым. Дворняжкой.
Все таскали ему еду, а яма стала его домом.
Иногда мы прерывали свои игры, все дружно ложились вокруг ямы, солнышком, опускали туда головы и наблюдали за его жизнедеятельностью.
Причем у некоторых ноги торчали прямо на дороге, но, что характерно, никто из изредка проезжающих по этой дороге водителей ни разу не решился по ним проехать. Аккуратненько так объезжали.
Мы даже на почве этого котенка приблудного ссориться меньше стали. И я с Кайсиным, и вообще все во дворе.
А потом его местный, почти взрослый хулиган Витька убил. Бросил в него огромный камень.
Мне об этом Кайсин сказал и взял с меня обещание не ходить к этой яме и не смотреть.
Я пообещала, а потом все равно посмотрела, дня через три.