И еще повезлокупила в подарок сорочку. Чешскую, голубую в мелкую белую полосочку, красиво завернутую в хрустящую прозрачную бумагу. Два часа отстояла в очереди, но ни минуты не пожалелаголубой цвет ему так к лицу!
Купила красивую скатерть, салфетки и свечи. За десять дней до тридцать первого купила елочку, невысокую, но пушистуюхранила ее на балконе. Достала коробку с игрушками и разревелась. Зайчик с морковкой, лыжница в синем костюме, разноцветные, немного облезлые шарики, прозрачные сосулькибелые, розовые, голубые. Вспомнила, как вместе с Танькой вешали игрушки, а отец укреплял на макушке звезду. Однажды, будучи уже под приличным паром, влез на табуретку и грохнулся, не устоял. Наряженная красавица рухнула вслед за ним. Как же девчонки рыдалисколько побилось игрушек! Как всегда, спасла ситуацию мама. Уложила отца спать, успокоила дочерей:
Ничего, девочки, проспится и к столу оклемается.
Они подмели все осколки, собрали еще годные игрушкиих оказалось совсем немного, и елочка выглядела сироткой. Но мама нашла выход, и вскоре на елочке висели конфеты и мандарины, мамины пластмассовые бусы и разноцветные лоскуты, завязанные в красивые банты. И надо сказать, что елка выглядела куда наряднее, чем прежде!
Мамочка, мама Все ты умела, все могла. И за что тебе такая судьба?
Теперь оставалось главноепригласить Чингиза к себе. Наташа страшно робела, смущалась и никак не решалась.
Но жизнь все решила самакак всегда. Двадцать пятого он улетел на родину, коротко сообщив, что отцу стало хуже.
А двадцать восьмого Наташа поняла, что она беременна.
Сначала ей стало так страшно, что полночи просидела без света на кухне. Ни мыслей, ни слезвообще ничего. Полный ступор. Когда стало немного светать, поняла, что замерзла. С усилием поднялась и пошла в кровать. Немного согревшись, вдруг улыбнулась: вот дурочка! Это же счастье, огромное счастье. Она ждет ребенка от своего любимого, самого лучшего, самого нежного, самого талантливого, ну и вообще самого-самого! И дажеой, не дай бог! если там, на его родине, случится что-то ужасное, эта новость его обрадует и поддержит. Почему-то она была твердо уверена, что у нееу них! будет мальчик. Сын. И именно сын вернет его к жизни.
«Боженька, пожалуйста, я тебя очень прошу! Миленький, сделай так, чтобы его папа поправился!»
В деревню не поехалатридцатого грянули такие морозы, что было страшно выйти из дома.
Рассорившаяся с очередным кавалером, названивала и напрашивалась Людмила. Но видеть ее не хотелось, а уж делиться прекрасной новостью тем более. Но от нее просто так не отделаешьсяприперлась. Наташа заранее знала ее реакцию, так и случилось.
Дура, кретинка, безмозглый олигофрен. Зачем тебе нищий художник без хаты и денег, да еще и хачик. Баб они своих лупят, денег не дают, из дома не выпускают, будешь плов варить и носки стирать, всё! не унималась подруга.
При чем тут плов, он же не узбек! возражала Наташа. Да и вообще, что ты знаешь о них? Для них мать и женщина самое главное!
Ну ты же не мать, хихикала Людка. Ты всего лишь женщина, и то другой веры! А всех нас, русских баб, они считают шалавами. Да и вообще, с чего ты взяла, что он на тебе женится? Они женятся на своих. А с нами так, трахаются.
Он не откажется от ребенка, упрямо твердила Наташа. Я его знаю.
Вот я и говорюполная дура! Ладно, давай, наливай! Или тебе нельзя?
Нельзя, счастливо рассмеялась Наташа.
Махнув рюмку водки, Людка посмотрела на Наташу с жалостью и сожалением.
Да ты все решила, я вижу! Ой, Наташка, а может, все же аборт? Вся жизнь впереди, успеем еще! Сейчас-то, ну правда ведь, рано?
Наташа покачала головой.
Мне сейчас в самый раз. С Новым годом, Людка! И с новым нас счастьем!
Работать теперь было сложно, тошнило так, что, наплевав на приличия, Наташа выскакивала из класса и со всех ног мчалась в туалет.
Однажды ее остановила Оля Кувалдина.
Наташка, ты чё, залетела? смачно затягиваясь сигаретой, усмехнулась она.
Деваться было некуда, все давно всё поняли.
Ну да.
И чего тянешь? удивилась та. Блевать понравилось? Врача не нашла? Могу поделиться. Хорошая тетка, умелая. Все наши там абортируются. Правда, и берет много, зато почти с гарантией!
С какой гарантией? не поняла Наташа. На что?
Ну ты и дура! Как с какой? С такой, что потом сможешь рожать! Знаешь, какие есть коновалы? Выскоблят так, что
Спасибо, но мне не нужны гарантии. Я буду рожать.
Ух ты! воскликнула Оля. А что? Уважаю! И правильно, рожай! Хотя Ну ладно, дело твое. И спохватилась: А папаша? Папаша имеется?
Имеется, счастливо улыбнулась Наташа.
Ловко, по-снайперски, бросив окурок в ведро, Оля проговорила:
Ну тогда удачи тебе, милочка.
Чингиз приехал через три недели. Случайно столкнувшись с ним в коридоре училища, Наташа от неожиданности прижалась к стене и замерла.
Он, казалось, ничего не виделглаза в пол, плотно сжатые губы, густая щетина, чужое лицо.
Прошел мимо.
Чингиз! крикнула она.
Не крикнула, нетпроскрипела еле слышным хриплым шепотом. Как ни странно, он услышал. Резко обернувшись, увидел ее и еще больше нахмурился. Под его мертвым, незнакомым и страшным взглядом ей стало не по себе.
Словно раздумывая, сделал шаг навстречу.
Привет. А я вот с похорон. Похоронил отца. И он заплакал.
Мимо шли преподаватели, как всегда, торопясь, проскакивали студенты. А они так и стояли друг против друга под удивленными взглядами проходящих людей.
Пойдем во двор, позвал Галаев и, не оборачиваясь, пошел к выходу.
Наташа засеменила за ним. Сказать сейчас, именно сейчас, чтобы поднять ему настроение? Чтобы он обрадовался? Или нет, неуместно? Он в таком горе, что вряд ли оценит.
На улице Чингиз закурил. Осмелившись, она взяла его за руку.
Я тебя понимаю, хрипло сказала она. Я и отца похоронила, и маму. Это ужасно. Ужасно, повторила она. Я тебе так соболезную!
Спасибо. Я домой уезжаю, Наташка. Приехал забрать документы.
Какдомой? поперхнувшись от ужаса, прошептала она. Насовсем?
Да. Я теперь за главного, один мужчина в семье. Старший. На мне три сестры и мама с бабулей. Сплошной бабский мир! грустно усмехнулся он. А без мужчины у нас нельзя, не принято. И вообще, он поднял на Наташу глаза, в мае я женюсь, Наташка. Сосватали. Отец перед смертью сосватал. За дочь своего лучшего друга. Оказывается, они давно сговорились.
Он замолчал. Молчала, не смея поднять на него глаз, и она.
Я слово дал, понимаешь? Вернее, отец с меня его взял.
«Только бы не разреветься! стучало у нее в голове. Только бы не разреветься сейчас, в эту минуту! Только бы он ушел, поскорее ушел, а уж потом».
Поздравляю тебя, еле проговорила она. А ты ее любишь?
Люблю? переспросил Чингиз. Смешная ты! Да я ее толком не знаю. Так, видел пару раз. Обычная девушка, ничего примечательного. Впрочем, подробностей не помню, мне было не до того. Помню, что она помогала на кухне с поминальным столом.
А как же училище? спросила Наташа. Ты же такой талантливый!
Он сморщился, как от кислого.
При чем здесь «талантливый»? Да и вообще, художником можно быть и без диплома. И со вздохом добавил: Семья дороже диплома. А слово отцудороже всего.
Наташа молчаласказать или нет? Сказать сейчас, в эту минуту, чтобы все изменилось? Он не оставит ее с ребенком, не бросит, он не такой! Какая там деревенская невеста, лица которой он почти не помнит? Какое слово, если здесь, напротив него, стоит она, та, что носит под сердцем его ребенка? И училище? Разве он может просто так бросить? Это его призвание, его мечта! Как можно так просто расстаться с мечтой? Да, сказать! Набраться мужества и сказать! И в ту же секунду мир перевернется и все изменится!
Да, Наташка! он нахмурился. Там, в мастерской, твои вещи! Надо забрать.
Какие вещи? еле слышно спросила она.
Он смутился:
Ну халат там. Тапочки. Щетка зубная, расческа. Кастрюли какие-то, постельное белье. В общем, он старался на нее не смотреть, заберешь?
Наташа кивнула.
Да, и еще! покраснев, он отвел глаза в сторону. Картину эту ну твою любимую, «Мандариновый лес». Ты возьми на память. Чтобы хоть что-то осталось тебе от меня Ключи у тебя есть. А потом, он немного запнулся, оставь их на столике.
Наташа кивнула и бросилась прочь. Почти побежала.
«Хоть что-то осталось тебе от меня». Господи, если бы ты знал, что нет, кто! у меня от тебя останется! И не на памятьна всю жизнь. Если бы ты только знал! Ну почему я промолчала? Какая же я все-таки дура!
На вещихалат, тапочки, расческу, смешно! ей было наплевать. Выкинут на помойкуда на здоровье! Век бы не сунулась туда, на эту Остоженку! Потому что невыносимо больно. Там прошли лучшие дни ее жизни. А может Наташа приостановилась, замерла. Может, оставить ему записку? Маленькое письмо, где она скажет правду. А тампусть решает. Зато ее совесть будет чиста. Да, именно такоставить записку! Короткую, в несколько слов: «Чингиз, я жду ребенка». Этого хватит. Хватит, чтобы принять решение. А она будет ждать. Ждать, что он решит. Трусиха, слабачка, заячья душа! Испугалась! Но ничего, это можно исправить.
Выйдя из метро, Наташа припустилась на Остоженку. По сторонам старалась не смотретьвсе известно и знакомо до боли, дошла бы с завязанными глазами. Вот кривой клен у магазина «Продукты», пламенеющий в сентябре. Маленькая булочная, куда они забегали за хлебом и бубликами с маком, которые так любили. Молочная с толстенной и вредной продавщицей, неожиданно полюбившей их и оставлявшей им свежий кефир. Ателье с безликим страшноватым манекеном в узком арочном окне, старая аптека, в которой всегда остро пахло сердечными каплями. Детский садик с песочницей, в которой валялись оставленные цветные совки и ведерки. Знакомые лавочки, дворы, высоченные тополя с подрезанными ветками, дворник, скребущий метлой. Мамочки с колясками, осторожно семенящие старушкибожьи одуванчики с авоськами, из которых торчали бутылки с молоком, желтые батоны или рыбьи хвосты. Все это было частью их жизниего и ее. Все это было таким родным и любимым еще совсем недавно, всего-то пару недель назад! И иногда Наташе казалось, что так будет всегда. А сегодня сегодня она прощается со всем этим. И, кажется, навсегда.
Осторожно, словно боясь упасть, она спустилась по ступенькам. И там, в мастерской, наконец разревелась. Неужели их дом теперь будет чужим? Сюда придут другие люди, принесут свои вещи и свои запахи, свои привычки и звуки, свои планы, свои мечты, свои сны? А от них не останется и следа, от их шепота, нежности, надежд и желаний? Здесь будет все иначе, и кто-то снова будет счастлив, как была счастлива она, а кто-то, возможно, будет несчастлив.
Кинув в сумку халатик и тапочки, расческу и щетку, повертела в руках кастрюлю и сковородку, поставила на местовдруг кому-то сгодятся. Взяла в руки бутылку с шампунем и тоже поставила на место. Присела на край дивана, оглядела прощальным взглядом комнату, увидела картину и усмехнулась«что-то осталось тебе от меня». Да уж, осталось И вдруг вспомнила, встрепенулась, порывисто встала, вырвала лист из блокнота, ручку не нашла, но нашла карандаш, присела за столик и написала. Коротко, всего несколько слов. Но для принятия решения их вполне достаточно.
Еще раз оглядела комнату, поднялась, положила листок на кухонный столик, что возле плитки, придавила его стеклянной пепельницей, потом взяла чистую простыню и бечевку, аккуратно упаковала картину, обвела комнатку прощальным взглядом и решительно шагнула к выходу, оставив ключ под старым, пыльным, затертым ковриком.
Она шла привычным маршрутом, стараясь не смотреть по сторонам. Если это ее последняя прогулка по Остоженке, значит, незачем фотографировать это взглядом, незачем запоминать. И вообще, если Чингиз все же уедет, то никогданикогдаона не ступит на эту улицу! Этой улицы для нее в Москве больше нет.
Она так и не узнала, что в тот же день, точнее через пару часов, в мастерскую вошла дворничиха Зойка, красивая, рослая, полудебильная баба, которую пользовали все местные алкаши. По договоренности с почти бывшим жильцом, красивым, чернявым и строгим парнем, которого Зойка почему-то побаивалась, зашла, чтобы прибраться. А что, лишняя трешкане деньги? Зойка шаркала огромными мужскими ботинками, что-то пришептывала, смахивая в помойное ведро все подряд без разборувот еще, некогда ей разбираться! Туда же, в помойку, полетела и Наташина записка. Зойка озверело махала веником, шваркала шваброй с вонючей и грязной тряпкой и приговаривала:
Ничего, не баре! Буду я тут еще колупаться!
Вывалив ведро с мусором в помойный бак«во говна-то набрали!» с чистой совестью Зойка плюхнулась на лавку у подъездаотдохнуть, перекурить и дождаться чернявого, чтобы забрать честно заработанную трешку. А то знаем мы их: сегодня не заберешьзавтра не вспомнят!
Чернявый появился через полтора часа, Зойка даже успела вздремнуть. Как всегда, хмурый, неразговорчивый, странный, хотя и красивый. Не пареньконфетка, не то что Зойкины дружки-алкаши.
Не узнала Наташа и про то, что через четыре года Чингиза не сталовсе та же проклятая болезнь, семейная беда.
Не знала, что молодая, тихая, молчаливая и работящая его вдова осталась бездетнойне получились у них с Чингизом детишки. Зато появились в доме мужчиныодна за другой замуж вышли все сестры, и скоро небольшой домик из силикатного кирпича наполнился детским смехом и плачемодно утешение для несчастной пожилой женщины, потерявшей и сына, и мужа.
Через три месяца токсикоз отпустил, и Наташе стало немного легче. Приезжала Людка, возбужденная и говорливая, спешила поделиться новостями. А новости были ужасные.
Жена ее нового хахаля, как называла его сама Людка, тяжело заболела.
Что там точно, не знаю и знать не хочу! Только знаю, что все по больничкам! Из одной в другую, поняла?
Наташа молчала.
Плохо дело, врубаешься? Людка уперлась в нее взглядом.
А ты радуешься? Желаешь ей смерти? спросила Наташа.
Не ей смерти, а себе счастья! Ты дура, Репкина?
Наташа тихо, но решительно сказала:
Ты, Людка, больше не приезжай. Слышать тебя не могу.
В марте у Таньки с Петей родилась дочка, а в мае, оставив Ростика на попечении бабушек, они приехали в Москву по делам. Увидев Наташин живот, Танька всплескивала руками и запричитала. Остановил ее Петя: