Эдик, лучший ныряльщик Нового Афона, носил точно такие же и уверял, будто купил их на рынке в Сухуми за десять рублей, так как это «чистый импорт», а точнее, турецкая контрабанда! Мурашки пробежали по моему телу. В прошлом году я, как малолетка, ходил по субтропикам без очков и чувствовал себя неполноценным, даром что из Москвы. Надо брать! Но тогда не хватит денег на стрижку... Я отрицательно помотал головой, запрещая себе этот безумный поступок, и грустно побрел ко второму светофору, чтобы перейти на улицу Куйбышева, которую все называют Ильинкой.
Снова горел красный свет, и пока я ждал, мне в голову пришла гениальная идея: хватаю очки, а на стрижку беру в долг у государства. Почему бы и нет? Ведь государство занимает у советских людей деньги, если это необходимо стране! В раннем детстве мне попалась в серванте железная коробка со странными зелеными бумажками, напоминавшими купюры. Умея немного читать, я разобрал: «Государственный заем восстановления и развития народного хозяйства». Назывались эти бумажки облигациями, и на них стояло: 25, 50, 100 и даже 200 рублей. Самая старая облигация была 1947 года, а самая свежая1961-го. Ко мне как раз зашел в гости Петька Коровяков, и мы стали играть в карты, в пьяницу, точно взрослые, ставя на кон эти бумажки.
Пришла с работы Лида и страшно раскричалась:
Кто вам разрешил взять ценные бумаги!
Она отняла у нас облигации, бережно сложила в железную коробку и строго-настрого запретила впредь к ним прикасаться.
Петька пожал плечами:
Тетя Лида, зачем вы так волнуетесь? Это же фантики. Денег никто вам за них никогда не вернет. Ими можно сортир обклеивать...явно повторяя чьи-то слова, заявил мой приятель Петька.
Кто же тебе такое сказал, мальчик?
Мама.
Очень странно! Галина Терентьевна образованная женщина, главный технолог и говорит такие непонятные вещи... Да, государство заняло у народа деньги, чтобы поднять экономику, а потом обязательно вернет нам все до копейки!
Когда рак свистнет...усмехнулся Коровяков.
Вернет!твердо повторила Лида.А с Галиной Терентьевной я поговорю!
И видимо, поговорила, так как Петьке надолго запретили ходить к нам в гости, а меня даже не позвали к нему на день рождения, хотя, как рассказал потом Мишка, там было полно детей и выкатили огромный кремовый торт с зажженными свечками, которые Петька задул только с третьего раза.
Так вот, почему бы и мне не занять денег у государства? Решено: поеду не на метро, а на троллейбусе. Там если опускаешь в кассу серебро, потом из тех монет, что передают на оплату другие пассажиры, отсчитываешь себе сдачу медью. За тем, сколько кто опустил и потом взял, никто особо не следит, разве какой-нибудь дотошный пенсионер. Но если повезет, можно преспокойно собрать сорок копеек на стрижку, а потом, когда появятся лишние деньги, вернуть в казну. На день рождения мне обязательно дадут, как говорит дядя Юра, «на бедность», и государству не придется ждать, как трудящимся, двадцать с лишним лет. Самое большеетри месяца...
Я бегом вернулся от светофора к киоску и попросил продавщицу:
Покажите!
Что?уточнила она, отрываясь от «Крокодила».
Очки.
Вот, пожалуйста, молодой человек. Очень к вашей куртке подойдут.
Спасибо!поблагодарил я, подумав, что к этой идиотской куртке лучше всего подойдет клетчатая кепка клоуна Олега Попова, чья фотография всегда есть в продаже.
Я примерил очки, сидели они плотно, в нос не впивались, уши дужками не резали. В витринном стекле отразилась моя совершенно шпионская рожа.
Просто Бельмондо!восхитилась киоскерша.
Импорт?
Отечественные, но оч-чень модные. Умеют у нас делать, когда захотят. Бери, паренек, последние!
«Да что ж это такое! Все у них последнее, что ни возьми!»
Скажите,небрежно отдавая рубль, поинтересовался я,у вас случайно нет в продаже фотографии Жана Маре?
Была, но разобрали.
В роле Фантомаса?
Нет, просто сам Жан Маре, в пиджаке и галстуке.
А в роли Фантомаса?
Скажешь тоже! Кому эта зеленая морда нужна?засмеялась она, отсчитывая медь.
А можно двугривенный?
Посмотрю, вроде был где-то...
24. Секретный контролер
Зажав двугривенный в кулаке, я отправился на остановку, нацепил на нос новые темные очки. В кино так всегда поступают злоумышленники, когда идут на дело, и милиция вполне могла бы задерживать их в таком вызывающе подозрительном виде еще на пути к месту преступления. Окружающий мир стал зеленовато-мрачным, а прохожие, в особенности лысые дядьки, удивительно напоминали теперь Фантомасов, запросто разгуливающих по московским улицам.
На остановке, возле сберкассы, скопилось довольно много людей: народ уже двинулся с работы домой и нервничал, ожидая запропастившийся транспорт.
«А ведь и рубль можно собрать запросто!подумал я, но тут же отогнал эту неправильную мысль.Нет, позаимствую у государства ровно двадцать шесть копеекна стрижкуи обязательно верну со временем...»
Слева от остановки, за сберкассой, располагалась булочная-кондитерская, где бабушка Аня покупала «ситники», Лидапирожное «Картошку», которое я просто обожаю, а тетя Валя брала восхитительный торт «Подарочный», пропитанный кремом, весь усеянный орехами и обсыпанный сахарной пудрой. Из булочной ветер приносил нежный запах сдобы. Когда в детстве я гостил у Батуриных, мы с Мотей сюда часто наведывались. Из его окон была видна полукруглая подворотня, куда заезжал хлебный фургон со свежей выпечкой. Главноене прозевать! Толстяк влетал в комнату Башашкиных и кричал:
Подъем, товар-р-рищ часовой, срочно одевайся, а то опоздаем!
Я вскакивал как ужаленный.
Юрочка, ты куда?спрашивала бабушка Елизавета Михайловна.
За орешками!
Батоны, булки, караваи, халы, плюшки, бублики, баранки, ромовые бабы и все остальное хлебное богатство в магазин доставляли в застеленных пергаментом деревянных ящиках-лотках, которые вынимали из фургона как противни из духовки. Так вот, в одном или двух ящиках таились калорийные булочки с изюмом и жареными орешками, приставшими к верхней румяной корочке. В тех же лотках везли и кексы, и венгерские ватрушки, густо обсыпанные сахарной пудрой.
Пока все это трясли с хлебозавода по выбитому асфальту или булыжной мостовой, орешки и пудра стряхивались на пергамент, даже изюм, выпиравший из кексов и булочек, вываливался. Наконец машина въезжала в подворотню. Приняв товар, продавцы красиво выкладывали свежайшую выпечку на витрину, а магазинный грузчик Семен Иванович встряхивал, накреняя, пустые лотки, и в углу скапливалась дивная смесь орехов, изюма и сахарной пудры.
Наверное, если бы в Кремле собрали самых знаменитых кондитеров страны и приказали под страхом исключения из партии придумать для советских детей новое, небывалое лакомство, ничего вкуснее этой дивной смеси на дне хлебных лотков они бы изобрести не сумели. И я отчетливо вижу, как бедные кондитеры один за другим выходят, понурив головы, из Спасских ворот и отдают свои красные книжечки с профилем Ильича строгому милиционеру в барашковой ушанке.
Вот за этой-то вкуснятиной мы и мчались с Мотей, едва дождавшись, когда загорится зеленый свет. Семен Иванович отрывал куски пергамента, ловко скручивал «фунтики», насыпал туда дивную смесь и вручал детям, вставшим в очередь, спрашивая на всякий случай, как они учатся и слушаются ли старших. Разумеется, все успевали на пятерки и вели себя образцово. Врунов и среди пионеров хватает. Понятное дело, о бесплатном угощении знала вся малолетняя округа, ведь подворотня была видна не только из окон Моти. Хвост выстраивался заранее. Главноеоказаться в первых рядах, так как больше четырех-пяти «фунтиков» за один привоз наскрести не удавалось. Несколько раз мы прибегали первыми, но бывало, и безнадежно опаздывали.
Минувшей весной Семен Иванович посмотрел на нас и покачал головой:
Э-э, пацаны, это же для маленьких, а вам уже к станку пора! В последний раз угощаю, учтите! Ради праздника...
Грузчик был по случаю Дня Победы при своих медалях«За отвагу» и «За взятие Кёнигсберга».
А тебе, Матвей, худеть надо, иначе ты ни в какую гимнастерку не влезешь. Понял?
Понял, дядя Семен...
«Вот так и кончается детство...»подумал я.
25-й троллейбус все никак не шел. Может, снова рога с проводов слетели? Люди на остановке уже начали роптать, они ворчали: мол, правильно сняли Егорычева, он все развалил, а новый начальник Москвы Гришин что-то долго запрягает, пошел второй год, как его назначили, а троллейбуса не дождешься.
Не за это Егорычева сняли!
А за что?
Он правду с трибуны сказал!
Кому?
Самому!
Ну и дурак...
Надо писать, надо жаловаться!заявил мужичок в шапочке, сложенной из газеты.
В ОТК!поддакнул я.
При чем тут ОТК? В Мосгортранс! Сходи-ка лучше, парень, на уголпосмотри, может, на подъеме тарантас застрял. Только очки сними, а то ни хрена не увидишь!
Я растерялся и что-то промычал в ответ.
Не русский, что ли?
Пионер!глупейшим образом возразил я.
А коли пионербегом!
Обычно троллейбус тяжело, словно пенсионер по лестнице, поднимался вверх от Солянки к Маросейке. Сперва из-за взлобка показывались «рога», потом желтая крыша, наконец бликующее на солнце лобовое стекло, словно вдавленное вовнутрь. Но я ничего такого не увидел. Снизу к перекрестку, отдуваясь, брел прохожий в жеваном летнем костюме и рубахе с вышивкой по вороту. Макушку прикрывала бархатная тюбетейка.
Извините,обратился я.Вы там, внизу, троллейбус не видели?
Видел. Целых три,ответил он, смерив меня ироническим взглядом всегоот апельсиновых сандалий до курортных очков.
Едут?
Плывут. Варварку затопило. Озеро там теперь. Байкал. Москанализации голову надо оторвать! Эх...Жеваный махнул рукой и двинулся на зеленый свет в сторону Политехнического.
А я остался на углу. Отсюда хорошо просматривалась темно-серая чугунная часовня с большими крестами на запертых дверях. Ее поставили в честь гренадеров, освобождавших Болгарию. Про то, как турки угнетали братьев-славян и как наши «чудо-богатыри» в жуткий мороз взяли крепость Шипку, изображенную на пачках сигарет, рассказывала мне бабушка Елизавета Михайловна, когда водила на прогулки по бульвару: вниз, к Варварке, и обратновверх, на Маросейку. Но чаще она садилась с книгой на скамейку и разрешала мне побегать с другими детьми. Мы носились вокруг клумбы и, улучив момент, заглядывали с трепетом сердца в замочную скважину. В солнечные дни благодаря прозрачной крыше внутри часовни было довольно светло и виднелись старые, выцветшие венки. Под ними, понизив голос, объясняли местные ребята, стоят гробы с мертвыми гренадерами, но они выглядят совсем как живыетолько не дышат. Раз в год чугунную дверь отпирают секретным ключом, поднимают крышки с гробов, чтобы проверить сохранность чудо-богатырей и окропить их святой водой. Но делают это рано утром, пока в округе все еще спят...
Наконец показался троллейбус. Я бегом вернулся на остановку и деловито сообщил очереди, что ждать осталось совсем недолго.
Как же ты сквозь такие очки увидал, пижон?удивился веселый дядька в газетной шапочке.
Главное теперь, чтобы на повороте штанги не сорвало!запереживала усталая женщина с сумками, такими полными, что треугольные молочные пакеты едва не вываливались на асфальт.
Но, видимо, водитель оказался мастером своего дела, поворачивал широким полукругом, медленно и осторожно, в итогекронштейны щелкали, искрили, но все-таки удержались на проводах.
Слава богу, «стекляшка»! Поместимся.
25-й, тяжело приседая, подвалил к тротуару и с треском открыл складные двери. Это был новыйкрасно-белый просторный троллейбус с большими окнами, в том числе на крыше, хотя по Москве все еще ходили и старыесутулые сине-желтые колымаги со скошенным лобовым стеклом. Они были тесные, темные, тряские, но зато там можно было поднять стекло, закрепить деревянную раму специальными «собачками» на желательной высоте и выставить на ветерок руку, чтобы махать встречным машинам.
Я снял от греха очки, подсадил усталую тетку с сумками, хотел пропустить вперед и веселого дядьку в газетной шапочке, но он со словами «молодым везде у нас дорога» втолкнул меня вовнутрь. Народу набилось много, но еще не впритык. Я демонстративно бросил двугривенный в прозрачную кассу, аккуратно выкрутив, оторвал билетик и стал ждать. Древняя бабушка села с внучкой на место для пассажиров с детьми и инвалидов, порылась в замшевом кошельке и отсчитала мелочь.
Не опускайте!попросил я, забрал четыре копейки и снабдил ее билетом.
Из глубины салона передали еще гривенник и двушку, я ссыпал монеты в карман и вдруг почувствовал на себе подозрительный взгляд. У окна, рядом с бабушкой, сидел пассажир, по виду явно не инвалид и даже не пенсионер. На нем были черный, несмотря на лето, костюм, белая рубашка с плетеным галстуком, а на коленях лежала коричневая папочка с молниейтакую же Лиде в прошлом году выдали как делегату районной конференции. Но больше всего меня насторожила его прическана редкость аккуратная, даже прилизанная. Лицо тоже было опасноевнимательное, чуть насмешливое. К тому же на месте, где сидеть ему явно не полагалось, прилизанный устроился так, точно имел на это полное право.
Передайте в кассу!попросил кто-то.
Мне в ладонь вложили целых шестнадцать копеек, и странный пассажир с интересом следил за тем, как я поступлю с этими деньгами.
«Секретный контролер!»мелькнуло в моей голове, и тело покрылось от страха даже не гусиной, а страусиной кожей.
Не забывайте своевременно оплачивать проезд!строго напомнил в микрофон водитель.Проездные документы предъявляйте!
Мне ничего не оставалось, как равнодушно опустить деньги в прозрачную кассу, оторвать четыре билета и передать в глубь салона, осторожно косясь на «секретного контролера». Опытный специалист! Вот он вроде как равнодушно отвернулся и смотрит теперь в окно: мы как раз проезжали Покровские ворота, огромный рыбный магазин, где в бассейне, выложенном кафелем, плавали метровые сомы.
Здесь однажды нервный продавец бросил атлантическую селедку пряного посола в тетю Валю, которая замучила его, выбирая такую рыбку, чтобы и жирная, и с икрой, и с живыми глазами, и с ровной чешуей... Четырежды она возвращалась, передумав, от кассы и просила «завесить другой экземплярпоинтересней». На пятый раз он запустил в тетю Валю отборной сельдью, и на новом светло-кремовом платье отпечатался четкий масляный силуэт. Вызвали директора магазина, тот схватился за голову и умолял ничего не писать про этот возмутительный случай в жалобной книге, так как они борются за звание образцового учреждения торговли, а тем более не обращаться в милицию. Он обещал, что впредь лично будет завешивать пострадавшей лучшую сельдь, а платье приведет в порядок за свой счет, не оставив следов, так как заведующая соседней химчисткойего лучшая подруга, почти родственница. После долгих раздумий тетя Валя согласилась, и с тех пор селедочка у Башашкиных и вправду «жирнее и нежнее белорыбицы», как выражается дядя Юра.
...Я еще раз исподтишка глянул на «секретного контролера». Теперь он якобы читал газету. Зна-аем, как это делается! В бумаге проделана дырочка, через которую ведется незаметное наблюдение, чтобы схватить меня за руку, когда я, успокоившись, все-таки попытаюсь взять себе лишнюю сдачу. Ну нет, не на таковских напали!
На, пижон, бери,веселый мужик в газетной шапочке протянул мне свои копейки, он так долго рылся в карманах, что я уже принял его за опытного «зайца», который ищет деньги до самой своей остановки.
Нет, спасибо, товарищ, мне больше не надо! Я опустил двадцать копеек и взял шестнадцать,как на уроке математики, громко ответил я.
Прилизанный оторвался от газеты и посмотрел на меня с насмешливым одобрением, мол, не перевелись еще в СССР честные парни! Теперь мне оставалось одноотойти от кассы, протолкаться в хвост, притиснуться носом к широкому заднему стеклу и с тоской смотреть на дорогу.
Мы переезжали Садовое. Справа на крыше двухэтажного углового дома полукругом торчали буквы: «кино Спартак театр». В них вмонтированы лампочки, и вечером надпись ярко светится. Чуть ниже, под карнизом, висела большая нарисованная афиша фильма «Свадьба в Малиновке»: не очень-то похожий на себя Михаил Пуговкин отплясывал с дородной хуторянкой, а на заднем плане буденновцы рубили саблями какой-то сброд. Музыкальная комедия. Вот, значит, почему в кассу стоит такая очередь!