Злое, неприветливое метро. Женщина приезжает на вокзал. На перекрёстке стоят шоферы маршруток, ищут пассажиров: «Мир, Кореличи, Новогрудок! Мир, Кореличи, Новогрудок!» громко повторяет один, будто выкрикивает первомайский лозунг. Но женщина идет дальше, к стоянке.
Там её уже ждёт автобус. Очень важный автобус. Экскурсионный автобус этой истории. На лобовом стеклереклама, приглашающая посетить недавно отреставрированный замок на западе страны. У автобусас темной душой, в рубашке с короткими рукавами, с дешёвой сигаретой в зубахстоит водитель. Триста тысяч плюс деньги на обед, плюс чаевые экскурсоводу. Женщина в белом платье зашла последней, незаметно переглянулась с кем-то, сняла рюкзак, примостила между ног, погладила его как собаку
Волей судьбы в этом автобусе сижу и я. Вот я опускаю глаза в книжку. Кто-то чихает. Включенное на полную громкость радио обещает грозуи по автобусу, как её предзнаменование, проходит едва слышный недовольный вздох.
«В восемь вечера будем дома», с нарочитой охотой отвечает на чей-то вопрос Женщина из турбюро. Она сидит рядом с водителем и никак не может нас пересчитать. Раз, два, три, четыре Пять. И сначала: раз, два, три
Она ошибается. Мы все ошибаемся, пассажиры глупого, но очень важного автобуса, который собирается выехать дождливым утром из серой столицы. Все, кроме женщины в белом платье, которая смотрит прямо перед собой, и никто пока что не обращает на неё внимания. Только яведь я давно узнал её, но делаю вид, что вижу первый раз. Есть женщины, которых лучше не знать.
То, что она здесь, не предвещает ничего хорошего. Ещё не поздно выйти, ещё не поздно вернуться домой и не принимать участия во всём этом. Дать возможность другим делать Историю. Другимто есть нам, мужчинам. Их в автобусе хватает. Вот хотя бы этот, на видиностранец. Он подозрительно вглядывается в окно. Он чего-то боится
Автобус медленно выбирается из толпы нервных людей и мёртвых домов. Будто наощупь, грузно, но уверенно автобус выезжает на шоссе. Автобус везёт нас в Замок.
Женщина в белом платье, из ниоткуда, нежданно, из моей темной юности Единственное известное мне здесь лицо. Это сейчас я могу рассказать о каждом из пассажиров так подробно, будто они все были у меня на исповеди. А тогда у меня были свои планы. На блошином рынке в моей голове уже вовсю раскладывался товарзалежавшиеся смутные мысли. Как только я занял своё место, вокруг моей головы будто бы образовался прозрачный шар, и оттуда, из глубины этой сферы, я, прищурив глаза, наблюдал за пассажирами, думая о своём. Но о моих планах позже. У каждого из нас тогда были планы. Но только один из них был воплощён до конца.
Потом, когда всё закончится и виновные будут наказаны, а герои получат заслуженные награды и скромные компенсации, нас снова пересчитают. Нас посчитают до последнего, четко и строго, и выяснится, что в один прекрасный день в замок, где и так хватало народу, вошло девятнадцать человек. А точнее, десять, так как женщины всё же не совсем люди, не правда ли? Но пока что пассажиры ещё не вышли из автобуса, они ещё несутся навстречу теплому дню, который не предвещает ничего, кроме грозы. Самое время прислушаться к их болтовне, тем более Замок уже появился на горизонте. Ещё минут пятнадцать, и они будут на месте. Женщины преимущественно молчат, мужчины ведут неспешные разговоры. О политике, о культурно-исторических ценностях, о животных, о деньгах и, конечно, о женщинах.
О чём же им ещё говорить? И о чем молчать?
Судя по тому, что в автобусе есть свободные места, экскурсия по недавно отреставрированному замку не пользуется бешеной популярностью. Пассажиры крутятся на сиденьях, их тянет друг к другу, но пока что проклятая порядочность не даёт нормально расслабиться. Эти люди, решившие посвятить свой выходной путешествию в Страну Замков, потратившие деньги, немного, но потратившие, сейчас словно возбуждённые дети на новогодней ёлке, которые убеждены сами и готовы убеждать кого угодно, что оно того стоит. Они улыбаются, они ещё невинны, они ещё не знают, что их ждёт, но уверены, что всё, всё будет хорошо. Что из них получится? Кем они вырастут, поднявшись со своих насиженных пронумерованных мест? Кем войдут в Замок?
Посмотрим.
А лучше послушаем. Замок все ближе. И радио уже приходится перекрикивать, потому что как раз сейчас на весь автобус звучит бодрая композиция, обработка народной песни о Ганне. Песни, которую нельзя ни задушить, ни убить, а можно только дослушать:
Ой крычала Ганна
Ні позна ні рана
Ой гарэла Ганна
На вачах у пана.
Тупая, если задуматься, песня. Не наша. Было в ней что-то искусственное, что-то фальшивое. Но её считали народной, а народное не может быть ни ложным, ни глупым.
Запомни это, читатель.
4. Страна замков
Издали Замок был похож на огромную, закрывшую глаза и оскалившую зубы голову индейца.
«Вам, наверно, это все неинтересно, убеждал своего соседа Человек в тёмных очках. Представляю, как вам смешно, хаха. Вот у вас в Австрииэто замки. Настоящие бурги, аутентичность, с феодальных времен! А у нас? Все фальшивка, имитация!»
Австриец жалостливо улыбался и выставлял вперед ладонь. Он не понимал ни слова. Он хотел углубиться в свою брошюру, которая объясняла ему на местном, достаточно сердитом диалекте английского языка, что Беларусь стала членом ЮНЕСКО в 1954 году и что национальным животным этой страны является бизон. Кроме того, брошюра сообщала, что сохранение исторического наследияэто обязанность каждого гражданина и важнейшая государственная забота.
Австриец не знал, что такое ЮНЕСКО. Он приехал сюда, чтобы найти какую-нибудь недорогую русскую женщину и привезти её домой до наступления зимних холодов. Зимние холода его пугали. Рассказывали, что когда-то здесь замерзали живьем целые армии. Австриец был впечатлительным человекомвот и сейчас, в самый разгар лета, сидя в этом автобусе, где постоянно играло оглушительное радио, а человек рядом с ним трещал, как бразильский футбольный комментатор, австриец представлял себе бесконечную череду ледяных солдат, замерших вдоль дороги. Солдат, которых засыпает дикая славянская метель. А недорогие женщины, которых хотели спасти эти воины, бегают полуголые по снегу, хохочут и гоняют бизонов. И каждая знает, что в 1954 году их страна вступила в это загадочное ЮНЕСКО.
Женщину он, кажется, нашёлтолько о стоимости пока не договорился. И она, не сказав ему ни «да», ни «нет», отправила его сюда. Объявила, что ему нужно обязательно съездить в их беларусский замок, иначе она обидится. ЮНЕСКОсказала она, подняв кверху палец. Что всё же значат эти шесть больших, как православные купола, букв? раздраженно думал Австриец. И как их могли туда взять, в это ЮНЕСКО, с их бизонами, с их холодами, их ужасным алфавитом? И что, ради всего святого, хочет от меня этот надоедливый сосед, у которого так неприятно пахнет изо рта?
А Человек в очках не оставлял его в покое. Он говорил по-беларусски, но австриец этого не знал. Человек в темных очках вопил ему на ухо, перекрикивая радио: «Они говорят: Страна Замков! Не видели? Так и пишут: БеларусьСтрана Замков! Ха-ха».
«Ха-ха», повторил умоляюще Австриец, снова выставив перед собой ладоньно тщетно.
«Страна Замков! презрительно крякнул его неумолкающий сосед. А их тут раз-два и Ну Мир, ну Несвиж, ещё парочка, ну и этот, куда мы едем, не хочу называть Всё. Говорю вам: реально всё! Да и то, сейчас увидитепосле реставраторов там живого места не осталось. Не замок, а, извините, жертва аборта!»
Он победно оглянулся и обвёл глазами других пассажиров, которые старательно делали вид, что не слушают.
«Так а чего ты на экскурсию едешь, если жертва? наконец лениво спросил кто-то сзади. Сидел бы дома».
«Вот народ, всё бы своё обсирать, не могу» сразу же сказала какая-то женщина в зелёном, не отрывая взгляда от окна.
Над замком висела туча, проткнутая тонким лучом солнца. И луч опускался к самой замковой башне, и там, где он прикасался к ней, переливалось странное свечение.
«А я горжусь нашей страной», тонким голосом сказал Человек со значком и поднялся с места. Кто-то зааплодировал, иронично, медленно, с оттяжкой.
«Вы у Австрийца спросите!» Человек в очках показал пальцем на своего соседа, который сейчас вынужден был жалостливо улыбаться всему автобусу. Австрийца внимательно разглядели, кто-то даже оглянулся, чтобы пожать ему руку.
«А что этот Австрияк? Его дедуля здесь, видать, в своё время наделал делов, сказал Мужчина с усами, о котором с точностью можно сказать, что у него есть дача в посёлке для отставных военных. Австрийцы тоже в вермахте служили, забыли, а? Ещё и добровольцами записывались. Семьдесят лет родину после них отреставрировать не можем. А что, не так? Пусть расскажет».
«Господа! укоризненно проговорила Женщина из турбюро, которая сидела у дверей. Господа, вы же взрослые люди! Мы уже почти приехали!»
Темно-красные стены, забытые на желтом холме, тени на них, быстрые, бесшумные, как монахи, которые подобрав полы и опустив капюшоны торопливо прошмыгивают возле самой земли. Говорят, они прожили вместе уже шестьсот лет: этот замок, эта туча, это солнце.
Где-то мы такое уже видели. В каком-то научно-популярном сне.
«Девушка, а вы одна едете? наклонился к молчаливой женщине в белом веселый, пёстро одетый бородатый Блондин, который смотрел на неё всю дорогу. Давайте я ваш рюкзак»
Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась, но промолчала. Улыбка его ободрила.
«Я говорю, давайте я ваш рюкзачок того, нависал он. Того, на полочку».
«Зачем?» спросила она, снова усмехнувшись. Тонкая, застывшая, одолженная где-то улыбка. Блондинчик поднялся с места, расправил плечи, ухватился за полку двумя руками, как будто собирался на ней подтянуться.
«Ну, а чего вы сидите, это самое, как мужик, ноги расставили, сказал он, облизав губы. Вам же мешает, я же вижу. Я за вами, это самое, всю дорогу слежу, глаз отвести не могу».
«Почему?» снова спросила она, равнодушно окинув взглядом его мясистое, розовое, со светлой щетиной лицо, которое придвигалось все ближе. Теперь она чувствовала его дыханиезаинтересованное, грубое, живое, свежее.
«Потому что вы на бабочку похожи, засмеялся он, обнажив зубы, каждый из которых приглашал к общему смеху, а дальше уже как пойдет. Не обижайтесь, девушка. Вас как зовут?»
«На бабочку? Почему?» спросила она, оборачиваясь к нему, на этот раз без улыбки. Её соседка ела Блондина глазами.
«Что вы всё зачем да почему? обиженно сказал он. Вы держитесь ко мне поближе, говорят, в замке привидения водятся. И подземные ходы есть. Тёмные такие Не веритеспросите у нашей главной. Эй, госпожа как вас там! Госпожа Отецкая!»
Голова индейца приближалась. Вот уже и птицы на стенах видны, и широко открытый роттуда они пойдут послушной вереницей, доставая из карманов и сумок свои телефоны, разворачивая ладони, как бутерброды. Почему индеец, какой ещё индеец? Может потому, что фамилия Женщины из турбюроу неё на бэдже написанои правда Отецкая, почти что Ацтекская; а может потому, что название ближайшей к Замку деревни, которую мы только что проехали, Михалиныпочти что Мескалины, так мне прочитались эти несчастные белые буквы, мелькнувшие на синем указателебелые клочки облаков на отколотом куске неба. И вокруг какая-то Ацтеччина, уцелевшая в омутах реконструкций и аграрных модернизаций. Белые камни, небо синее, звонкое, напряжённое. А на нем узорчатые, взбитые, как подушки, холмы облаков Такое чувство, что ты здесь уже бывал когда-то. В прошлой жизни.
«Привидения? Не забегайте вперёд, вам всё расскажут и покажут», нервно сказала Женщина из турбюро, всматриваясь в беспокойное небо над замком.
«Не хотите говорить, как зовут, буду вас Почемучкой называть», махнул рукой Блондин и сел на свое место, хищно выставив подбородок. «Что за девушки пошли, бабочки им не нравятся, обратился он ко мне. А кто нравится? Мухи? Ничо. Всё равно поймаем её и определим, куда надо, в замке тёмных закоулков на всех хватит, скажи, а, Почемучка?» и он подмигнул мне, как мужчина мужчине. И я почему-то подмигнул ему в ответ. Как мужчина му.
«Привидения снова набросился на Австрийца Человек в очках, который внимательно следил за разговором. Все уши прожужжали этой Ганной. Вот в Баварии я понимаюпризраки. Я был, я видел. Вот, скажем, Нойшвайнштайн. А тут панавыдумляюць Прывидзения. Всех привидений давно большевики к стенке поставили. И Ганну эту вашу Вот в Австриивот там привидения. А у нас? Мозги морочат беларусам. Чтобы только деньги платили ни за что. Турбюро Нет, ну скажите имкак европеец! Вам, наверно, это все смешно, хаха».
И он фальшиво рассмеялся, тыкнув Австрийца в бок.
«Он же вас не понимает, не выдержала Женщина в зеленом. Вы ему по-английски хотя бы скажите, а то совсем утомили человека».
Человек в очках угрожающе обратился в её сторону: «А вы мне рот не затыкайте! Я на своей земле, и всегда и со всеми разговариваю на родном языке! А не нравитсяуезжайте в свою Москву! Нечего шляться по нашим древним замкам!»
Австриец закатил глаза. Ему хотелось, чтобы этот день поскорее кончился. Зачем она заказала ему эту экскурсию? Они ещё не доехали до Замка, а он уже устал, как после месяца работы в офисе.
Может, она работает в туристическом агентстве, его невеста? И просто заработала на нем? Да и может ли он назвать её невестой? Здесь никому нельзя верить. А сосед продолжал: незнакомые, быстрые, неуловимые, обиженные слова.
«У человека язык, как и мать, только один, назидательно и строго сказал Человек в очках. Вот так, госпожа как вас там. Жаль, что не все это понимают! Других языков нам не надо! Вас никто по-беларусски разговаривать не заставляет! И вабшчэ: может, он так наш язык выучит. А что?»
Тут уже Блондин не выдержал и расхохотался, коснувшись плеча девушки в белом платье: «Представляю себе: беларусскомовный австриец! Бульба, драник, данкешон!»
Улыбнулся даже Отставной военный. Подёргал свои усы. Украдкой взглянул на экран телефонаозабоченно, нетерпеливо.
Никто, кроме меня, тогда этого не заметил. А я хорошо запомнил его глаза: в каждом по плану, большому плану, которые нужно обязательно воплотить в жизнь.
Не только в автобусе, но и во всей стране никто не знал, что Отставник работал на одну очень важную фирму в соседнем государстве. Можно сказать, что и на само соседнее государствоно можно и не говорить, здоровее будешь. Работа была незаметная, но очень серьёзная. Ровно в два в Замок придёт человек из Михалин. Тоже дачникк которому у нашего Отставника было важное дело. Они должны встретиться где-то в тени замковых стен, заговорить, словно случайно, о ценах на дачи, о погоде, о рыбалке. И остаться в прохладном закоулочке наедине, когда экскурсия спустится в подвалы. Такой у них был план. Им многое нужно было обсудить. И если всё удастся и сойдётся, завтра в четыре утра на несуществующей, но проведённой на картах восточной границе начнётся движение. Утренний туман запахнет выхлопными газами, из пограничного леса выглянут острые носы бронированных чудовищ, самолёты пересекут невидимый воздушный барьер меньше чем за секунду. На шоссе и тех бесчисленных дорогах, впадающих в его полноводное бетонное течение, появятся грузовики с надписью «Люди». Если все удастся и сойдётся, если Там дали добро, а Здесь готовы его принятьтогда завтра начнётся великое утреннее движение, стремительное и необратимое. Движение железа и здоровой, молодой человечины. Движение на Запад.
А может, ничего и не начнётся. Может, выступление перенесут на осень. Или вовсе отменят. Все зависит от того, какой будет сегодняшняя встреча. Встреча двух незаметных отставных дачников, пожилых, но моложавых мужчин, которые посадили, вырастили и построили, но не нарушили присягу.
«Что же вы не фотографируете, со злостью воскликнул Человек в очках, тыкая пальцем в окно автобуса. А, господа? Что они не фотографируют, он снова повернулся к Австрийцу. А ведь им стыдно! Стыдоба! Разве это замок? Это же павильон Беларусьфильма какой-то! Где аутентичность? Взгляните на стены! Эх!»
Человек в очках поискал, куда плюнуть, не нашёл и снял очки, вложив в этот жест столько презрения, что все и правда возмущённо отвернулись к окнам.
«Вы на них не обижайтесь, добродушно сказал кто-то по-немецки, и Австриец обрадованно потянулся на этот спасительный голос. Они, по сути, очень хорошие люди. Просто говорят чаще, чем нужно. Вы и правда из Австрии?»